— Я не могу утверждать, что вышла замуж за твоего отца по большой любви, — делилась я с дочерью. — Однако наш брак оказался вполне удачным, и он дал мне вас.
— К тому же ты была весьма дружна с Робертом, — напомнила она мне.
— В дружбе нет ничего дурного, — отрезала я.
Это заставило ее задуматься, и когда к нам опять явился лорд Хантингдон для очередного сурового разговора, она сдалась.
Бедное дитя выдали за лорда Рича. Мне было жаль ее и Филиппа Сидни, хотя он сам вместо активности и напора демонстрировал вялость и апатию. Замужество Пенелопы потрясло его. Я слышала, как он называл лорда Рича грубым и невежественным мужланом. Свадьба возлюбленной вывела его из летаргического состояния, и с этого момента его отношения с Пенелопой изменились. Он начал слагать в ее честь стихи, из которых следовало, что Пенелопа — любовь всей его жизни.
Однако очень многие считали, что, учитывая немилость, в которую угодили ее мать и отчим, это замужество можно было считать даром Божьим. Никто не верил, что Роберт вернет себе прежнее положение при дворе, а мне вообще не на что было надеяться.
Впрочем, тогда я еще верила в то, что со временем королева смягчится и простит меня. Во всяком случае, Роберт уже через несколько месяцев начал предпринимать попытки вернуть себе ее благосклонность и, надо сказать, немало в этом преуспел. Я не переставала удивляться силе ее привязанности к нему. Возможно, она продолжала видеть в нем романтического героя своей юности, томившегося вместе с ней в Тауэре. Казалось, она не замечает, что стройный юноша превратился в грузного стареющего мужчину с лицом, покрытым красноватой сеточкой лопнувших сосудов, что он стремительно набирает вес, а седины в его волосах с каждой неделей становится все больше.
Одной из самых больших добродетелей Елизаветы была ее преданность старым друзьям. Я знала, что она всегда будет благодарна Мэри Сидни за принесенную ей жертву. Всякий раз, когда она видела ее грустное, изрытое оспой лицо, ее душа исполнялась состраданием и благодарностью. Она устроила брак юной Мэри Сидни с Генрихом Гербертом, графом Пемброком. Хотя он и был на двадцать семь лет старше своей невесты, все сходились во мнении, что это весьма достойный союз.
Роберт прочно занимал место в сердце королевы. Даже если случалось так, что она его изгоняла, проходило некоторое время, и он возвращался. Правда заключалась в том, что она любила Роберта непреходящей любовью. Поэтому никого не удивило, что не прошло и полгода с момента его очередного изгнания, как он уже снова воцарился при дворе.
Увы, ко мне все вышесказанное не имело ни малейшего отношения. Мне по-прежнему сообщали, что одного упоминания моего имени было достаточно, чтобы вызвать у Елизаветы приступ неконтролируемой ярости и спровоцировать поток проклятий в адрес Волчицы.
Самая тщеславная женщина Англии не смогла простить мне того, что я обладала магнетизмом, которого она была лишена. Мало того, я еще должна была выйти замуж за мужчину, о котором в глубине души она всегда мечтала сама. Иногда она обрушивала на него свой гнев, вызванный, как правило, тем, что он предпочел меня. Впрочем, его это мало заботило. Он понимал, что если ее любовь вынесла испытание его женитьбой, ее уже ничто не сможет поколебать.
Очень трудно описать это присущее Роберту обаяние. Это был магнетизм, который с годами нисколько не убывал. Никто не мог утверждать, что он знает графа Лестера. Роберт для всех оставался загадкой. Несмотря на его безупречные манеры, на неизменную вежливость со слугами и представителями даже самых низших сословий, за ним со дня смерти Эми Робсарт тянулся шлейф зловещей славы. Он него исходило ощущение силы, которой, возможно, и объяснялась его привлекательность.
Собственная семья его боготворила. Что касается моих детей, то не успел он стать им отчимом, как они безоговорочно его приняли. Они общались с ним гораздо более непринужденно, чем когда-либо с Уолтером.
Меня изумляло то, что такой честолюбивый человек, всегда выжимавший максимум возможного из каждой ситуации, способен так заботиться о своей семье.
В это время Пенелопа была особенно несчастлива. Она часто навещала нас в Лестер-хаусе и изливала нам душу, жалуясь на свою жизнь. Лорд Рич был грубым и чувственным человеком, полюбить его ей не удавалось, она была несчастна и очень скучала по дому.
Роберт был так добр к ней и так ей сочувствовал, что она легко делилась с ним своими проблемами. Он говорил ей, что она может считать его дом своим, и даже предложил ей обставить одну из комнат по своему вкусу. Эта комната в дальнейшем получила название покоев леди Рич, и когда моя дочь нуждалась в убежище, она им располагала.
После общения с Робертом к ней возвращалось присутствие духа, и она начинала выбирать ткани для портьер в свою комнату и отдавать распоряжения относительно их покроя. Я была благодарна Роберту за отеческое участие к бедам моей дочери.
Дороти тоже его полюбила. Она видела, что произошло с Пенелопой, и сообщила Роберту, что не допустит, чтобы подобная участь постигла и ее. Она намеревалась самостоятельно выбрать себе мужа.
— Я тебе помогу, — заверил Дороти Роберт. — Мы организуем для тебя великолепный брак, но только если ты одобришь наш выбор.
Она ему верила, и обе девушки с нетерпением ждали каждого его появления.
Уолтер привязался к нему, и именно Роберт решил, что мой сын поедет учиться в Оксфорд, разумеется, когда немного повзрослеет, что означало — через несколько лет.
Но одного члена моего семейства мне очень недоставало. Я говорю о своем любимце, Роберте Девере, графе Эссексе. Как мне хотелось, чтобы он мог жить с нами. Меня возмущала традиция, требовавшая, чтобы мальчики из знатных родов рано покидали родительский дом, особенно если в результате смерти отца к ним по наследству переходил титул. Мне трудно было думать о своем мальчугане как о графе Эссексе. Я знала, что для меня он навсегда останется малышом Робом. Я была уверена в том, что Эссекс очень заинтересовал бы другого Роберта, моего мужа, но, увы, мальчик учился в Кембридже, где ему предстояло получить степень магистра. Время от времени мне сообщали о его успехах.
Что касается еще одного Роберта, нашего общего маленького сынишки, Лестер души в нем не чаял и уже строил для него грандиозные планы. Я в шутку говорила, что для нашего сына будет очень нелегко найти место при дворе, поскольку у его отца слишком большие запросы.
— А его невестой будет достойна стать только принцесса крови, — добавляла я.
— Придется подыскать ему принцессу, — кивал Роберт, а я и не догадывалась, что он говорит вполне серьезно.
Среди моих детей Лестер пользовался не меньшей популярностью, чем среди собственных братьев и сестер. Учитывая навязчивую ненависть, испытываемую ко мне королевой, наличие большого количества любящих родственников не могло меня не радовать.
Хотя Роберт быстро возвращал себе утраченные было позиции при дворе, мне по-прежнему было отказано в доступе туда. Поэтому семья еще сильнее сплотилась вокруг меня, и племянник Роберта, Филипп Сидни, стал очень частым гостем.
Вместе с Пенелопой он гулял по саду Лестер-хауса. Наблюдая за ними, я поняла, что их отношения изменились. В конце концов, он некогда был обручен с ней, хотя никогда не демонстрировал стремления жениться. Я часто думала, что мы совершили ошибку, заговорив об их браке, когда ему было двадцать два года, а ей всего лишь четырнадцать. Теперь она предстала его глазам как женщина, а ее трагическая судьба лишь добавляла ей привлекательности в глазах такого мужчины, как Филипп. Антипатия к мужу постепенно перерастала в ненависть, и она охотно принимала ухаживания красивого, элегантного и умного молодого человека, чуть было не ставшего ее супругом.
Мне казалось, что назревает опасная ситуация, но когда я поделилась своими опасениями с Робертом, он возразил мне, объяснив, что Филипп отнюдь не относится к числу мужчин, стремящихся к плотским утехам, а, скорее, склонен предаваться мечтам о романтической любви. Вне всякого сомнения, преданность Пенелопе найдет выход в поэзии, но вряд ли его стихи подтолкнут Пенелопу к супружеской измене. Это привело бы в бешенство лорда Рича, и Филипп это отлично знал. Он не любил насилия и общался с людьми вроде поэта Спенсера, к которому относился с большим уважением. Его также часто можно было видеть с актерами из труппы Лестера, которые до опалы Роберта часто давали спектакли для самой королевы.
