— Я приехал бы, даже если бы она и не могла, — коротко ответил он. — Но она тоже встревожена. Как малыш?

— Боюсь, что он очень болен.

Мы вместе поднялись к сынишке.

Он лежал в своей роскошной кроватке и казался совсем маленьким и слабым. Мы встали возле него на колени и взяли его за руки: я за одну, а Роберт за другую. Мы заверили его, что никуда не уйдем, пока он будет в нас нуждаться.

Услышав это, он улыбнулся. Пожатие его горячих пальчиков переполнило меня чувствами, которые мне с трудом удалось сдержать.

Он умер на наших глазах так же тихо и кротко, как жил. Наше горе было таким острым, что мы прильнули друг к другу, ища утешения, и наши слезы смешались. В этот момент мы были не честолюбивыми Лестерами, а несчастными осиротевшими родителями.

Мы похоронили его в часовне Бошам в Уорвике. На надгробной плите лежала мраморная статуя маленького Роберта в длинной рубашке. Надпись гласила о том, что он являлся отпрыском благородного рода. Кроме этого, там были высечены его имя и дата смерти в Уонстеде.

Королева вызвала Роберта к себе, провозгласив, что она намерена его утешить. Она оплакивала бедное усопшее дитя и утверждала, что делит с Робертом его горе. Впрочем, ее сочувствие не распространялось на мать ребенка. Она не передала мне ни единого слова поддержки. Я по-прежнему оставалась парией.

Этот год оказался годом катастроф, потому что вскоре после смерти моего малыша по рукам начал ходить возмутительно оскорбительный памфлет.

Я обнаружила один экземпляр в своей спальне в Лестер-хаусе: кто-то преднамеренно подложил его туда. Это было мое первое знакомство с данным произведением, но в скором времени о нем заговорил не только весь двор, но вся страна.

Мишенью памфлета был Лестер. Как же его ненавидели! Еще не родился человек, которому бы завидовали больше, чем ему. Он опять стал фаворитом королевы, и невозможно было представить, что кто-то может сместить его с этой должности. Привязанность к нему королевы была не менее прочной, чем хватка, которой она держала корону. Он был самым богатым человеком в стране. Он был щедр и расточителен и иногда оказывался без гроша в кармане, а это означало только, что в данный момент он потратил больше, чем мог себе позволить. Он всегда находился рядом с королевой в момент принятия важных решений, и некоторые считали его фактическим королем Англии.

Итак, ему завидовали и его ненавидели. Яд этой зависти и ненависти излился в форме памфлета.

Я держала в руках маленькую книжицу, озаглавленную «Копия письма, написанного в Кембридже неким магистром искусств».

Я открыла книжицу и мое внимание немедленно привлекло имя графа Лестера.

«Вы же знаете, какова любовь медведя, — писал анонимный автор. — Она направлена лишь на набивание собственного брюха...» Я продолжила читать, и вскоре у меня не осталось ни малейших сомнений, что медведем в памфлете назван Роберт.

Последовало описание его отношений с королевой. Мне очень хотелось знать, какова будет ее реакция, случись ей увидеть сие творение. Затем шло… описание его преступлений. Разумеется, автор не поскупился на краски, описывая смерть Эми Робсарт. Согласно памфлету Роберт нанял некоего сэра Ричарда Верни, поручив ему убить жену. Ее смерть развязывала ему руки, позволяя жениться на королеве.

Здесь же упоминалась смерть мужа Дуглас Шеффилд, который, по утверждению автора, был отравлен и умер от остановки дыхания, спровоцированной искусственным катаром. Я знала, что будет дальше, поскольку не имела оснований надеяться, что меня клеветники пощадят. Ну вот, так и есть. Лестер овладел мной, удовлетворяя свою похоть, еще при жизни моего супруга. Потом я забеременела, и мы уничтожили неродившегося ребенка. Затем мой любовник убил и моего мужа.

Выходило так, что все люди, умершие неожиданной смертью, были отравлены Лестером. Ему приписывалась даже смерть кардинала де Шатильона, угрожавшего изобличить Роберта Дадли, препятствовавшего браку Елизаветы с герцогом Анжуйским.

Упоминался некий доктор Джулио. Именно ему приписывалось мастерское владение ядами и пособничество Лестеру в его темных делах.

В изумлении я продолжала читать, переворачивая страницу за страницей. Очень многое в этой книжице могло быть правдой, но автор сам разрушал цель, к которой стремился, громоздя друг на друга обвинения и преувеличения, одно нелепее другого. Однако это все равно было чувствительным ударом по Лестеру. А объединение его имени с именем королевы и вовсе создавало крайне неприятную ситуацию.

В течение нескольких дней памфлет, который был отпечатан в Антверпене, распространился по Лондону и всей Англии и обрел название «Республика Лестера».

В Лестер-хаус прискакал Филипп Сидни. Он был взбешен и заявлял, что напишет ответ, в котором выступит в защиту своего дяди. Королева распорядилась, чтобы все экземпляры «этой насквозь фальшивой книжки» были изъяты из обращения. Но добиться этого было почти невозможно. Многие шли на риск, лишь бы заполучить «Республику Лестера». Впрочем, сам памфлет был намного интереснее мастерски написанного Филиппом ответа, в котором он приглашал человека, пустившего гулять по свету эту гнусную ложь, выступить открыто. Впрочем, утверждал Филипп, клеветник ни за что не осмелится назвать свое имя.

Филипп заявлял, что по отцовской линии принадлежит к благородному роду, но особенно он гордится тем, что он из рода Дадли.

Все это было бесполезно. «Республика Лестера» распространялась по стране со скоростью пожара. Все злобные истории, передававшиеся прежде шепотом, обрели осязаемую форму и умножились.

Во второй половине этого трагического года не было во всей Англии человека, о котором говорили больше, чем о Роберте Дадли.

Обвинения, выдвинутые против Роберта в «Республике Лестера», оказали воздействие даже на меня. Я начала задаваться вопросом, какие из этих обвинений истинны, и смотреть на мужа новыми глазами. По странному совпадению, те, кто стоял на его пути, чудесным образом устранялись, причем происходило это в необычайно удобные для него моменты. Он сам, разумеется, редко присутствовал на месте преступления, но ведь у него повсюду были осведомители и исполнители. Уж это мне всегда было известно.

Меня охватило беспокойство. Что я знаю о собственном муже? Я была вынуждена признать, что если в прочитанном мною есть хоть доля правды, мое положение весьма шаткое. Что, если королева вдруг решит, что она все же хочет выйти за него замуж? Как он поступит в этом случае? Сможет ли он устоять перед подобным предложением? Или меня обнаружат со сломанной шеей у подножия лестницы? Мне такой вариант казался вполне возможным.

Я анализировала наши характеры, характеры всех трех участников этого порочного трио. Все мы были людьми непростыми, и ни один из нас не отличался чрезмерной щепетильностью. Как Роберту, так и Елизавете всю жизнь угрожают всевозможные опасности. Мать Елизаветы и отец Роберта умерли на плахе от руки палача, да и сами они едва избежали подобной участи. Что касается меня, то королева вынудила меня жить в тени, но я была замужем за человеком, который, если верить «Республике Лестера», без малейших угрызений совести пускал в ход чашу с ядом и иные орудия убийства. Загадка Эми Робсарт никогда не будет разгадана. Все, что о ней известно, так это то, что она умерла именно тогда, когда ее смерть могла привести к возвышению Роберта до положения спутника жизни королевы. Я вспомнила о Дуглас Шеффилд, которая одно время причиняла ему неудобства. У нее начали крошиться ногти и выпадать волосы. Она не умерла, но, судя по всему, находилась на волосок от гибели. Что мы знаем о том, какие неведомые опасности нависли над ней в тот период? По крайней мере, она теперь счастливейшая из жен, ведь Эдуард Стаффорд боготворит ее.