— Пусть копает сколько угодно, все равно она ничего не найдет.

«Что, если он блефует?» — спрашивала я себя. Я уже ни в чем не была уверена. Однозначно было лишь то, что его это сообщение потрясло.

— Как считает Ее Величество, таковой брак все же имел место, что делает ваш нынешний брак недействительным. Она говорит, что если вы все же женились на Дуглас Шеффилд, вам придется жить с ней как с женой или сгнить в Тауэре.

Я понимала, что это означает. Она была намерена любой ценой вырвать у меня мою победу. Она жаждала объявить мой брак недействительным, а моего сына ублюдком.

Это было поистине тревожное для меня время. Даже сейчас, вспоминая его, я вся дрожу от ярости. Роберт заверил меня, что она не сможет доказать факт заключения брака, поскольку такового факта не существует, но я не могла вполне положиться на его слово. Я отлично знала своего мужа, и мне было известно, что его главной чертой является честолюбие. Но когда в нем просыпалось желание к женщине, это желание становилось способно на какое-то время заслонить честолюбие. Дуглас относилась к женщинам, дорожащим своей честью, хотя она и согласилась стать его любовницей. И я допускала, что именно благодаря ребенку ей удалось убедить его жениться на ней.

Но теперь у нас тоже был сын, наш собственный маленький Роберт, и я говорила себе, что его отец, славящийся умением сметать со своего пути любые препятствия, несомненно, сумеет уничтожить все свидетельства заключения брака, разумеется, если таковые существуют. Моего сына не заклеймят как ублюдка. Это удовольствие я Елизавете не доставлю. Я докажу, что она ошибается, ее злоба заведет ее в тупик, а Волчица отпразднует очередную победу.

Сассекс сообщил нам, что королева именно ему поручила расследование этого вопроса. Она твердо решила выяснить, имел ли место брак Роберта и Дуглас. В лице сэра Эдуарда Стаффорда мы имели сильного союзника. Он по-настоящему любил Дуглас и, так же, как и мы, был заинтересован в том, чтобы доказать, что подобный брак никогда не заключался.

Тем временем Дуглас, похоже, стремилась защитить то, что она считала «своей честью», ну и, конечно, она боролась за права сына. И это говорило в нашу пользу. Будучи семейным человеком, Лестер хотел иметь законнорожденного сына и вряд ли отрекся бы от такого смышленого и одаренного ребенка как сын Дуглас.

Затаив дыхание, мы ждали результатов расследования. Сассекс лично допрашивал Дуглас, что не могло не тревожить нас, поскольку мы осознавали всю степень антипатии, испытываемой Сассексом к Роберту. Мы не сомневались, что он был бы чрезвычайно рад, если бы смог нас унизить.

Во время перекрестного допроса Дуглас настаивала на том, что они с Лестером приняли участие в церемонии, во время которой дали друг другу обещание в верности. Она считала, что это обещание обязало их считать друг друга супругами. В таком случае, указал ей Сассекс, у нее должен иметься подтверждающий ее слова документ, своего рода соглашение. Нет, ответила глупенькая маленькая Дуглас, у нее ничего нет. Она всецело полагалась на графа Лестера и во всем ему доверяла. Она принялась истерически рыдать и умолять оставить ее в покое. Она счастлива в браке с сэром Эдуардом Стаффордом, а у графа Лестера и леди Эссекс подрастает чудесный малыш.

После этого Сассекс был вынужден признать, что приведенные аргументы, связывающие леди Шеффилд и графа Лестера, не являются свидетельством законного брака, а следовательно, Лестер был волен жениться на леди Эссекс.

Когда мне об этом сообщили, меня охватила безумная радость. Я так боялась за своего сына. Теперь же не осталось ни малейших сомнений в том, что малыш в колыбели — законный сын и наследник графа Лестера.

Радуясь своей удаче, я злорадствовала, представляя себе разочарование королевы. Мне рассказывали, что, узнав о результатах расследования, она пришла в бешенство, назвала Дуглас дурой, Лестера мошенником, а меня Волчицей, рыскающей по свету в поисках жертв мужского пола.

— Мой лорд Лестер горько пожалеет о том дне, когда он связался с Летицией Ноллис, — заявила Елизавета. — Это еще далеко не конец. Со временем он стряхнет с себя дурман и почувствует боль от клыков Волчицы.

Возможно, я должна была трепетать, осознавая всю степень ненависти, которую испытывала ко мне наша владычица, но меня ее отношение только раззадоривало, особенно теперь, когда я в очередной раз взяла над ней верх. Представляя себе ее ярость, я гордилась тем, что являюсь ее причиной. Моему браку ничто не угрожало. Будущее моего сына было вне опасности. И как бы ни старалась всесильная английская королева, отнять у меня все это она уже не могла.

Я опять вышла из поединка победительницей.

Поскольку необходимость таиться и скрываться отпала, это позволило мне открыто заниматься делами Роберта, и я направила свои усилия на великолепные резиденции моего супруга, решив сделать их еще великолепнее. Им предстояло затмить своим блеском и величием крепости и замки самой королевы.

Я полностью сменила убранство своей спальни в Лестер-хаусе, заменив прежнее ложе кроватью орехового дерева, полог которой заставлял изумленно ахать всех, кто его видел. Я твердо решила, что моя спальня должна превзойти комнату, отведенную для королевы. Я понимала, что, когда она приедет, мне придется исчезнуть. В противном случае она вообще откажется останавливаться в нашем доме. Но если она все же заночует здесь, любопытство непременно приведет ее в мою спальню, поэтому я не жалела средств на эту комнату. Полог кровати, сшитый из красного бархата, украшали золотая и серебряная тесьма и кружева, все предметы мебели в комнате были обтянуты бархатными, золотыми и серебряными тканями, а мой ночной горшок больше походил на трон. Я знала, что при виде этого великолепия она будет взбешена. И ей, несомненно, об этом донесут. Найдется много недоброжелателей, готовых подбросить дров в топку ее ненависти ко мне. Все наше постельное белье было только самого высшего качества, и его украшал герб Лестеров. Полы устилали пушистые ковры. Коврами же были увешаны стены. Какое это было счастье — распрощаться с тростником, который за непродолжительное время начинал источать весьма неприятные запахи, да к тому же кишел вшами.

Жизнь нам с Робертом казалась прекрасной. Из-за изысканного полога нашей кровати мы вместе смеялись над нашими недоброжелателями, радуясь, что, несмотря на все преграды, мы вместе. Оставаясь наедине с Робертом, я называла королеву не иначе как «эта лисица». Она и в самом деле была хитроумной и коварной, как лиса. Поскольку меня она прозвала Волчицей, я стала называть Роберта своим Волком, за что он отплатил мне, назвав своим Ягненком. По его мнению, если лев мог возлежать рядом с этим невинным созданием, то волк не имел права ему уступать. Я напомнила ему, что во мне нет почти ничего от ягненка, и он согласился с этим утверждением с одной лишь оговоркой — это касается всех, кроме него. Шутка прижилась, и каждый раз, когда мы обменивались этими шутливыми прозвищами, где-то рядом витал дух королевы.

Наш сынишка был для нас постоянным источником радости. Я вообще наслаждалась общением со всеми своими детьми не только потому, что была бесконечно им предана, но также и потому, что королева, несмотря на все свое величие, была обделена сыновьями и дочерьми.

Впрочем, в наш дом закралась и грусть. Ее принесла к нам Пенелопа. Некоторое время она возмущалась и бушевала, сопротивляясь браку с лордом Ричем. Будь воля лорда Хантингдона, он бы распорядился избить ее, но я этого ни за что не допустила бы. Пенелопа была очень похожа на меня, она отличалась красотой и своенравностью. Как бы то ни было, насилие только укрепило бы ее решимость не уступать принуждению.

Я уговаривала ее. Я объясняла ей, что в нашей нынешней ситуации она должна мечтать о таком муже как лорд Рич. Семья угодила в немилость, особенно это касалось ее матери. Мою дочь ни за что не примут при дворе. Если же она станет леди Рич, это полностью все изменит. Сейчас она может считать уединенную жизнь предпочтительней подобного брака, но узнав, что такое скука, она изменит свое мнение.