Переводчик сказал, что маленький офицер большое зло сделал. Что маленький офицер разломал все дома в Нелхе и в Эрше.

— Как?

— Порохом.

Утром вышли из Эшкала. Дагестанцы впереди пошли с Бици и Зезык. Дагестанцы пели. Потом солдаты шли. Солдаты пели. В самом конце казаки ехали. Казаки пели. Все пели. Радовались.

— Накопец-то мы вас в плен взяли.

— Это ничего, что вы нас взяли. Мы женщины и дети. Вы Зелимхана возьмите.

— Зелимхана тоже возьмем: он там поджидает внизу, чтобы мы его тоже взяли.

— Где поджидает?

— Внизу поджидает. Вчера Даут-гирей Андроникову сказал.

— Уо, уо, что будем делать? Князь, не ходи туда! Он не такой человек… Он войска не испугается.

— Ничего… Сегодня я узнаю, каков твой Зелимхан. Он против царя пошел. Он царской власти признавать не хочет. Он царских доверенных признавать не хочет… Что он? Не знает разве, что когда он нас не слушается, он царя не слушается. Добился теперь своего: жену отобрали. Какой он горец, если у него жену отобрали. Сегодня его тоже возьмем…

— …Говорил тебе, Бийсултан: молодой ты еще абреком быть. Чтобы абреком быть — волком надо быть. Ты еще щенок. Волчий щенок еще.

Семь пар сосен вползли на гребень скалистых гор, тех, которые перед главными. Перед снежными, за которыми ни ингуши, ни чеченцы. За скалистыми горами — казаки, русские станицы, города, тюрьмы, Сибирь…

— Только влезем, чтобы не видели они нас никак. Тогда Эльберт в Хамхи пойдет, тогда Эльберт лошадей приведет. Торопиться надо, чтобы хорошую засаду устроить.

Эльберт привел коней. Верхами торопились по гребню горы, не спускались к Ассе, на дно ущелья.

— Уо, Зльберт, ты свободный человек, мы все абреки теперь. Тебе, Эльберт, на хутор надо пойти, ружья достать. Все равно какие. Винтовку никто не даст — возьми, какие дадут. Если крымские ружья будут давать — все равно бери.

Ехали шагом, но летели будто. Под ногами коней горы, и не висят над спиной серые скалы, летели

будто.

— О, если бы отбить удалось. Отомстить— что!

Отомстить всегда удастся.

Ранняя ночь настигла на скалах. Утром поехали дальше и остановились скоро:

— Здесь.

Внизу перекинулся через Ассу четвертый мост. Если с того берега от моста прямо идти, то на пригорок, на котором памятник. За пригорком хорошо сидеть, за памятником хорошо сидеть. Совсем хорошо. Еще лучше будет, если на том берегу, на тех скалах тоже кто-нибудь сядет. Поделимся. Трое здесь, трое туда пойдут. Если на пригорок, на скалу с памятником солдаты захотят приступом пойти, вы им в спину Стрелять будете. Если не пойдут, тоже им в спину стреляйте. Дорогу вот мало видно. На этот кусок сколько их может войти.

Сидели в засадах, молча. О чем можно говорить в засаде? Ждать надо, рогатку для ружья строгать можно.

— Зелимхан, этого длинного черта я убью.

— Данагуева ты убьешь?

— Нет, Андроникова убью.

— Андроникова я убью. Андроников — начальник. Андроников моих в плен взял.

— Дагестанцы твоих к Андроникову привели — дагестанского Данагуева ты убить должен. Нас Андроников арестовал, нас Андроников ругал матерно, нас Андроников повесить грозился… Андроникова я убить должен. Воллай лазун, биллай лазун, я его убью.

— Воллай лазун, биллай лазун, ты Андроникова убьешь; воллай лазун, биллай лазун, я Данагуева убью.

— Правильно, Зелимхан. Волла-ги, я его убью, лишь только его лошадь передними ногами на мост встанет.

Поделились и замолчали опять. Кто знает, когда отряд пойдет. Эльберту сверху лучше видно, но не может сверху кричать Эльберт. Не слышно. Асса громче кричит…

Почему узнали, что приближаются солдаты? Солнце, что ли, темнее стало? Асса, что ли, по-новому крикнула?

— Тиш-ш-ш…

Насторожились. Съежились. Песню расслышали русскую. От песни Асса по-новому крикнула.

— Уо-о-о-о-ех-ех-ех!

— Не бойтесь… Мы будем стрелять в начальство! Услышала Бици. Взмолилась Бици:

— О, алла, алла!., пожалей нас!

— Не вас мы будем стрелять, а начальство мы будем стрелять.

Лошадь Андроникова уже ступила передними ногами на мост. Азмат Цариев уже убил седока.

Когда на поле война, тогда выстрелы, как плети удары; когда в горах, тогда будто всеми утесами черти швыряются.

Данагуев скользнул с коня. Упал. Убитый будто. В офицерское сердце метил Зелимхан. Попал будто в офицерское сердце. Хитрый Данагуев. Упал так, чтобы голову за камни. Чтобы только голова не была видна Зелимхану. И пока стрелял Зелимхан в других, которые в засаде на этом берегу, расстреливали тело Данагуева из дробовиков.

Полковника Курдиева убил бы еще Зелимхан. Ингуша, который за царя, за начальство. Потому что за царя он, потому что за начальство он, потому что за свой живот он. Курдиев еще в Эшкале зелимханов-ского Магомета пожалел; посадил на своего коня. Впереди посадил; и теперь выставлял Магомета вперед.

— Уо, Курдиев, ты у русских воевать учился!..

Точно горы рушатся, когда в горах война.

Поначалу успели поставить Бици и Зезык за утес.

И чтобы не убежали, дагестанца — около. Маленькие плакали. Дети потому. Дагестанец, у которого красные брови и зеленые глаза и в одной руке винтовка, другой рукой, корявой рукой, гладил Медди, утешал.

— Не плачь, не плачь… Скоро кончится война. Патронов не хватит у твоего отца… Не лохань же патронов принес твой отец…

Точно ледники рушатся, когда в горах война. Когда ледник обрушивается, тогда в ущелье льда глыбы. Сейчас в ущелье льда глыбы тоже. Солдаты, казаки, которые остановились. Которым ни взад, ни вперед. Война впереди. С Зелимханом!

Один Афанасьев-поручик, который Эрш и Нелх взрывал, один Афанасьев вперед ринулся. Думал, что Зелимхан, как Эрш и Нелх. Но как горы был Зелимхан, как рушащаяся скала придавил он Афанасьева.

Убил.

Когда в горах война, тогда скачет от хребта к

хребту эхо.

— Война!.. — кричит.

На этот крик никто не прибежал. Зелимхан сам с

русскими справится.

Русские сами с Зелимханом не справятся.

— Зачем нам бежать?

На этот крик никто не прибежал. Курдиев надумал ингуша послать за хаджи, которые в зеленых халатах, за стариками, которые ежатся сединой.

— Пусть придут, пусть Зелимхана просят не стрелять больше. Мало разве ему.

А Мэдди приметила дагестанца, того, который ее в ставке Андроникова встретил. Приметила и подбежала к нему из-за скалы.

— Теперь ты потанцуй лезгинку, — в ладоши захлопала.

Хаджи пришли. Старики пришли…

С вершины хребта смотрел Зелимхан. Внизу собирали убитых, раненых подбирали… Не лохань патронов принес он,

— Уо, Эльберт! Баркалла тебе, что крикнул ты. Разбил бы нас дагестанец этот. Как прополз он ложбинкой, что не заметили мы? Абреку нельзя об одном деле думать. Абреку сразу много думать надо. Вперед надо думать, назад надо думать, направо, налево думать надо. Молодец дагестанец этот! Хороший волк был бы в стае нашей. Один догадался со стороны к нам подлезать, другой никто не догадался. Две тысячи чертей было.

Когда посланный во Владикавказ прискакал, генерал Михеев рассердился очень и усы крутить начал:

— Я, — говорит…

Потом ногами стучать начал об пол:

— Сломаю, — говорит.

— Зелимхана не взяли, ингушей-абреков не взяли! Андроникова отдали, Данагуева отдали (куда он годится теперь?). Пять дагестанцев убито! Это ничего, на их место другие придут. Казак убит! Юсуп убит! Когда я на его место другого человека найду? Уо, волк и волчий сын Зелимхан! Тебя не взяли — тебя, как барана на блюде, принесут мне!

Так Михеев-генерал кричал.

Все кричали тогда. Только не слышно было. В горах не слышно было. И Михеев-генерал, чтобы слышно было, приказал всех сельских старшин к себе собрать. В дом свой. Там одна комната есть. Большая и длинная. В ней дверей много. В одну дверь Михеев входит. В другую народ входит. В одну дверь Михеев уходит. В другую дверь народ уходит. Еще там стеклянные ящики есть. В этих ящиках черкески, медали, кресты. Волла-ги, билла-ги, золотых медалей и крестов много там. Это они за нас получили. Ну, ничего.