Наместник Воронцов-Дашков, который левой рукой разрабатывал проекты земского и иных самоуправлений на Кавказе, твердо и властно предписал правой «жителей хуторов Цорх и Сарали-Опиева расселить по местам приписки и сверх того самые постройки хутора Цорх уничтожить».

В мае месяце Вербицкий выполнил предписание наместника. Как было не похвалить атамана Вербицкого за умелую и энергичную деятельность по умиротворению края!

И все же декабрьские газеты намекнули известием об уходе Вербицкого, трогательное описание дал сам генерал-лейтедант Михеев: «Первого декабря сего года войсковой старшина Вербицкий вошел ко мне с рапортом, и котором ходатайствует… Вполне сознавая всю тяжесть труда… Я, к сожалению, вынужден просьбе уступить… Говорю к сожалению, потому… Строгий и требовательный… войсковой старшина Вербицкий завоевал себе горячую любовь не только своих сотрудников, но и всего мирного населения области… От души благодаря… Утешаю себя одной мыслью, что те заслуги… и па новом поприще».

Новым поприщем значилось атаманство войскового старшины над Кизлярским отделом. Заменивший Вербицкого Веселовский обозначил функции отряда, как не имеющего «никаких ни полицейских, ни судебных, ни административных обязанностей; весь отряд и части его должны представлять собою лишь твердую воинскую силу, па которую смело и уверенно могла бы опираться гражданская администрация».

Под ударами временно-охотничьего отряда выковывались враждебные царской администрации силы Чечни и Ингушетии. Они шли к Зелимхану, чтобы организоваться политически. Но по-прежнему недоверчивым, по-прежнему сторожким оставался Зелимхан. Как мюршид, требующий от посвящающегося в мюриды богоугодности, требовал Зелимхан от приходивших к нему доказательств такого ухода от мирного житья, после какого нет возврата к нему. В свое время полицейскому Сулейману он предложил убить Стрижова. Вновь обращающихся он экзаменовал набегами: добивался того, чтобы создать кадры абреков-профессионалов.

И мрачные дни похода Вербицкого ознаменойались рядом дерзких абреческих налетов на Владикавказ. На мельницу Проханова. На купца Резакова. На склад Кролика. На магазин Симонова. На часовых дел мастера Шихмана… Но все это было не то. Природа Зелимхана требовала мести крупнее. И 8 января 910 года в два часа ночи на платформе Грозненского вокзала неожиданно появилась шайка абреков, сбила с ног ударом приклада приемщика поездов, поставила своих часовых и бросилась в помещение вокзала. Железнодорожный стражник выскочил им навстречу с криками о помощи, но тут же был тяжело ранен. Абреки открыли стрельбу по окнам, ранили другого стражника и принялись хозяйничать на станции. Оставив в покое телеграфистов, смиренно расположившихся под столами, они стали разбивать ломом железную кассу.

Лязг железа, тревожные свистки паровозов и выстрелы нападавших разносились по мирно спавшей станице (Грозненской).

— Скорее, скорее, — торопили часовые, — паровозы свистят!

— Ничего, они всегда свистят, — отвечали им.

Верхняя крыша кассы, наконец, была пробита, но под ней оказалась другая. Разбойники сломали лом и вытащили зубила хорошей кузнечной работы.

Одна за другой были вскрыты две кассы, из которых взято 18 тысяч, и шайка скрылась через окно, высаженное молотом.

Некоторые казаки Грозненской станицы успели проснуться и встретили разбойников выстрелами, но в ответ раздались залпы из трехлинейных винтовок, которыми вооружены все абреки. Шайка уходила вдоль забора, перешла полотно дороги у будки, давши еще один залп на оклик, и ускакала на лошадях, поданных товарищами.

Первым прибыл на место происшествия атаман Кизлярского отдела войсковой старшина Вербицкий, затем явились начальник отряда и начальник Грозненского округа. Организована была погоня, по, несмотря на присутствие самого воинственного Вербицкого, злоумышленники скрылись бесследно.

Корреспондент «Откликов Кавказа» описал налет, скупясь на слова и краски: «Окружив вокзал в два часа ночи, Зелимхан убил проходившего по станции машиниста, ранил двух стражников и, разбив кассу, увез 18 тысяч рублей».

Но разве этою мерою отмерить Вербицкому? Сколько зла сделал Вербицкий Чечне, сколько зла сделал! Хорошо проучит его Зелимхан. Узнает Вербицкий, какая баба Зелимхан. Теперь Вербицкий в Кизлярском отделе атаманом, Зелимхан в Кизляр придет. Напиши, Аюб, письмо Вербицкому: «Жди меня, баба-атаман в Кизляре!»

Зелимхан задумал большое дело. Для него нужно совершить воинский марш, достойный, пожалуй, хорошего военачальника. И через Аюба и Саламбека крикнул клич по Чечне и Ингушетии Зелимхан:

— В Кизляре банк есть, в котором много денег!

Местом сбора назначили лощину Чилы-Эрзы. В лесу за новыми Атагами. Подъезжающих из аулов встречал Зелимхан. Он один знал всех. Каждому давал он условное имя, заставлял укутать лицо башлыком и тогда направлял в лощину. Чтобы в случае плена или раны чьей-нибудь не выдавали друг друга, т. е. тех, которым удастся уйти от русских.

60 воинов собралось. Зелимхан, Аюб и Саламбек лучшие из них. Перед выступлением огласил абреческие правила Зелимхан:

— Ночью не курить.

— Винтовку держать в чистоте.

— Лошадей под седлом.

— Мало говорить — много слышать.

— Никому не верить.

— Бороться со сном.

— Помнить, что всякая опасность может продолжаться самое большее полчаса: или тебя убьют или ты убьешь — иметь терпение на полчаса.

На три части разбил Зелимхан отряд. Одну себе взял, вторую Саламбеку отдал, третью — Аюбу. Еще раз условился: в камышах около Кизляра встретиться. В Гари-Эрзы. Зелимхан через Гудермес пошел, Саламбек по нагорной Чечне через Наиб-юрт и Хасавюрт. Аюб за Саламбеком следом.

Таков был зелимхановский рейд через земли кумыков, казаков и ногаев на Кизляр. Пьяный, виноградный Кизляр. Переезжая железнодорожную линию у Гудермеса, Зелимхан перерезал семафорный провод. Так, шутки ради.

Под Кизляром, вдоль Терека, камыши, которые скрывают не хуже Ичкерийских лесов. В камышах поляны. Тоже как в лесах.

Остановились. Ждали Саламбека. Аюба ждали.

Из хурджипа вынул погоны Зелимхан. Синие. Казачьи. С литерами: К-Г — Кизляро-Гребенского полка. Для себя офицерские погоны достал Зелимхан.

— Будем въезжать в город по три человека в ряду. Я впереди буду. Я за всех отвечать буду, если кто-нибудь спрашивать будет. Когда какая-нибудь неудача— я выстрелю. Следом стреляйте все. Куда хотите, как хотите, все равно.

Въехали 9 апреля. Как условились — по три в ряду; Зелимхан впереди. Полковником. Встречные военные отдавали честь, и полковник принимал ее.

Как условились, оставили заграждения на трех улицах, ведущих к казначейству. И каждый четвертый держал трех лошадей трех спешившихся товарищей. Вспомнили про возможность неудачи.

— В плен возьмем тогда… Кого-нибудь потолще… Чтобы выкуп тоже потолще…

— Держись, Вербицкий, теперь! Посмотрим, как ты меня у себя в зубах словишь?!

В 12 дня спешился Зелимхан у казначейства. Аюб и Саламбек с ним. Вошли:

— Руки вверх! — конечно, и еще: — Деньги!

В казначействе народ. Деловая публика, чиновники. Казначей Копытко сообразил. Смеялся же он совсем недавно над грозным письмом Зелимхана Вербицкому. С Вербицким смеялся. Решил посмеяться еще: захлопнул кладовую и выбросил ключи на улицу:

— Ищи — свищи, Зелимхан!

Зелимхан убил Копытко.

Которые оставались на улице, решили, что надо стрелять. Уговаривались же. Вдоль трех улиц, протянувшихся от казначейства… Сотню лет не слышал сонный Кизляр такой пальбы. С тех пор, как подступал к стенам его первый имам Кази-Мулла.

Вербицкий принял письмо Зелимхана за шутку. Вербицкого не было в городе. В атаманстве. Начальник гарнизона выслал на тревогу две команды пехоты: одну на мост, перерезать путь к отступлению, другую к казначейству — на выручку перебитой уже казначейской охране. Но только Копытко и солдаты были перебиты там. Неугомонные Аюб и Саламбек, не глядя, стреляли по залу, пока выпрастывал Зелимхан в хурджины новенькую медь. Заниматься кладовой было некогда. Убитыми тоже.