Слово «магия» давалось комиссару с видимым трудом, но он себя пересиливал.

– Сэр, в министерстве никогда по-настоящему не понимали, что наука и магия друг другу не противоречат. Основатель нашего сообщества в свое время сделал достаточно, чтобы это доказать. И я считаю, что сейчас налицо медленное, но неуклонное повышение магической активности.

– То есть магия восстанавливается? – спросил комиссар.

– Да, начиная с середины шестидесятых, – ответил Найтингейл.

– С шестидесятых, – повторил комиссар. – И почему я не удивлен? Это чертовски несвоевременно и неудобно. Есть догадки, почему она набирает силу?

– Нет, сэр, – ответил Найтингейл. – Но ведь нет и единого мнения насчет причины, по которой она однажды угасла.

– Я слышал, в связи с этим упоминали Эттерсберг, – проговорил комиссар.

Найтингейл поморщился, как от резкой боли.

– Эттерсберг, несомненно, сильно повлиял на этот процесс.

Комиссар вдохнул, надул щеки. Шумно выдохнул.

– Убийства в Ковент-Гардене и в Хэмпстеде связаны между собой? – спросил он.

– Да, сэр.

– И вы считаете, ситуация может измениться к худшему?

– Да, сэр.

– Настолько, что это оправдывает нарушение соглашения?

– Подготовка ученика занимает десять лет, сэр, – сказал Найтингейл. – Будет лучше, если останется второй человек, если вдруг со мной что-то произойдет.

Комиссар невесело усмехнулся.

– А он знает, на что подписывается?

– А разве кто-то знает, поступая на службу в полицию?

– Ну хорошо, – сказал комиссар. – Встань, сынок.

Мы встали. Найтингейл велел мне поднять руку и зачитал слова:

– Клянись же, Питер Грант из Кентиш-Тауна, хранить преданность нашей королеве и всем ее наследникам. Клянись верой и правдой служить своему мастеру, пока длится твое ученичество. Клянись почитать всех хранителей и облачение, принятое в сообществе. Чтобы соблюсти тайну сего сообщества, клянись молчать о нем за его пределами. Исполняй же все обеты с честью и достоинством и никогда не нарушай этой клятвы. И да поможет тебе в этом Господь Бог, королева и сила, которая движет вселенной.

И я поклялся, чуть не запнувшись на слове «облачение».

– Да поможет тебе Господь, – повторил комиссар.

Найтингейл сообщил, что, став его учеником, я должен переехать к нему в штаб-квартиру на Рассел-сквер. Назвал адрес, а потом подбросил меня до Черинг-Кросса.

Лесли помогала мне собирать вещи.

– Ты же сейчас должна быть в Белгравии, разве нет? – спросил я. – Как же твоя срочная работа в отделе убийств?

– Мне дали выходной, – ответила Лесли. – Посочувствовали, потом велели не попадаться журналистам, потом вообще отпустили.

Это как раз было понятно. Убийство семьи кого-то богатого и знаменитого наверняка голубая мечта редактора любой газеты. Газетчики соберут все самые жуткие подробности, но на этом не остановятся. Будут дальше нагнетать: что трагическая гибель семейства Купертаунов может поведать о состоянии нашего общества, да как эта трагедия связана с современной культурой / гуманизмом / уровнем политкорректности / ситуацией в Палестине, ненужное вычеркнуть. Если что и скрасит эту историю, то только присутствие симпатичной блондинки-констебля, которую совсем одну отправили на это опасное задание. Вопросов будет море, а ответы – да кому они нужны?

– А в Лос-Анджелес кто поедет? – спросил я. Кого-то же должны послать, чтобы проследить схему перемещений Брендона Купертауна в Штатах.

– Пара каких-то сержантов, – ответила Лесли. – Я их не знаю, я ведь всего ничего успела тут проработать, когда ты втравил меня в это дело.

– Ничего, ты вроде у Сивелла в любимчиках, – сказал я. – Он не будет к тебе придираться.

– Все равно за тобой должок, – пробурчала она, быстрыми, энергичными движениями сворачивая мое полотенце в компактный валик.

– И чего же ты хочешь? – спросил я.

Лесли спросила, могу ли я отпроситься на вечер. Я сказал, что попробую.

– Я не хочу торчать здесь, – сказала она, – хочу пойти куда-нибудь.

– Куда именно? – спросил я, глядя, как она разворачивает полотенце и складывает снова, на этот раз треугольником.

– Куда угодно, только не в паб, – ответила Лесли, протягивая мне полотенце. Я кое-как упихал его в рюкзак – правда, пришлось развернуть.

– Может, в кино? – предложил я.

– А давай. Но только на комедию.

Рассел-сквер находится в километре от Ковент-Гардена, по другую сторону от Британского музея. По словам Найтингейла, в начале прошлого века это место было культурным центром, оплотом литературы и философии. У меня же оно ассоциируется исключительно с ужастиком про каннибалов, живущих в метро.

Мне надо было на южную сторону площади. Там сохранился ряд старых георгианских особняков, каждый высотой в пять этажей, считая мансарды. За красивыми коваными оградами виднелись крутые ступеньки, ведущие в цокольные этажи. Нужный мне дом отличался гораздо более шикарной лестницей, которая вела к двойным дверям красного дерева с латунными ручками. Над дверями были высечены слова: SCIENTIA POTESTAS EST [11].

Я ничего не понял. «Снятие протестов»? Или, может, «специи для теста»? Или «селекция патиссонов»? Неужели я ненароком попал в подпольную контору, занимающуюся незаконными генетическими экспериментами над растениями?

Сгрузив рюкзак и оба чемодана на площадку перед дверью, я нажал на кнопку звонка. Однако звука не услышал – очевидно, его заглушили толстые двери. Через миг они распахнулись, словно сами собой. Наверно, из-за уличного шума, но я совершенно не услышал ни щелчка, ни какого-либо другого звука. Тоби, заскулив, прижался к моим ногам.

– Это совсем не страшно, – пробормотал я. – Ни капельки.

С этими словами я перешагнул порог, таща за собой чемоданы.

За дверью обнаружился вестибюль с полом из мозаичной плитки в романском стиле. В вестибюле была кабина со стенами из стекла и дерева. Она ничем не напоминала билетную кассу, но при виде нее как-то сразу становилось понятно, что есть прихожая и есть остальная часть дома. И чтобы пройти дальше, надо получить разрешение. «Это что угодно, – подумал я, – только не личный особняк Найтингейла».

Дальше, за кабиной, между двух неоклассических колонн, стояла мраморная статуя человека в академической мантии и бриджах. В одной руке он держал некий увесистый том, а в другой – секстант. На его квадратном лице застыла неукротимая жажда знаний. Я понял, кто это, еще до того, как прочел табличку, гласившую:

Возле статуи меня ждал Найтингейл.

– Добро пожаловать в Безумство, официальную штаб-квартиру английской магии начиная с 1775 года, – сказал он.

– А Исаак Ньютон – ваш святой-покровитель?

Найтингейл усмехнулся.

– Он основал наше сообщество, и он же первый систематизировал практическую магию.

– А нам в школе говорили, что это человек, который создал современную науку.

– Он успел и то и другое, – пояснил Найтингейл. – Такова природа истинного гения.

Открыв дверь, он провел меня в прямоугольный атриум, занимавший центральную часть здания. Над моей головой в два ряда располагались балконы, а вместо крыши был огромный стеклянно-металлический купол в викторианском стиле. Когти Тоби зацокали по полированному мраморному полу кремового цвета. Царила полная тишина, и, несмотря на идеальную чистоту и порядок, я ясно ощущал некое запустение.

– Там большая столовая – мы ею больше не пользуемся, дальше комната для отдыха и курительная. Их мы тоже уже не используем, – говорил Найтингейл, поочередно указывая на двери в стене атриума. – А там, – он показал на двери на другой стороне, – общая библиотека и лекторий. Внизу кухни, кладовые и винный погреб. Черная лестница – там, впереди. За задней дверью каретный сарай и конюшни.