— Вы его с честью выдержали. Поздравляю.

В аудитории захлопали, кто‑то из членов комиссии заметил:

 — Валерий Федорович, если решите поступить в наш институт, то педагогику сдавать уже не будете.

Из аудитории мы вышли вместе. Внизу была Валя Быковская. Она захотела познакомиться с институтом. Я рассказал ей все, что знал.

 — Я хочу здесь учиться, — сказала Валентина.

И добилась своего. Летом этого же года она успешно прошла испытания и поступила в институт.

…В этот вечер мы вопоминали Качу. Качинокое училище — старейшая кузница летных кадров нашей страны. С его историей связано развитие нашей авиации. Среди воспитанников училища 250 Героев Советского Союза, 11 дважды Героев Советского Союза. Из стен этого Училища вышли главные маршалы авиации Вершинин К. А. и Жигарев П. Ф., маршалы авиации Руденко С. И., Судец В. А., С крип к о Н. С., Агальцов Ф. А., Астахов ф. А., Жаворонков С. Ф. и 150 генералов авиации.

Никогда нельзя забыть школу, училище и свой первый полк. — Мечтательность не свойственна Быковскому, скорее — задумчивость. Он может мгновенно выйти из разговора и углубиться в свои мысли. Может стать вдруг резким и так же внезапно вернуться к своей обычной вежливости; может часами читать, не выдавая своего присутствия в обществе. Иногда кажется, что он — дичок, необщителен, самовлюблен. Случалось, так иногда подумывали даже мы, его друзья.

Мы завидовали его памяти, его точным глубоким ответам на зачетах, но мы не знали, что за этим кроется огромный труд, непрерывное напряжение ума. Наблюдательный человек может понять по одним его глазам, как активно работает этот мозг.

…Еще одно утро.

«Ну уж теперь встану первым», — решил подполковник Рябдев. Чтобы не побеспокоить нас, он прошел мимо нашей комнаты на цыпочках, распахнул дверь в холл — и увидел Быковского за книгой.

 — Валерий Федорович?! — Рябцев от удивления не знал, что говорить.

 — Доброе утро, Михаил Евсеевич. Вот‑за суетой дневных дел почти не осталось времени для чтения.

 — А вы сегодня спали?

 — Да.

Вошел полковник Подчерняев.

 — Валерий Федорович, вас здесь слишком загрузили. Так нельзя. Надо что‑то ломать.

 — Алексей Николаевич, прошу вас, ничего не изменяйте в программе.

 — К сожалению, придется. Смотрите сами. — Подчерняев достал лист бумаги, надел очки. — Восемь сорок пять — осмотр казармы и классных комнат. В десять ноль-ноль встреча с личным составом. А где время на завтрак?

Подчерняев перевернул лист бумаги, словно надеялся там найти ответ на вопрос. Но обратная сторона бумаги была чиста.

 — Вчера не предусмотрели обед, сегодня забыли о завтраке, — по–стариковски бубнил Подчерняев. — От чего‑то надо отказаться. Скажем, от полетов. Валерий Федорович, а что, если в самом деле вы не поедете на полеты?

 — Нет. На полеты надо обязательно съездить.

Личный состав гарнизона собрался в солдатской столовой. Огромный зал с колоннадой полон до отказа. Тишина. Но стоило появиться космонавту, как все взорвалось ликованием, аплодисментами. Быковский обвел зал глазами. Сколько раз он бывал здесь! Проверял порядок, снимал пробу пищи, разрешая к выдаче. Сюда он приходил лейтенантом, потом старшим…

Бывают обстоятельства, при которых человеческое сознание перемалывает огромный поток информации, в тайниках мозга отыскиваются необходимые данные.

Сейчас Быковский должен рассказать своим однополчанам о своей жизни, боевой учебе. Рассказать… Все старое, прошлое становилось сейчас дорогим, принимало особую значимость. Заслуги последних лет остались там, за порогом; перед сотнями глаз, один на один с залом был не космонавт, в прошлом их однополчанин, а летчик этого полка.

В этот гарнизон он приехал лейтенантом. С маленьким чемоданчиком прошел мимо остова разрушенного Дома Красной Армии, постоял возле его обгорелой коробки, задумчиво смотрел на следы снарядов и пуль.

Здесь прошла война. Гарнизон поднимался, отстраивался, залечивал раны.

В этом гарнизоне учили молодых летчиков искусству воевать Покрышкин и Холодов, Голубев и Воронович и Другие прославленные летчики страны. И полеты были главной школой формирования воздушных бойцов.

Самолеты с высокими килями, с бомбами под скошенными назад плоскостями, выстроенные на линии предварительного старта, не могут не вызвать восхищение.

Зеленая ракета, шипя, описывает дугу: «Дежурным самолетам — взлет». Закрутил антенну локатор, командные пункты приведены в боевую готовность. Там, где‑то очень далеко, — цель. Противник идет в зону охраняемого объекта. Летчики в специальных костюмах, в тяжелых меховых ботинках исчезли в кабинах. Техники все еще на стремянках у самолетных бортов — помогают подготовиться к взлету.

На СКП за огромными аквариумными стеклами не слышно шума ревущих двигателей. Самолет побежал по ВПП и круто пошел вверх, буквально вонзился в лазурную высь. Через две минуты доклад:

 — Я — пятьсот двадцатый, вышел на заданную высоту.

Самолет поднялся уже на несколько километров. Теперь, сопровождаемый локаторами, он пойдет в зону боевых действий. Здесь же, на СКП, за полетом каждого самолета следит руководитель полетов. На экране можно всегда отыскать местоположение машины.

На старте новый истребитель. Короткое «разрешаю» — и самолет уносится в небо. Руководитель полетов все выпускает и выпускает самолеты в воздух. Кажется, им там негде уже разместиться, они роятся где‑то рядом, в опасной близости. Но так может подумать только человек несведущий. Это исключено в авиации, где существует высокая степень организованности.

Поступают первые доклады с полигона:

 — Цель уничтожена!

 — Объект поражен!

 — Сооружение выведено из строя…

И так непрерывно. Командир части подполковник Рыбалко удовлетворенно потирает руки.

Бородкин вырулил самолет на ВПП, затормозил, двинул РУД[3] вперед. Пусть подышит. Самолет вдыхает тысячи кубометров воздуха и с силой громового удара выдыхает. Когда самолет устремляется вперед, его тонкопрофильные, с малым размахом плоскости кажутся лишними, ненужными. Словно не самолет — ракета стартует. Он по прямой уходит в небо.

В зоне боевых действий появляется незаявленный самолет. Руководитель полетов ставит задачу: перехватить и уничтожить «врага». Самолет, направленный с земли, с огромной окоростью несется навстречу «противнику». Пусть сейчас это только игра. Но ведь для того и существует военная авиация, чтобы не было неожиданностей и случайностей. Она существует для войны. И летчики не строят иллюзий. Задача военного летчика — уметь драться с противником, используя все способы боя, вплоть до тарана.

В летной книжке Р. Бородкина — этапы его роста, боевого возмужания. Есть там и такая запись: «Летает в любых метеоусловиях». Чтобы овладеть сверхзвуковым ракетоносцем, летать в любых погодных условиях, требуется большой труд, опыт и воля. В неделю летчик совершает несколько вылетов. И как бы мы ни хотели представить их похожими, они неповторимы, они различны, и различить их может только летчик.

В авиации нельзя научиться чему‑то раз и навсегда и жить этим вчерашним успехом. Чтобы не отстать, не потерять форму, чтобы стать уверенней, в авиации учатся каждый день. Вероятно, вот так и пианист, прекратив ежедневные занятия, теряет свою квалификацию. Летчик должен летать!

Как‑то командование приняло решение о дальнем перелете. Маршрут проходил через сложные метеорологические участки, предстояла посадка на грунтовый аэродром. Такой перелет был трудным даже для бывалого летчика. Решили: полетят добровольцы. Первым изъявил желание коммунист Бородкин.

Лететь пришлось на разных высотах, часто — в облаках. Обледенение уменьшало скорость, но техника работала безотказно: обледенитель сбрасывал с поверхности самолета серебристую чешую льда, и, словно воспрянув духом, истребитель устремлялся вперед. Наконец — посадка. Посадить скоростную многотонную машину на грунт — не пустячное дело. Но это надо, пригодится на войне. И советские летчики успешно освоили грунтовые аэродромы. Задание было выполнено с оценкой «отлично».