Но убедился, что нет вовсе под куполом их.

        Неугасимый огонь таится во храме богини,

        Изображений же нет Весты, равно как огня.

        Собственной силой стоит Земля, точно так же как Веста,

300 Да и у греков в ее имени стойкость видна.

        Пламя горит в очаге и ласково все согревает,

        А поначалу очаг прямо в прихожей горел.

        Весту поэтому мы призываем при входе в жилища,

        Ибо на первом она месте должна быть в домах.

305 Некогда пред очагом сидели на длинных скамейках,

        Веруя, что за столом с нами и боги сидят.

        Да и теперь на празднике в честь стародавней Вакуны

        Люди стоят и сидят пред очагами ее.

        Кое-что и до нас дошло из древних обрядов:

310 Жертвуя Весте, несут в чистых тарелках еду.

        Вот выступают в венках ослята, везущие хлебы,

        Вот обвивают кругом жернов шершавый цветы.

        Прежде в печах лишь полбу одну сушили селяне

        (И в честь богини печной праздник справляли они),

315 А в очагах на золе пекли настоящие хлебы,

        По черепкам разложив их на горячем поду.

        Вот почему хлебопек и ослица, вертящая жернов,

        Чествуют вместе очаг и госпожу очагов.

        Надо иль нет о позоре твоем, Приап краснобрюхий,

320 Мне говорить?[501] Мой рассказ краток, но очень смешон.

        В башни несущем венке на челе богиня Кибела

        Всех созывает богов на пированье свое.

        Вместе со всеми она и сатиров и нимф созывает;

        Прибыл туда и Силен, хоть и не звали его.

325 Долго мне, да и нельзя пированье описывать вышних:

        Не пожалевши вина, ночь коротали они.

        Кто наудачу бродил долинами Иды тенистой,

        Кто, растянувшись, лежал там на пушистой траве;

        Те забавляются, те задремали, те, сплетшись руками,

330 Пляшут себе в три ноги, быстро по лугу скользя.

        Веста лежит и в тиши вкушает покой бестревожный,

        Где улеглась, опершись на мураву головой.

        Красный сторож садов между тем то богиню, то нимфу

        Ловит, туда и сюда бегая взад и вперед.

335 Вот он и Весту заметил, но счел, вероятно, за нимфу,

        Иль все же Весту узнал, но, говорит, не узнал.

        Блудной надеждой объят, подойти незаметно он хочет;

        Вот уж на цыпочках к ней, с бьющимся сердцем, идет.

        Старый Силен между тем, с осла, на котором сидел он,

340 Слезши, оставил его на берегу ручейка;

        Тут-то, как шел близ него пространного бог Геллеспонта,

        Вдруг неожиданно выть стал длинноухий осел.

        В страхе от воя осла вскочила богиня; толпою

        Все подбегают: от рук вражеских скрылся Приап.

345 Вот потому-то Приапу осла закалают в Лампсаке,

        Так говоря: «Мы в огне жжем потроха болтуна!»

        Ты же, богиня, ослов украшаешь гирляндою хлебов:

        Труд завершен, и умолк голос пустых жерновов.

        Далее надо сказать, почему в Громовержцевом храме

350 Жертвенник есть, а на нем Пекарь-Юпитер царит?

        Весь Капитолий кругом обложили свирепые галлы:[502]

        В долгой осаде уже голод людей донимал.

        Вышних к престолу созвав и к ним обращаясь, Юпитер

        Марсу сказал: «Начинай». Тотчас же тот говорит:

355 «Верно, не знает никто моего народа судьбины!

        Верно, душевную боль должен я словом облечь!

        Что ж, если требуешь ты, чтобы я о позорном несчастье

        Вкратце сказал, то лежит Рим под альпийской пятом!

        Это ль, Юпитер, тот Рим, какому весь мир был обещан?

360 А не сулил ли ему власть ты над всею землей?

        Он уж соседей своих превозмог и этрусское войско:

        Все обещало успех, а не погибель ему.

        Видел я сам, как погибли в домах, украшенных медью,

        Старцы, одежды надев древних триумфов своих;

365 Видел, как Трои дары выносились из капища Весты:[503]

        Видно, и ныне жива в римлянах вера в богов!

        Но коль на холм поглядеть, на котором не ваши ли храмы,

        И на осаду домов множества ваших взглянуть,

        Можно понять, что уж помощи нет никакой от всевышних

370 И что напрасно курить ладан бессмертным богам.

        О, если б поле для битвы нашлось! Схватила б оружье

        И, не сумев победить, смерть бы сумели найти!

        Ныне же голод их мучит и страх недостойной кончины,

        И запертых на горе дикие толпы теснят».

375 Тут и Венера и с нею Квирин с жезлом и в трабее

        С Вестою наперебой стали за Лаций стоять.

        «Общей заботой мы город храним, — ответил Юпитер, —

        Галлия, пав перед ним, должную кару узрит.

        Ты только, Веста, заставь изобилием голод казаться

380 И ни за что не бросай римских своих очагов.

        Пусть всё Цереры зерно, что еще не смолото, смелют

        И, замешавши его в тесто, спекут на огне».

        Он приказал, и сестра, Сатурнова дочь, приказанью

        Повиновалась. И вот полночь уже подошла;

385 После трудов задремали вожди. Юпитер их будит

        И отдает им приказ гласом священным такой:

        «Встаньте и с высоты в середину врагов побросайте

        То, что вам может помочь и драгоценно для вас!»

        Сон отлетел, но никто не умеет понять указанья,

390 Что им поможет и с чем надо расстаться теперь.

        Верно, с Церерой? И вот Цереры дары низвергают,

        Вот под толчками хлебов шлемы гремят и щиты.

        Враг отступил, не надеясь на голод, и тут же на месте

        Белый, Юпитеру в честь Пекарю, ставят алтарь.

395 Шел я когда-то домой в день праздника Весты дорогой

        Новою там, где теперь к Римскому Форуму ход:

        Вижу, спускаясь туда, идет босая матрона.

        Я обомлел, но, смолчав, остановился и ждал.

        Вот поравнялась старуха со мной, меня усадила

400 И обратилась ко мне хрипло, тряся головой:

        «Место, где площади тут, занимали сырые болота,

        А при разливе реки ров наполнялся водой.

        Озеро Курция впрямь когда-то озером было,[504]

        Ныне же там алтари стали на твердой земле.

405 А на Велабрах, где в цирк проходили торжественным строем,

        Были одни ивняки с зарослями камыша:

        Часто, бывало, гуляка, по здешней воде пробираясь,

        Песни разгульно поет, спьяна матросам крича.

        Бог, кому имя дано по его изменениям вида,[505]

410 Не назывался еще по повороту реки.

        Здесь же и роща была, тростником заросшая частым,

        Где было можно пройти только босою ногой.

        Заводи больше здесь нет, река в берегах протекает,

        Высохла почва, но все ж старый обычай живет».

415 Все объяснила она. «Будь здорова, — сказал я старушке. —

        И доживай ты свой век тихо, не зная забот».

        Все остальное и так уж с младенческих лет я запомнил,

        Но из-за этого здесь повести я не прерву.

        Правнук Дардана Ил построил новые стены

420 (Ил, что богатством своим славен по Азии был), —