А разве может человек жить всегда один? Дом на Баррис никогда не был для него домашним очагом с того самого времени, как умерли отец и мать. Их образы изгладились из его памяти. Он вырос в конторе и на складе, среди тюков и накладных, среди вяленого мяса и писем клиентов. Первые ростки чувства, пугливый взгляд, робкая улыбка, взмах руки или торопливое пожатие, поцелуй, сорванный в темноте у порога, — ничего этого у него не было… ни в конторе, ни в море, когда бедный юнга издали любовался прекрасными гордыми пассажирками. После смерти деда Васко получил свободу, но ему было тогда уже около тридцати лёт. Время романтики, вздохов, сладких мук и цветущих девушек прошло навсегда. Он был одинок даже в компании приятелей, а когда наконец почувствовал себя им равным, они исчезли один за другим. Женщины уходили так же, как друзья. Некоторые задерживались на более долгий срок. Дороти оставила свое имя и сердце на его руке, и все же они были всего только пассажирками на трансатлантическом пароходе, который все плыл и плыл, продолжая свой вечный путь по бескрайним морским просторам. Чего стоят все приключения, все связи и интрижки в пансионах, страстные увлечения и исступленные ночи в таинственных туманных портах? Любовь, верная любовь, на основе которой создается семейный очаг, любовь, которая продолжается в детях и увековечивает имя человека… Нежная привязанность жены, звонкий голос сынишки, кудрявая головка, прильнувшая к его широкой груди…

Да, он никогда не знал такой любви, не хватало времени, ведь он всегда в плавании, на торговых суднах и пакетботах… то в своем доме на Баррис, то в пансионах. Один на судне, в вечной борьбе с морем, с кораблекрушениями, бурями, морскими течениями, циклонами и ветрами.

И вот сейчас, в последнем плавании он потерпел кораблекрушение. Потому что он знает — это его последнее плавание, он не вернется больше на качающуюся палубу и лишь с высоких скал Перипери будет смотреть в подзорную трубу, как приходят и уходят корабли. И он чувствовал себя все более одиноким, согбенным под бременем воспоминаний о жизни, полной опасностей и приключений. И около него нет никого, кто согласился бы разделить его ношу, ему некуда преклонить голову и не на кого опереться, кроме старой угрюмой кухарки. Он одинок и беспомощен, как в те далекие времена юности, когда он искал утешения на плече негритянки Розы в комнате без окон в доме на Ладейре–да–Монтанья.

Да, жизнь капитана прекрасна и достойна зависти, когда он командует судном, как Васко сейчас командует «Итой»; сколько людей зависит от него, одни беззаботно смеются, другие полны безумных надежд…

Сколько судеб держит он в своей сильной руке! Важные политические деятели, богатые землевладельцы и промышленники, скромные замужние женщины, смирившиеся с повседневной скукой существования, и погибшие создания, которым закрыты все пути, которые живут только сегодняшним днем, юноши и девушки, только начинающие жить, и шулера, каждую минуту рискующие своей свободой, — все они зависят от него, от его приказаний.

Капитан не имеет даже права проявлять свои симпатии, он неуклонно выполняет свой долг. Ему, например, всегда нравились профессиональные игроки, их трудная жизнь полна риска: крапленые Карты, плутовство, передержки — все зависит от ловкости рук и изворотливости ума. В годы своей разгульной молодости Васко был знаком со многими шулерами, с некоторыми ему приходилось иметь дело, и он убедился, что они щедры, по–своему честны и умеют терпеливо переносить поражение; ведь достаточно незначительного просчета, и постоянно висящая над головою угроза превращается в реальность — оскорбления, побои, тюрьма. В часы веселых попоек Васко учился у шулеров разным махинациям. Не будь он сейчас капитаном, командующим судном и выполняющим свой долг, Стенио спокойно продолжал бы очищать карманы фазендейро, промышленников, коммерсантов и сахарозаводчиков — какое ему, Васко, было бы до этого дело? Он только улыбнулся бы, может быть, даже подмигнул бы, как сообщник, ловкому шулеру. Но капитан не может поступать, как ему заблагорассудится, и руководиться своими симпатиями. Он обязан защищать пассажиров не только от опасностей, которые сулит море, но и от превратностей жизни.

Правда, Васко отнял у Стенио фарфоровую вазу с розовыми влюбленными, держащимися за руки, хотя тот выиграл ее честно, без обмана — просто ему повезло. Но зачем Стенио этот шедевр? Наверно, и у него, как у капитана, нет ни дома, ни семьи, и он скитается по жизни, гонимый ветрами, и не может найти тихой пристани, где можно было бы отдохнуть. Он оставил бы это чудо в руках первой попавшейся женщины.

А Клотилде так хотелось получить вазу…

Есть ли еще время? Не поздно ли? Разорвать оковы одиночества, покончить с долгим ожиданием… Ему шестьдесят, у него седая голова, нет уже прежней силы, он не мог бы теперь таскать тюки с вяленым мясом и треской и бочонки сливочного масла, не удержал бы в руках штурвала во время бури, а ведь он был несравненным рулевым. Но он удивительно крепок для своего возраста, а сердце его — все то же, сердце юноши, не знавшего юности, верное сердце, жаждущее последней, большой любви. Да, время еще есть, есть дом с зелеными ставнями, с окнами, выходящими на море, и в этом доме не хватает хозяйки; есть холостяк, перед которым еще целая жизнь и которому надо обдумать прошлое, и некому ему в этом помочь. Нет руки, на которую можно было бы опереться, когда дорога станет тяжелее. Надолго ли еще хватит у него сил не вешать носа, не склоняться перед несчастьем, не сдаваться в плен гнетущей тоске? Ах! Если бы Клотилде с ее благородной осанкой и любовью к музыке, с ее зрелой и томной грацией, локонами и отрывистым смехом согласилась переселиться в предместье Перипери, перевезти туда свой рояль и оживить его усталое старое сердце цветением новой любви. Да! Есть еще время разбить стены тюрьмы и насадить цветущий сад в тихой гавани, куда он пристал, окончив свое последнее плавание. Разница в возрасте не так уж велика, — по его расчетам, Клотилде около сорока пяти…

Только сейчас, встретив ее, он понял, как пуста его одинокая жизнь сплошное бесконечное ожидание.

На другом конце палубы, в тени спасательной шлюпки послышался приглушенный шепот, потом как будто бы стон. Капитан не спит, он всегда на посту — Васко напряг слух, привыкший к тишине и голосам моря, и тихонько приблизился. Под сенью шлюпки он увидал хрупкую артистку и целомудренного сенатора в весьма фривольных позах и полураздетых.

Капитан отошел, размышляя. Во имя торжества справедливости он должен действовать непреклонно и строго — так же, как по отношению к профессиональному игроку в покер. Следует вырвать их из объятий друг друга и потребовать, чтобы один из отцов государства вел себя прилично на борту его судна. Но капитану полагается также быть гибким, уметь избежать скандала, чтобы не уронить престиж своего корабля.

И потом, может ли он, человек, переживший столько любовных приключений, сердиться на влюбленных, даже если эта любовь мимолетна и продлится ровно столько, сколько длится священное празднество плоти?

Он снова прислонился к борту и вспомнил другого капитана — военного моряка Жоржа Диаса Надро. Однажды Жоржу донесли, что одного из матросов застигли в порту «на месте преступления» с какой–то мулаткой. Капитан Надро рассмеялся и сказал: «Идите, жалуйтесь епископу, я не могу сажать людей под замок за такие вещи». А он сам, капитан Васко Москозо де Араган, разве не на юте собственного судна держал он в объятиях в ту безумную ночь трепещущее тело Дороти, которую страстно любил?

И разве не мечтал он только что здесь же, на палубе корабля, взять руки Клотилде в свои, погладить ее волосы, шепнуть ей на ухо слова любви, прижаться устами к ее устам при свете этой затерянной звезды?

О том, как наши юные влюбленные бродили по мостам и улицам Ресифе, и об одной неожиданной мимолетной встрече

Он купил ей мангабы и сапоги на Новой улице, желтые кажа и зеленые умбу на улице Авроры, красные питанги на улице Покоя, угостил кокосовым молоком на набережной Счастливого Путешествия. Клотилде оказалась большой любительницей фруктов, распространенных на Северо–Востоке, — манги и кажа, разных сортов абакаши, абиу, кажаран, гуйявы, араса. Она шла чуть ли не вприпрыжку, забыв о своей полной достоинства осанке, капитан нес за ней ненужный зонтик. Они бродили по мостам, площадям и улицам, как юные влюбленные, смеясь, сами не зная чему, «пара старых шутов», по выражению встречной женщины, которая очень спешила и была почти оскорблена веселым расположением духа капитана и его спутницы.