Литмир - Электронная Библиотека

– Я ничего не забыл?

– Нет, – заверил его Агриппа. – Это вы правильно решили – не трогать храмы. Жрецы не станут подстрекать народ к мятежу.

– А сами горожане?

– Вас называют царем, – ответил Юба. – Уверен, у них найдутся таланты для выкупа собственных поместий.

Октавиан улыбнулся, однако при виде дворца почему-то сбавил шаг. Во внутреннем дворе голосила женщина. Она побежала прямо на нас, и сорок солдат поспешили сомкнуть щиты.

– Цезарь! – кричала она. – Цезарь, произошло ужасное!

– Евфимия! – воскликнула я, разглядев лицо женщины в просвете между щитами.

– Царевна, скорее! Ваша мать умирает!

Агриппа с Октавианом переглянулись. Солдаты не тронули нас, когда мы с Александром и Птолемеем бросились во дворец. Не помню, устремился ли кто-нибудь следом, были мы в одиночестве или же в окружении сотен людей, когда прибежали к открытым дверям материнской спальни.

– Уйдите прочь! – приказал Александр слугам. – Прочь!

На нас обрушилась невыносимая тишина. Мать, облаченная в пурпурное платье, покоилась на ложе посередине чертога; свечи бросали яркие отблески на ее гладкую кожу. Ирада и Хармион лежали на полу, головами на шелковых подушках, будто ненароком заснули.

– Мама?

Я через силу пошла вперед.

Она даже не шелохнулась в ответ.

– Мама!

Мы с Александром бросились к ней. Тут к дверям подоспели Октавиан, Агриппа и Юба.

– Мама! – взмолилась я.

И тряхнула ее за плечи. Бережно уложенный на челе золотой венец приглушенно стукнул о пол. Хармион тоже не двигалась. Я взяла ее за руки, однако покрытые морщинами пальцы, когда-то учившие меня рисовать, были уже холодны. У локтя темнели две крохотные колотые ранки.

– Это была змея, Александр! – ахнула я.

И только теперь, обернувшись, заметила у двери Октавиана с его приспешниками.

Юба устремился ко мне, послушал, не бьется ли мамино сердце, проверил биение пульса у Ирады и Хармион и торопливо выдохнул:

– Змея? С чего ты взяла?

– Посмотрите на руки!

Юба вскочил.

– Здесь кобры, – сказал он Октавиану и приказал солдатам: – Комнату опечатать. А вы, Селена, Александр, Птолемей…

– Нет! – Я прижалась к матери. – Лекарь может отсосать яд.

Нумидиец покачал головой.

– Ее уже не спасти.

– Откуда вы знаете?! – прокричала я, и он вопросительно посмотрел на Октавиана.

– Послать за лекарем! – отрывисто бросил тот.

Седовласый солдат, стоявший рядом, не тронулся с места.

– Цезарь, – зашептал он, – вы получили то, чего добивались. Она мертва. Через десять месяцев мы вернемся в Рим…

– Молчать! Найдите лекаря и доставьте сюда сейчас же!

Юба взял за руку моего брата, зная, что с ним будет меньше хлопот, и строго сказал:

– Оставайтесь у двери. В комнате ползает по меньшей мере одна змея. Всем выйти наружу и не входить.

Мы стали ждать на пороге. Осунувшийся, побледневший Александр застыл на месте, напоминая одну из мраморных статуй, которые так любила царица.

– Он солгал, – прошептала я по-парфянски. – Никакого триумфального шествия через три дня не будет. Он просто хотел, чтобы мама наложила на себя руки.

Тут появился лекарь и занялся своим делом при свете лампы, бросавшей отблески на его черную кожу. Не издавая ни звука, с бешено колотящимися сердцами мы с Александром следили за ним. Отыскав на маминой руке багровые ранки, он сделал тонкий надрез чуть выше укушенного места. Затем припал губами к коже царицы и попытался вобрать в себя яд, проникший в тело. Казалось, минула вечность. Наконец лекарь выпрямился и утер окровавленный рот. По его лицу было ясно, что мы осиротели.

Александр тихо спросил:

– Маму ведь похоронят в мавзолее?

Подбородок Октавиана вздернулся.

– Разумеется, как царицу Египта.

Я не услышала в его голосе ни раскаяния, ни даже удивления.

– А что, детей в самом деле оставим в живых? – осведомился Агриппа.

Октавиан смерил меня оценивающим взглядом, точно сокровища матери в мавзолее.

– Девушка хороша. Через пару лет, когда понадобится утихомирить одного из сенаторов, она как раз войдет в нужный возраст, чтобы составить чье-нибудь счастье. Мальчишкам еще не исполнилось и пятнадцати. Не будем их трогать – и люди сочтут меня милосердным.

– А когда же в Рим? – пожелал знать Юба.

– Отплывем туда через несколько месяцев, как только уладим все дела.

Глава третья

Александрия

1 июля 29 г. до н. э

В Рим нам предстояло отплыть на судне, принадлежавшем матери, – на огромной таламеге, на палубе которой, среди колоннад, отцу как-то раз удалось потехи ради разыграть конную битву. Теперь по ней сновали римские солдаты, восторженно восклицая при виде каждого пустячка вроде очередной пальмы в горшке, фонтана в гроте, спальни с отделкой из слоновой кости с позолоченными изображениями Исиды, кедрового кресла или богато расшитой кушетки. Хотя вещи уже сносили на корабль, Октавиан отказывался пускаться в путь, не спросив на это воли богов.

Стоя на пристани, мы с Александром наблюдали, как он взял в руки трепещущую куропатку и, приняв у Юбы насухо вытертый нож, молниеносным движением кисти перерезал птице горло. Кровь просочилась у него между пальцами, обагрила их и закапала на доски палубы. Взгляды всех присутствовавших обратились к авгуру, накрывшему голову плотной льняной тканью.

– Что это значит? – потребовал ответа Октавиан.

Авгур поднял руку и покачал головой.

– Сначала должен образоваться рисунок.

Юба, стоявший подле меня, улыбнувшись, проговорил по-парфянски:

– Он полагает, будто какие-то пятна крови поведают нам, не собрались ли боги отправить корабль на дно. Хотя, конечно, если авгур не прав, вряд ли кто-нибудь выживет, чтобы рассказать о его позоре.

– Откуда ты знаешь парфянский? – шепнул мой брат.

– Как тайный соглядатай Цезаря среди покоренных народов, я просто обязан был выучить несколько чужих языков. Иначе какой от меня здесь прок, верно?

При этом слово «несколько» он произнес насмешливым тоном, и внезапно мне стало дурно.

– Значит, все наши речи ты сразу передавал Цезарю?

– С какой стати? В ваших беседах не было ничего примечательного. Но в Риме, царевна, даже у стен есть уши.

– Твои уши.

– Не только.

Октавиан с интересом следил за нами.

– Выходит, ты посылаешь людей в темницу, – заметила я. – Или на верную смерть.

– Исключительно тех, кто решил поднять руку на Цезаря. Вы ведь не собираетесь на него покушаться? – ответил Юба как бы в шутку, но при этом обжег меня совершенно серьезным взглядом.

– Что происходит? – спросил Агриппа.

Пристально посмотрев мне в глаза, нумидиец обернулся и с улыбкой ответил:

– Я просто предупредил детей царицы, что в Риме многое будет иначе. Кажется, они поняли.

В эту минуту он, без сомнения, говорил обо мне.

Авгур наконец воздел руки к небу.

– Ну? Что там? – не сдержался Октавиан.

– Благоприятные знаки, – провозгласил гадатель, и Цезарь издал громкий вздох облегчения. – Юпитер благословляет ваше морское странствие.

Агриппа тут же вручил ему кошелек с деньгами. Когда троица вместе с Октавианом удалилась на безопасное расстояние, я, набравшись духа, шепнула брату:

– Он все слышал.

– Да ведь мы ничего такого не говорили.

Зато Юба видел мои глаза. Он понял, что у меня на уме. Октавиан убил Антилла и Цезариона. Вынудил моих отца и мать покончить с собой. Ушли даже Ирада и Хармион. Минуло одиннадцать месяцев, но до сих пор, стоило вспомнить о них, покоящихся в мраморных саркофагах внутри мавзолея, – и в горле будто вставал ком. Спустя семь дней после речи Октавиана в гимнасии по улицам Александрии двинулась погребальная процессия, собравшая столько плакальщиков, что римлянам пришлось бросить все свои силы без остатка на поддержание порядка в городе. И вот – кончено. У нас отобрали все, кроме нескольких сундуков с шелками. Мало того: еще неизвестно, как обойдутся с моими братьями, когда им исполнится по пятнадцать лет. Смерть виделась мне неотвратимым, а то и желанным выходом из положения – по сравнению с тем, что ждало нас в Риме. А если худшего все равно не избежать…

8
{"b":"205623","o":1}