Мои пальцы, сжимавшие поручень, побелели.

– Хочешь окончить свой путь, превратившись в забытый всеми распухший труп, который носится по волнам?

– Чем лучше забытый всеми труп в римской темнице? – огрызнулась я, отходя от перил.

В конце концов Юба получил то, чего добивался. Мы с Александром остались в живых до триумфа.

Когда судно впервые за три недели причалило к пристани, мы с Александром выбежали на нос.

– Это и есть Рим? – спросила я.

Мусейона, который сверкал бы на солнце, не было и в помине. Вдоль побережья длинной чередой протянулись незамысловатые виллы без украшений и колонн. Квадратные белые здания отличались друг от друга разве что цветом обветренных ставенок на окнах.

Брат покачал головой.

– Нет, Брундизий. Говорят, отсюда до Рима еще пятнадцать дней на носилках.

На берегу ожидали сотни солдат с ярко-красными знаменами, каждое из которых украшал золоченый орел и буквы SPQR, означающие Senatus Populusque Romanus[6]. Доки Брундизия могли вместить одновременно пятьдесят кораблей, и все-таки здесь никогда не видели ничего подобного маминой таламеге с ее чинными рядами эбеновых весел и бившими на ветру пурпурными парусами. С палубы можно было наблюдать, как солдаты, прикрывая глаза от солнца, изумленно покачивают головами.

Вскоре на нос вышли Агриппа с Октавианом. Оба оделись как на войну. Желают напомнить Риму, что возвращаются как герои-завоеватели, горько подумалось мне.

– На берегу нас ждут колесницы, – сообщил полководец моему брату. – Вы двое поедете с племянником Цезаря, Марцеллом.

Я попыталась было найти глазами нашего спутника в гуще конных и пеших солдат, но по совету Агриппы оставила эту затею.

– Ты захватила рисунки? – спросил Александр.

– Захватила. А ты…

Он кивнул. Значит, успел запрятать среди личных вещей несколько книг из корабельной библиотеки – небольшое напоминание о матери, – прежде чем таламега достанется римлянам из Брундизия. На борт мы всходили втроем, но только двое доплыли к чужим берегам. Когда я в последний раз посмотрела на блестящие доски палубы, воздух пронзили резкие трубные звуки.

Октавиан сошел на сушу первым. За ним последовали Юба и Агриппа. Когда настала и наша очередь, Александр протянул мне руку. Я покачала головой.

– Не надо, все хорошо.

Тут ноги, за три недели отвыкшие ступать по твердой земле, подкосились.

– Александр!

Подхватил меня вовсе не Александр, а воплотившийся юный Геркулес.

– Осторожнее! – рассмеялся он, рослый, широкоплечий, с волосами цвета спелой пшеницы.

Лазурь его глаз – еще прозрачнее, чем у нашего Птолемея, – оттеняла смуглая кожа. У меня запылали щеки, а юноша улыбнулся.

– Только не вздумай падать в обморок. Я за тебя отвечаю.

– Так ты Марцелл? – спросил Александр.

– Да. А вот и наша повозка.

– Это же царская колесница, – смутилась я.

Марцелл засмеялся.

– Поосторожнее с такими словами. Дядя предпочитает величать себя консулом. Стоит людям заподозрить в нем царские замашки, и, пожалуй, кому-то снова придется оттирать полы Сената от крови.

– А что, римляне против царей? – полюбопытствовал Александр.

– Когда-то было иначе, – начал рассказывать Марцелл, уводя нас от пристани. Тога хлопала на ветру у его лодыжек. – Но все изменилось; в наше время только и разговоров что о Республике. Правда, эта самая Республика принесла нам сто лет гражданских войн. Все требуют права голоса, а голосуют в интересах собственного клана. Одни кровопролития – и никакого толку.

Открыв дверь повозки, Марцелл придержал ее и с теплотой произнес:

– Милости прошу, царевич Александр и царевна Селена.

Заняв места, мы с братом многозначительно переглянулась. Почему с нами обращаются так любезно? Что написал Октавиан своим родным из Александрии? Между тем наш спутник по-дружески беседовал с Агриппой и Юбой, стоявшими снаружи.

– Ну а египтянки? – спрашивал он.

Нумидиец нехорошо рассмеялся.

– Окажись ты там, они упали бы прямо в твои объятия, прямо как царевна Селена.

Почувствовав на себе взгляд брата, я залилась краской.

– А битва? – не унимался Марцелл.

– Боги были на нашей стороне, – ответил Агриппа.

– На «нашей» или же на твоей? Говорят, египетская флотилия… – Молодой человек осекся на полуслове и посерьезневшим тоном сказал: – Дядя, я очень рад, что ты вернулся живым и здоровым.

– Надеюсь, – послышался голос Октавиана, – в учебе ты проявляешь столько же рвения, сколько в праздных беседах.

– Да, Цезарь, – тихо промолвил он.

– Хорошо. Тогда скажи-ка мне, что это за тип судна?

Последовало неловкое молчание. Представив себе, как неуютно чувствует себя Марцелл перед Цезарем, я не сдержалась, прижалась к окну и шепнула:

– Таламега!

– Селена! – одними губами прошипел Александр.

Однако Марцелл успел меня услышать.

– Думаю, это и есть таламега царицы, – ответил он.

Под ногами Октавиана хрустнул гравий.

– Вот увидишь, Агриппа, однажды он еще поравняется с тобой. Этот юноша превратится в титана – не только в Сенате, но и на поле битвы.

Неизвестно, что было написано на лице Агриппы, но Марцелл вернулся в повозку с ужасно довольным видом.

– Даже не знаю, как тебя благодарить, Селена, – обронил он, усаживаясь напротив меня рядом с Александром. – Если бы не ты, пришлось бы мне зубрить названия кораблей всю дорогу до Рима.

– Он у вас такой строгий?

– Дядя только и делает, что пишет письма и готовит речи для выступлений в Сенате. Не будь жены, он бы вообще не покидал Малых Сиракуз.

Брат недоуменно наморщил лоб.

– Октавиан прозвал так свой рабочий кабинет в честь жившего в Сиракузах знаменитого математика Архимеда.

– Он же не знает по-гречески! – возмутилась я.

Александр сердито сверкнул на меня глазами, однако Марцелл рассмеялся.

– Верно. Но с моим дядей вечно так – сплошной театр. Сами увидите.

Где-то впереди раздавались оживленные голоса. Послышался громкий вскрик, и под свист бичей длинная процессия тронулась в путь. Украдкой поглядывая на нашего спутника, я решила, что он постарше нас с Александром на два-три года, не более того. Казалось бы, незамысловатая белая тога на самом деле была сшита из великолепной ткани, какой я ни разу не видела даже на Цезаре. Поймав мой взгляд, молодой человек улыбнулся.

– Так ты – дочь Марка Антония, Селена, – заметил он. – Странно. Ни Тония, ни Антония на тебя совсем не похожи.

– Это дети нашего папы, которых родила Октавия, сестра Цезаря?

– Да, моя мама, – кивнул Марцелл.

Александр подался вперед.

– Выходит, ты наш брат?

– Нет. Я сын Октавии от Марцелла Старшего. Знаю, все так запутано. Первое время вас многое будет смущать в мамином доме.

– Мы будем жить у Октавии? – вмешалась я.

– Ну конечно, с нами.

Заметив, как мы с Александром переглянулись, Марцелл покачал головой.

– Знаю, о чем вы подумали. Отец оставил мою мать ради вашей. Можете не тревожиться. Маме нравятся дети. Вот Ливия, та наверняка вас невзлюбит.

– Супруга Цезаря? – уточнил брат.

– Да. Ей вообще никто на свете не нужен, кроме собственных сыновей – Тиберия и Друза.

– Мы думали, у Цезаря только дочь, – растерялась я.

– Да, Юлия, от первой жены. После развода с ней он женился на Ливии, в то время уже беременной вторым ребенком.

Я резко втянула воздух, и молодой человек усмехнулся.

– Скандал был неимоверный, зато теперь у дяди есть двое приемных сыновей.

– Будущих наследников? – уточнил брат, силясь понять, на кого нам в первую очередь нужно произвести впечатление.

Марцелл смущенно поерзал.

– Вообще-то он больше расположен ко мне. Лет через десять надеется сделать меня сенатором.

– Это вроде царевича?

– Да нет же! – воскликнул он так, словно я ляпнула что-то очень забавное. – Разве отец не рассказывал вам о Сенате?