Мы разъезжали между рядами взад-вперед, взад-вперед, чтобы повидать всех, до последнего солдата. В тесно сомкнутых боевых порядках никто не шевелился, весь Тилбери словно затаил дыхание. Наконец мы вернулись к помосту, от которого начали смотр. Я поворотила коня и начала говорить:

– Народ Англии…

Легкий ветерок с реки подхватил и унес прочь слова. Слишком тихо! О, Господи, укрепи, молю, дай мне силы, сейчас или никогда.

Я возвысила голос:

– Мой любящий народ!

При этих словах первые ряды смешались, словно волна прокатилась по людскому морю, строй за строем, как один человек, опускался на колени. Молоденький паренек в первом ряду рыдал, не таясь, и шептал вполголоса: «Господь да благословит Ваше Величество! Благословенно ваше прекрасное лицо!»

Сквозь слезы я продолжила:

– Мой любящий народ, нам сказали, чтобы мы, из страха перед изменой, не выходили к войскам. – Я бросила взгляд на Робина – тот улыбнулся грустно и нежно, кивнул. – Но клянусь вам, я не хотела бы жить, если б не верила в свой любящий и преданный народ! Пусть страшатся тираны! Я всегда вверяла себя Богу и моим верным подданным! Сейчас я с вами и полна решимости жить и умереть в бою, среди вас, за Бога и мое королевство, за мой народ, повергнуть свои честь и кровь пусть даже и во прах!

Я плакала вместе со всеми.

– Знаю, что плоть моя – плоть слабой и немощной женщины, но сердце мое и дух – дух и сердце короля, и короля Англии!

Теперь кровь бурлила в моих жилах, словно вино, я дерзко выкрикивала:

– Всем сердцем презираю герцога Пармского, короля Испанского и любого из европейских владык, кто решится вторгнуться в пределы нашего королевства! Сама возьмусь за оружие, сама буду вашим водителем и судьей, сама вознагражу каждый ваш подвиг на поле брани.

Вижу, что каждый уже заслужил награду, и, слово королевы, вы ее получите. Покуда же с вами будет мой наместник, и, клянусь, ни у одного из князей земных не было подданного достойнее и благороднее! Не сомневаюсь, что послушание ваше моему военачальнику и ваше мужество в бою принесут нам скорую победу над врагами Божьими, моего народа и моего королевства!

От возгласов заложило уши. Однако слаще всего был шепот моего юного лорда, когда он сильными руками снимал меня с лошади: «Ваше Величество – владычица мира, владычица всех сердец! Сегодня вы вдохнули мужество в последнего труса и зажгли любовью первого храбреца!»

Эти слова утешали, нет, питали меня в последующие часы выматывающего ожидания. Высадился ли герцог Пармский? Или играет с нами в кошки-мышки? До темноты расхаживала я по склону холма и беззаботно болтала со своими военачальниками. Однако все время я не спускала глаз с далекого горизонта, с дороги к морю.

Серебристые ли летние сумерки тому виной или мои старые глаза меня подвели, но, когда он прискакал, я его не увидела. Только крики в окружающей войско толпе известили нас о его приближении. А вот и он, не простой курьер, а лазутчик из Кале, запыхавшийся от долгой скачки.

– Пармский не придет! Он раздумал высаживаться, распустил войско и отплывает в Испанию!

– Слава Богу! Благодарение Господу!

– И слава Ее Величеству! Господь да благословит королеву!

– Королева!

– Королева!

– Королева!

Ликующие крики толпы заглушил тихий голос, шептавший в самое ухо: «Я это сделала, я, Елизавета, королева Елизавета!»

В тот вечер мы ужинали в Робиновой палатке, ели поросенка и сочный ростбиф, при свете свечей то и дело поднимались бокалы с алым вином и звучали здравицы в мою честь – никогда я не была так счастлива, никогда в такой мере не чувствовала себя королевой.

Мы говорили себе, что угроза не миновала, напоминали друг другу, что в любую минуту можем услышать зловещий крик: «По коням! По коням! Испанцы идут!» Но сейчас мы не хотели верить в это.

Наши сердца праздновали победу, тешились ею, наслаждались до полного пресыщения. И если бы я могла хоть на секунду остановить ход времен, задержать вращение земного шара, замедлить землю на оси, я бы сделала это тогда – в ту ночь я коснулась, мы коснулись недвижного центра бытия…

– Положить вам еще, милорд?

С коротким «нет» Робин отмахнулся от слуги. Я взглянула на его тарелку – добрый кусок мяса почти не тронут.

– Вы не едите?

– Дражайшая миледи, предоставляю это вам и молодому поколению! – Он нежно улыбнулся Эссексу. – Я не голоден.

Я вдруг вспомнила:

– Вы ведь нездоровы? Вы получили лекарства, посланные мной?

– Получил, мадам, благодарю вас, они очень меня поддержали. – Он снова рассеянно потер бок. – Как только подтвердится наша победа, я думаю заглянуть к тому еврею, что вылечил Уолсингема от разлития желчи, – португальскому доктору Лопесу. А затем буду просить вашего дражайшего дозволения поехать на север к Бакстонским водам – они славились еще во времена римлян, надеюсь, помогут и мне.

– Осмелюсь заверить, вам недолго осталось ждать! – вставил разгоряченный вином юный Эссекс. – Бьюсь об заклад, доны бегут без оглядки! Герцог Пармский больше сюда не сунется! Победа за нами!

Мы с Робином переглянулись: «Ах, молодость, дай ему Бог счастья!» Однако мой юный лорд оказался прав. Потихоньку-помаленьку, из поспешных посланий и запоздалых депеш, со слов и из писем, из предсмертных записок и брани, вздохов и слез, молитв и хрипа умирающих вырисовывалась истина.

Мы победили.

Мы отбросили воинства Велиаловы, низложили сильная со престол. Разбитый испанский флот не решился ни вернуться на место встречи, ни даже обменяться продовольствием и боеприпасами, каждый спасал свою шкуру. Иные затерялись в море возле Шотландии, иных выбросило на ирландский берег, где вероломные керны катали их головы вместо шаров, выедали глаза и уши на завтрак. Из тех, кто благополучно обогнул Англию и вышел в открытое море, многие обессилели от голода, попали в руки корсаров и были проданы на галеры, где и мучаются по сей день. Из всего великого испанского воинства на родину вернулась лишь тысяча человек.

Таков был Божий вердикт: им смерть, и поношение, и тяжесть Его гнева.

Нам – торжество. Когда стало известно, что враг разбит, я заказала благодарственный молебен и сама выбрала текст. По моему приказу архиепископ, мой Уитгифт, которого я звала не иначе как своим черным муженьком, начал с краткой молитвы:

– Ныне наша могущественная и великая королева Елизавета, как древле Дебора, воспряла, чтобы воспеть песнь радости:

«Израиль отмщен, народ показал рвение; прославьте Господа! Слушайте, цари, внимайте, вельможи: я Господу, я пою, бряцаю Господу, Богу Израилеву.

Воспряни, воспряни, Дебора, воспряни, воспряни! Воспой песнь! Тогда немногим из сильных подчинил Он народ; Господь подчинил мне храбрых. Попирай, душе моя, силу! Тогда ломались копыта конские от побега сильных Его.

Тако да погибнут все враги Твои, Господи!

Любящие же Его да будут как солнце, восходящее во всей силе своей!»[18].

– А после Деборы, – вкрадчиво заметил на рассвете Сесил, когда мы с ним, с его сыном Робертом, Робином и Уолсингемом в дружеском кругу потягивали винцо (ложиться никому не хотелось), – после великой воительницы Деборы, помните ли, любезная госпожа, земля Израильская покоилась сорок лет?

Я рассмеялась:

– Нет, позвольте мне изречь пророчество для Англии – она будет покоиться в мире и радости четыреста сорок лет!

И мы выпили за это предсказание, и потребовали еще вина, и развеселились, и даже разошлись не на шутку.

Но радостные возгласы заглушал все тот же тихий внутренний голос.

Пусть в этой стране наступит тысячелетнее царствие, все равно эти дни и часы не изгладятся в памяти людской. До скончания веков всякий, кто зовет своей родиной этот бесценный остров, будет трепетать от радости, вспоминая, как маленькая Англия сокрушила Великую испанскую Армаду и рассеяла ее по волнам!