Брамс должен был, таким образом, производить на окружающих впечатление эгоцентрика и интроверта, «стороннего наблюдателя», как он именовал себя в более поздние годы жизни. Он предпочитал отказываться от света и новых знакомств и жить в мире своего творчества. Насколько неприятное впечатление это производило на современников, можно узнать из описания первой встречи с Брамсом в ноябре 1855 г. президента Венского филармонического общества Антона Доора: «В течение всего времени нашего собрания у задней стены комнаты прохаживался туда-сюда, куря сигареты, стройный молодой человек, совершенно забывший о моем присутствии… одним словом, я был для него чем-то вроде воздуха». Таким же образом вел он себя в обществе, когда его просили сыграть. Он делал вид, будто не понимал, чего от него хотят. Но если он все же садился за инструмент, исполнение завораживало слушателей. Один из современников Брамса писал об этом так: «Еще когда он был юношей, его исполнение являлось чем-то восхитительным. Манера Брамса была очень своеобразной. Он настолько углублялся в исполняемое произведение, будто вокруг никого не было и играл только для себя. Лучше всего он чувствовал себя в очень узком кругу друзей. Если удавалось усадить его за инструмент, как очарованы бывали слушатели его почти невероятным мастерством и манерой! Так, думаю я, должен был играть Бетховен». В юности Брамс не отваживался публиковать свои сочинения, что объясняется строгой самокритикой. По собственному же признанию, из-под пера Брамса между 18-м и 20-м годами его жизни вышло несколько песен и около 20 скрипичных квартетов, которые он уничтожил.

По рекомендации Йозефа Иоахима Брамсу предоставилась возможность лично познакомиться с Робертом Шуманом. Это случилось 30 сентября 1853 г. Юный Брамс приехал в Дюссельдорф и очутился у двери дома на Билькерштрассе — очень значительный и символичный момент. Шуман, подготовленный письмом Иоахима, быстро уговорил Брамса исполнить что-либо из его сочинений и уже после нескольких тактов вскочил со словами: «Это должна слышать Клара!» Уже на следующий день среди записей в расходной книге Шумана появляется фраза: «В гостях был Брамс — Гений». Клара Шуман тоже отметила первую встречу с Брамсом в своем дневнике: «Этот месяц принес нам чудесное явление в лице 20-летнего композитора Брамса из Гамбурга. Это — истинный посланец Божий! По-настоящему трогательно видеть этого человека за фортепиано, наблюдать за его привлекательным юным лицом, которое озаряется во время игры, видеть его прекрасную руку, с большой легкостью справляющуюся с самыми трудными пассажами, и при этом слышать эти необыкновенные сочинения… то, что он нам играл, отмечено таким мастерством, что с трудом верится, что именно этот юноша является автором исполняемых вещей».

Сам Брамс увидел в Кларе нечто вызывающее почтение и возвышенное: супруга знаменитого Шумана, мать шестерых детей, именитая пианистка, кроме того она была красивой и утонченной женщиной. Он был принят семьей Шумана не только как ученик, но и как сын и оставался у них до 2 ноября 1853 г. В это время он закончил свою сонату фа-минор ор. 5, в которой использовал все возможности фортепиано. Во время пребывания в Дюссельдорфе появилось также одно из самых лучших изображений Брамса: карандашный портрет двадцатилетнего юноши, выполненный художником и музыкантом Т. Б. Лоренсом из Монпелье, который в это время как раз работал над портретом Шумана.

Несмотря на безграничное восхищение, с которым встретили Иоганнеса в доме Шумана и кульминацией которого стала статья «Новые пути», он оставался замкнутым и немногословным, однако, при этом в глубине души убежденным в собственном таланте. Клара также оставила запись по поводу совместной поездки с Брамсом и Иоахимом в Ганновер в январе 1854 г.: «Брамс поражает нас своей молчаливостью, он почти совсем не говорит, а если это и случится, то говорит так тихо, что я ничего не могу понять. У него наверняка есть свой тайный внутренний мир».

В феврале 1854 года Брамс был буквально вырван из творческих мечтаний ужасной вестью о том, что Шуман в попытке самоубийства бросился в Рейн, а затем был помещен в больницу для умалишенных. Это явилось для его семьи катастрофой. Иоганнес тотчас поспешил в Дюссельдорф, чтобы оказаться рядом с безутешной, надломленной Кларой. Пребывание бок о бок с ней породило конфликтную ситуацию, которая определила весь его дальнейший путь, поскольку Иоганнес всю жизнь находился в плену обаяния этой выдающейся женщины.

В творчестве Брамса сложное чувство, возникшее к Кларе и так почитаемому им Роберту Шуману, явилось определяющим для духовного настроя, который стал причиной первых набросков страстных минорных композиций, завершенных им спустя два десятилетия в смягченной форме. С их помощью он пытался (например, в своем квартете ор. 60) преодолеть «Вертеровский период». Рената Гофманн попыталась исследовать личность Брамса, пользуясь корреспонденцией Клары Шуман и просмотрев около 2000 писем, находившихся в доме Шумана в Цвикау и, по большей части, неопубликованных. Это исследование позволяет сделать важные выводы о состоянии души Брамса.

Во многих письмах говорится, что только в музыке Клара черпала жизненную силу и находила величайшее утешение. Следовательно, Брамс мог быть для нее идеальным партнером в это труднейшее время, поскольку ему постоянно удавалось посредством музыки отвлекать ее от мрачных мыслей. По ее словам, она чувствовала себя лучше всего во время музицирования с друзьями, особенно когда исполнялись произведения ее любимого супруга, с которым она была так жестоко разлучена: «Единственное, что приносит мне облегчение — это его музыка!». Брамс сначала поселился неподалеку от дома Шумана, а затем в декабре 1854 года переехал к его семье. После этого между Иоганнесом и Кларой возникла еще более тесная связь. Для юного, неопытного и несколько неуклюжего Брамса Клара была символом необычайно тонкой, прекрасной и, не в последнюю очередь, знающей, опытной женщины, ставшей вскоре для него предметом романтической страсти. Ее письма отражают утонченный мир чувств этой необычной женщины, уверенность которой помогала справляться с повседневными трудностями; но несмотря на восторженность и способность восхищаться кем-либо, она всегда желала быть равноправным партнером. Так и в Иоганнесе она больше видела сына, которого попыталась окружить материнской заботой. Именно поэтому он обращается к Кларе в письме от 30 ноября 1854 года «милая фрау Мама». Если Клара, хранившая непоколебимую верность супругу, была с Иоганнесом на «ты», то он неизменно сохранял обращение на «Вы». Иоганнес не только оказывал помощь Кларе и детям в тяжкие дни разлуки супругов, но и посчитал нужным остаться с ними в случае возвращения из больницы прошедшего курс лечения Шумана. 24 октября 1854 года он писал Кларе: «Я опять приду к Вам и останусь, пока Вы одна; если он, наконец, вернется, я тем более останусь. Я думаю и мечтаю только о том прекрасном времени, когда смогу жить с Вами обоими». Но, с другой стороны, события в доме Шумана очень подавляли его. И если сегодня он мог восхищаться своим «новым, совершенно гениальным трио» — трио си-мажор ор. 8, то завтра он снова становился резким и замкнутым, как отмечала Клара Шуман в дневнике 26 марта 1854 г. Подобные замечания становятся все более частыми и горестными.

Судя по мрачной страстности сочинений 1854 года — баллад и, в особенности, вступления к квартету до-минор ор. 60, с его стремительно меняющимися темами — можно предположить, что в душе Брамса разгорался трагический конфликт между все сильнее проявляющейся любовью к Кларе и твердым желанием сохранить верность своему другу и благодетелю Роберту Шуману. Уже в конце марта 1854 года Брамс посетил вместе с приятелем, молодым музыкантом Юлиусом Отто Гриммом, больного мастера в лечебнице. В музыкальном отношении он все время старался найти связь с Шуманом. Когда 11 июня 1854 г. Клара разрешилась от бремени мальчиком, чьим крестным отцом должен был стать Иоганнес Брамс, он посвятил ей обработку одной из тем Шумана из «Пестрых листков» ор. 9, со словами: «Маленькие вариации на Его тему. Посвящается Вам». Клара несколько недель спустя уехала на курорт, а Брамс отправился в Южную Германию, чтобы подыскать для Роберта Шумана подходящий санаторий.