Он восхищенно смотрел на нее.

— Если бы ты знала, как ты мне нравишься.

— Может, и знаю. Ты это доказал, когда сегодня сбежал из больницы. Но сейчас, выпив виски, я в это даже могу поверить, — шутила она, касаясь его руки. — Тебе нравлюсь я, женщина, которой нет. Маргит, которую ты сам выдумал. Да и что ты обо мне знаешь? Даже не посмотрел в мой паспорт, может, у меня есть муж, дети…

— Нет, ведь ты же говорила… — застыл он от неожиданности.

— Сколько тебе лет, если ты еще веришь женщинам? Для каждого нового мужчины они рождаются вновь. Ну, не смотри на меня так, я говорю правду. Зачем я тебя задержала? Сама не знаю. Может, ты для меня что-то значишь, и поэтому я хотела, чтобы ты еще остался.

— Но ведь вчера…

— А вдруг я боялась? Сегодня, по крайней мере, я знаю, что ты можешь уехать. Да, наверное, тебе надо это сделать. Так будет лучше.

Маргит говорила вполголоса, задумчиво, как бы про себя. Неожиданно она хлопнула его ладонью и со смехом приказала:

— Брось сигарету. Ешь.

И тут же принялась, есть жареную рыбу. Маргит поглотала пищу с таким аппетитом, что и ему захотелось тоже. Через минуту они уже болтали, как пара студентов, которые сбежали с лекций.

— Кофе выпьем у меня? — спросила она прямо. Иштван шел за ней, глядя на высоко подвязанные волосы, ему так хотелось погрузить в них пальцы, прижать ее и, повернув к себе, поцеловать.

— Ты изменила прическу?

— О, и это ты заметил, — покачала она головой, — похоже, ты влюбился.

В полумраке галереи, где крыша из листьев отгородила их от звездного неба, Иштван остро ощущал любое, даже случайное прикосновение к ее телу, в его походке появилось что-то от готового к прыжку хищника. Перед дверью он обнял ее за плечи и поцеловал в губы. А когда вошли в номер, попытался сделать это еще раз, и опять девушка покорно ему подчинилась. Запах ее кожи, волос волновал и дразнил.

— Пусти меня, — прошептала она.

Иштван чувствовал, что Маргит начинает сопротивляться, он все еще держал девушку в объятиях, но уже не касался губами, хотя ощущал ее близкое дыхание.

— Ведь я же просила тебя… — напомнила Маргит, и ему пришлось подчиниться.

Она зажгла настольную лампу.

— Садись.

Иштван видел край юбки, стройные ноги в индийских босоножках. Маргит вошла в ванную, он слышал, как шумит вода в кране. Тереи дышал беспокойно, представляя, как она через голову снимает платье, моется, а возможно, натирает кожу духами. И тут же почувствовал болезненное разочарование, когда Маргит вернулась, одетая, с кастрюлькой в руке, затем включила электроплитку и, подержав ладонь над нагревающейся спиралью, поставила на нее воду для кофе.

Она села в двух шагах от него, ему это расстояние показалось страшно далеким, и обхватила руками поднятое колено.

— Ты очень разочарован?

— Нет. — И тут же добавил: — В твоих поцелуях не было радости.

— Ты это почувствовал… Я пригласила тебя на кофе и на небольшой, но важный разговор, — серьезно сказала она, — во всяком случае, важный для меня.

— Но все, же ты дала себя поцеловать.

— Я ведь не деревянная. К тому же не хотела тебя особенно разочаровывать.

Они, молча, смотрели друг на друга. Иштвана охватило беспокойство: к чему она ведет, что ей от меня нужно?

— Иштван, дело в том, что я тебя люблю, — сказала она с трудом, — Возможно, ты много раз уже слышал такие слова от других женщин, но для меня это потрясение. Он вздохнул с облегчением.

Потом встал около нее на колени, обнял и положил голову ей на грудь. Он слышал, как бьется ее сердце. Маргит погладила его ласково, почти по-матерински.

— О, как хорошо, — в его голосе прозвучало такое облегчение, что он сам смутился.

— Я в этом не уверена.

Девушка легонько оттолкнула его рукой, но в этом ее жесте не было неприязни, а лишь нежность.

— Ну, сядь, послушай.

— Так это еще не все?

— Нет.

Он поцеловал ее опущенные веки и послушно сел в кресло. Иштван наблюдал за тем, как она встает, потому, что как раз закипела вода, насыпает растворимый кофе в чашки, мешает его с сахаром.

— Дай, — он отобрал у нее кастрюльку, обмотал носовым платком ее ручку — разлил в чашки кипяток. Иштван уже успокоился, теперь у него было время, он знал, что добился своего. Она будет ему принадлежать. Спешить было ни к чему. Тереи смотрел на ее вытянутые ноги, на поднимающуюся грудь и лонный бугорок, заметный под тонкой тканью платья, на очертание повернутого к нему лица, погруженного в свет лампы. Так вождь смотрит на лежащий в долине город, который падет, завоеванный им.

— Пей кофе, тебе он поможет… Ведь придется ночью вести машину, а у тебя в крови есть алкоголь.

Он внимательно посмотрел на нее. Маргит замолчала. Ему показалось, что она о нем не помнит, покинула его, а может, только притворяется равнодушной.

— У меня был жених, — начала она вполголоса, глядя перед собой, немного приподняв голову.

— Я знаю. Его убили японцы.

— Ты ничего не знаешь, — спокойно, почти сонно прервала она. — Разреши мне закончить. Его послали на патрулирование, полк отступал, части его были разбиты. Люди выбивались из сил. Стенли пошел добровольно. С ним еще семеро, которые не хотели от него отставать. Они шли через болото и проклинали свою судьбу. Каждый шаг вперед уменьшал шансы на возвращение. Ночь. Настоящие джунгли, а не колючие кусты, как здесь. Знаешь, как в темноте слышен каждый звук, как пугает тишина? Они попали в засаду. Двух солдат ранили японцы и, чтобы не возиться с ними, их добили по приказанию офицера. Он велел Стенли показать на карте, где находится полк. Солдаты дружно утверждали, как было заранее договорено, что все они из разных частей и только командир патруля знает, куда их ведет. Стенли отказался давать показания. Он всегда был упрямым, с детства делал только то, что хотел, — Маргит задумалась, словно пыталась восстановить в памяти образ мальчика из собственного детства.

— Его пытали? — спросил Иштван, желая дать ей, возможность опустить страшные подробности, которые, как он предполагал, должны были прозвучать в ее рассказе.

— Да. Солдатам связали руки за спиной и посадили в ряд, чтобы они видели, что их ждет, со Стенли сорвали рубашку и за ноги привязали к двум согнутым, упругим деревьям. Он так и висел головой вниз, связанными руками касаясь травы.

Японцы разожгли под ним костер, а офицер ударом ноги раскачал этот живой маятник. Понимаешь, они его жгли заживо. Стенли пробовал заслонить лицо, а потом разбросать связанными руками угли. У него начали гореть волосы, — все это она говорила очень спокойно. — И хотя Стенли выл от боли, он не сказал ни слова. Офицер еще какое-то время ждал, а потом пристрелил его.

Было слышно, как капает вода в ванной, за окном назойливо стрекотали цикады. Бедная девочка. Иштван испытывал к ней огромную жалость, внутри него была пустота. Весь хмель как рукой сняло. Ну, что же я могу ей дать? Какие слова утешения найти?

— Стенли не предал, зато те, кто смотрел на его мучения, выдали все, что им было известно. Один за другим.

— Откуда ты знаешь?

— Тот, кто принес мне это известие, мой первый, — она презрительно фыркнула, — надеялся получить у меня отпущение грехов. Нашел, у кого просить. Итак, теперь ты знаешь все.

Маргит сидела, сгорбившись, ее руки лежали на коленях, словно парализованные. Она была переполнена болью.

Что я могу? — думал он с отчаянием, — Погладить, приголубить, как щенка, которому наступили на лапу? Почему именно со мной должно было такое случиться, — он почувствовал обиду и жалость. — Зачем ей было нужно сейчас об этом говорить?

— Маргит, — начал он неуверенно, — ведь все, о чем ты сейчас рассказывала, произошло тринадцать лет назад.

— Тринадцать лет назад ты был на стороне японцев, был врагом.

— Но это случилось давно, очень давно, — пытался защищаться Тереи. — Ведь нас заставили. Венгры не хотели…! Маргит, — просил он, — забудь, я тебя люблю.