Повар стоял, со всей серьезностью держа сковородку на подносе, как какую-то святыню.

— Они уже ели. А ваше блюдо и в рот не возьмут, поскольку они правоверные индусы, а здесь мясо. Я им обещал показать, как сааб ест, они этого никогда не видели. Для них все страшно интересно. Они говорят, что пальцы у нас для того, чтобы все перемешать, смять и съесть, так обычно у нас едят люди. А сааб и мисс кушают совершенно иначе, ножом и вилкой. Это и есть тот фокус, который я им обещал показать.

— Ты слышала? — обратился Тереи к Маргит. — Он из нас делает представление. Их надо прогнать.

— Брось, — засмеялась девушка, развеселившись, — ты их не должен разочаровывать. Разве они тебе мешают? И повар так на тебя рассчитывал, он озабочен, как директор театра перед премьерой. Не сердись, не обращай на них внимания, — она подняла рюмку, красный огонек передвинулся по скатерти. — Твое здоровье. Надо помнить, что мы в Индии.

— Да, мы находимся в Индии. И должно быть, поражаем и вызываем раздражение.

— Вы говорите по-английски? — обратилась Маргит к фигуре в белом.

— Нет, госпожа, — ответил повар, — это темные крестьяне, а малышка — невеста моего младшего сына. Сааб его видел.

— Сколько лет твоему сыну? Восемь?

— Десять, а ей пятнадцать. Она уже созрела. Будет заботиться о нем, — работать на него. Для них большая честь породниться с таким человеком, как я…

Несмотря на то, что лечо получилось неплохим и сухое вино очень подходило к острому блюду, беседа прерывалась, они чувствовали на себе внимательные взгляды молчаливых свидетелей. Обед превратился в пытку.

— Уж он свое получит, — грозил Иштван про себя повару, — совсем с ума сошел.

Перейра то и дело включал пропеллеры обоих вентиляторов под потолком, важничал перед деревенской семьей, демонстрировал знание техники.

Маргит выпила кофе, закурила сигарету и тут же ее погасила.

— Отвези меня, — попросила она, — только сейчас я почувствовала, как я устала.

Уже сидя в автомобиле, Маргит взяла его за руку.

— Не сердись, подумай, мы им доставили такое удовольствие. Авторитет повара вырос, этим людям будет, что рассказать, где их принимали, что они видели. Надеюсь, ты меня еще пригласишь, лечо мне очень понравилось.

В свете фар блеснула поднятая палка чокидара, он кричал соседскому караульному на хинди:

— Мой сааб едет… С женщиной.

Во всяком случае Иштван эти слова понял. Он стиснул руль. Его охватило бешенство. Тоже мне, великое событие! Сааб едет с женщиной, которая была у него дома.

«Встреча прошла в сердечной атмосфере, полной взаимопонимания, она стала еще одним свидетельством укрепления отношений в области культуры» — Иштван отложил ручку и глубоко вздохнул, именно таких банальных, ничего не значащих слов и ждали в отчетах всех МИДов.

В щели отогнутой занавески солнце пульсировало белизной, которая била в глаза, заставляя прикрывать веки как от усталости. Кондиционер гудел, но Тереи различал мерное постукивание капли, которая собиралась на конце трубки и разбрызгивалась в жестяной формочке, бесследно высыхая. Неторопливое кап-кап отмеряло время. Иштван раздраженно поднимал глаза, чтобы убедиться, набухла ли снова клейкая капля и готова ли она оторваться от медной трубки, торопил ее взглядом, почти умолял, чтобы она наконец упала.

Зазвонил телефон.

— Будь добр, потрудись прийти в секретариат, товарищ посол тебя вызывает, — услышал он голос Юдит.

— Прямо сейчас идти? А то я тут начал…

— Советовала бы сейчас, Ференц уже там.

— А зачем? — он еще медлил; брюки прилипли к вспотевшим бедрам, кожа кресла была невыносимо горячей, ему неохота было вставать, выходить в душный коридор, с деланной улыбкой вести разговор.

— Агра, — сказала Юдит и повесила трубку.

Иштван так быстро вскочил, что дремлющие на потолке ящерицы разбежались по углам.

Посол стоял, заложив руки в карманы, опираясь широким задом о край стола, наклонившись, с приподнятой бровью, как бык, готовый броситься в атаку. Черной шапкой кучерявых волос и учтивостью открывающий папку Ференц напоминал руководителя Цыганского оркестра.

— Пришло приглашение на конгресс в честь Тагора, — начал он, словно подавая мяч.

— Как вы себя чувствуете, товарищ? — заботливо спросил посол Тереи. — Жара вас не расслабила?

— Нет. Люблю такую сухую погоду.

— Он это любит, — мрачно повторил Коломан Байчи, — в таком случае вы и поедете в Агру. Тагор — это по вашей линии он писатель, Нобелевский лауреат. Вы будете представлять Венгрию, — торжественно сказал он.

— Я думал, что они обойдутся и без нашего участия. У нас его не издают. Мы избежали бы ненужных вопросов, — попытался возразить советник.

— Рассчитываю на ваши способности. Выступите, во без каких-либо обязательств. От себя, полуофициально, в беседах не жалейте похвал, это ничего не стоит, — поучал он, — да и кто не любит, когда о национальных классиках говорят с уважением!

— Товарищ Ференц еще не был в Агре, он мог бы осмотреть памятники старины. Тадж Махал — одно из семи чудес мира, — подсказывал Иштван. — Возьмет машину и Кришана, ни от кого не будет зависеть.

— Кришана я никуда не пущу, — возмутился посол. — Это жуткий дурак. Я должен за ним присматривать. Так распустился, что пора найти нового водителя. Авария ничему его не научила. У вас есть автомобиль, вы сами его водите и погода доставляет вам удовольствие, — съязвил Байчи, — махните-ка на три дня в Агру.

— Так, значит, это приказ товарища посла? — спросил Иштван, скрывая торжество. — Неужели и в самом деле наше присутствие там обязательно?

— Я хочу, чтобы вы ехали, — подчеркнуто твердо сказал Байчи.

— У меня что-то с глазами, — Ференц поправил темные очки большие, зеркальные, в которых он был похож на рассерженного шмеля. — Солнце до боли режет. Конечно, я с удовольствием поехал бы, но времени не хватает, работа погоняет. Мы получили сигнал, что через несколько дней прилетят курьеры, нужно подготовить почту, собрать материалы. Ведь все на мне держится…

— Ладно. Поеду, — согласился Тереи.

— Конгресс начинается завтра, — напомнил посол, пододвигая красиво напечатанное приглашение. — Заодно выступите в роли нашего корреспондента. Правда, вы поэт, но это не должно помешать составлению нерифмованной информации. Но только будьте там молодцом, — он положил толстую руку на плечо советника. Ни дать ни взять — полководец, направляющий офицера на опасное задание.

Ну и наивные же они люди, — думал он, поднимая боковое окошко, — большие слепни влетали на ходу в машину и бились о заднее стекло, — думали, что делают мне назло, а я как раз искал случая, чтобы съездить в Агру.

И в самом деле, меня тянет увидеть Маргит, — удивленно поймал себя на этой мысли Иштван. — Как же мне ее в последние дни не хватало… С ней приятно беседовать, она прекрасный компаньон для прогулок по Старому Дели и в кино, Маргит как-то незаметно вошла в бессмысленное течение моей жизни.

От порывов ветра красноватыми полосами поднималась пыль на опаленных зноем пустых полях. На лысых кронах одиноких деревьев стаями дремали стервятники.

Единственной яркой зеленью были крылья попугайчиков, которые, неловко покачиваясь на тоненьких ножках, кормились на дороге, расклевывая засохший верблюжий навоз. Птицы поднимались перед самым капотом машины, иногда мягко ударялись о бампер и отлетали, вереща, но, ни одна из них не попадала под колеса.

Что мне, собственно говоря, надо? На что я рассчитываю? — мысленно спрашивал он себя и, не отвечая на вопрос, улыбался, ибо представлял, как она приближается, стройная, энергичная, с медным блеском в волосах, и охватывает всего тебя взглядом голубых глаз, сияющих, как вода в горном потоке весной, когда тают снега. Она должна уже ждать его… Телеграмма, вероятно, пришла еще вчера.

Он ехал через деревни, слепленные из глины, пустые. Тощие куры в панике убегали, вытягивая общипанные шеи. Только у колодца женщины в зеленых и оранжевых сари вальками колотили намоченное белье, весело переговариваясь друг с другом. Заслышав шум мотора, они прерывали свою работу, прикрывали глаза ладонью, всматривались, ожидая увидеть приближающийся автобус.