— Даю слово, — успокоил его Аристарх Пет­рович. — Но как доказать, что дневник принадле­жит именно доктору Катцелю?

— Там вложено несколько рецептов, написан­ных его рукой.

— Это уже кое-что... А согласится ваша жена давать показания?

— Согласится... Мы хотим жить на родине от­крытой жизнью... Мы хотим, чтобы наши дети мог­ли гордиться нами, а не скрывать наши имена. Юлия Николаевна готова давать показания...

— Ну, что ж... Позвольте откланяться...

— Нет, нет... Нам еще о многом нужно пого­ворить... Вот, видите эту пачку листов?.. Это — собственноручно написанные показания Хлебонасущенского, где он сознается во всех своих пре­ступлениях.

Аристарх Петрович схватил стопку листов, бы­стро стал просматривать страницу за страницей. Ковров, довольно улыбаясь, наблюдал за ним.

— Рука его... Это точно... Как же вам удалось, милостивый государь?.. Значит, Чернявого тоже он... Впрочем, я так и думал... А что это за покуше­ние на Ивана Вересова?

— Вот — пуля, вот — револьвер... — Ковров достал из письменного стола вещественные дока­зательства.

— Ну, милостивый государь, вам нужно по на­шему ведомству служить... Лет через десять мини­стром будете...

— Это не моя заслуга. Николая Яковлевича Чечевинского не имеете чести знать?

— Фамилия известная...

— Его работа...

— Письменные показания, вещественные до­казательства... Все это очень ценно... Но нужен ав­тор этих показаний... Я его, конечно, сыщу, но...

— Степан! — позвал Ковров. — Скажи бари­ну, чтобы зашел в кабинет, и этого, ну, ты знаешь кого, с собой прихватил.

— Позвольте полюбопытствовать, Сергей Ан­тонович. Каким образом у вас оказался дневник доктора Катцеля? Вы год были в Швейцарии...

— Мне его туда привезли...

— Кто, если не секрет?

— Секрет... Но вам я его открою. Дневник мне передал друг покойного Иоганна Катцеля — некто Платон Алексеевич Загурский. Тоже доктор.

— Он ваш знакомец?

— Нет. Его подослала Амалия Потаповна с тем, чтобы... Ну, словом, вы понимаете, зачем она мо­жет подослать доктора...

— И он согласен об этом свидетельствовать?..

— Полагаю, согласен. Иначе зачем бы ему рас­сказывать об этом мне и отдавать дневник.

— Это хорошо, — потирая руки, сказал Арис­тарх Петрович.

Дверь кабинета распахнулась, и, конвоируемый Николаем, вошел Хлебонасущенский. Увидев сле­дователя, он аж засветился от радости.

— Аристарх Петрович?.. Ну, наконец-то, — обрадованно воскликнул он. — Сдаюсь, добровольно сдаюсь... Чистосердечные показания составил и подписал по всей форме...

— Я видел...

— Надеюсь на снисхождение...

— Сколько лет служу по следственному ведом­ству, а такую явку с повинной первый раз вижу...

 Впрочем, чего не бывает на свете...

— Аристарх Петрович! Эти господа превыша­ют... Для них законов не существует... Этот госпо­дин, — Хлебонасущенекий показал на Николая, — грозился в паралич меня вогнать африканским ядом. А еще напускают на меня ведьму в черном... А уж что она говорит, чем угрожает!.. Это и пере­сказать страшно. Вы меня в тюрьму увезите! Не оставляйте здесь...

— Как же я вас увезу? Я не при исполнении... В партикулярном платье... А ну как сбежите от меня?..

— Не сбегу! Истинный крест — не сбегу!

— Вот если бы кто-нибудь из этих господ со­гласился вас сопровождать, тогда — другое дело...

— Не надо этих господ, Аристарх Петрович. К первому же городовому... Я ему денег пообещаю...

— Да, кстати, о деньгах, — обратился к Хлебонасущенскому следователь. — Вы еще часок поси­дите там, где вас содержали... Через час я вас забе­ру. Нам нужно передачу денег, показаний, улик протокольчиком оформить. Чтобы комар носа не подточил...

— Вы меня, правда, заберете? Дайте слово!

— Сколько дел наворотили, скольким людям жизнь исковеркали, а за свою дрожите... Идите...

Следственная часть. Петербург.

Аристарх; Петрович с галантной предупреди­тельностью поднялся навстречу Амалии Потаповне.

— Покорнейше прошу прощения за то, что ото­рвал от ваших дел... Хотел самолично навестить, но некоторые обстоятельства помешали... Распо­лагайтесь, как дома, драгоценная Амалия Потаповна.

— Чем обязана? — сухо спросила Шпильце.

— Это я обязан перед вами за ваш визит... Яви­лись, так сказать, не мешкая...

— Как же мне было не явиться, когда вы за мной чуть ли не взвод городовых послали?..

— Что вы говорите? Помощник мой... Моло­дой еще, ретивый до службы... — Аристарх Петро­вич изобразил искреннее огорчение. — Отчитаю при случае... Всенепременно... А я, Амалия Потаповна, сюрпризик вам приготовил. Дошли до меня слухи, что вы разыскиваете по Петербургу Полиевкта Харлампиевича... Верно?

— Я не знаю никакого Полиевкта Харлампие­вича...

— Ну, этого уж никак не может быть... Вы год назад вместе с ним свидетельствовали по делу Юлии Николаевны Бероевой. Припоминаете?

— Припоминаю...

— Так вот, вышеупомянутый господин дал соб­ственноручные показания, где описал весь меха­низм организации насилия над несчастной Юлией Николаевной. Вот эти показания, можете ознако­миться... — Следователь протянул Шпильце пачку листов.

— Все это — ложь... Я не собираюсь читать вся­кую стряпню, составленную вашими сотрудника­ми,— Амалия Потаповна изобразила на лице пре­зрительное равнодушие.

— Полагаете, что мы это сами сочинили?..

— Полагаю...

— Введите подследственного Хлебонасущенского, — обратился Аристарх Петрович к секретарю.

Секретарь вышел и вернулся с Полиевктом Харлампиевичем.

— Здравствуйте, Амалия Потаповна, — сказал Хлебонасущенский.

Шпильце демонстративно отвернулась.

— Знакома ли вам эта госпожа? — спросил Ари­старх Петрович.

— Ну, как же-с... Генеральша Амалия Потапов­на фон Шпильце. Да ее всяк в Петербурге знает.

— Знаком ли вам этот господин? — спросил следователь у Амалии Потаповны.

— Смутно...

— То есть как — смутно?.. Вы, Амалия Пота­повна, тень на плетень не наводите... Я в два счета докажу, что вы меня в своем доме принимали, и не раз... — возмутился Полиевкт Харлампиевич.

— Господин Хлебонасущенский, готовы ли вы подтвердить под присягой свои письменные показания? — строгим голосом спросил следователь.

— Готов-с... Совершеннейше готов-с.

— Уведите подследственного. Хлебонасущенского увели.

— Это наговор! — повысив голос, сказала Шпильце.

— Вы так считаете? Видите вот эту тетрадоч­ку?.. Это — дневник доктора Катцеля...

Шпильце впервые по-настоящему испугалась.

— Как вы можете это доказать?! Это — под­делка!

— Не могу с вами согласиться... В моем распо­ряжении есть подлинные образцы почерка покой­ного. Графологи утверждают их полную идентич­ность с дневником.

— Вам ничего не удастся доказать. Свидетелей нет!..

— Почему же нет? Юлия Николаевна Бероева, к примеру.

— Она невменяема... Суд не будет слушать су­масшедшую!

— Не далее как вчера авторитетная комиссия медиков под председательством профессора Загур-ского дала заключение о полной психической де­еспособности Юлии Николаевны. Не станете же вы сомневаться в профессиональных качествах про­фессора Загурского?

Теперь Шпильце стало ясно, что капкан зах­лопнулся... Она предполагала, что Загурский ведет с ней двойную игру, что у него есть во всем свой интерес, но такого удара она не ожидала.

— Почему вы обратились именно к Загурскому?

— Здесь, Амалия Потаповна, вопросы задаю я...

— Вы, вы!.. Ну, что вы в меня вцепились?.. Что я вам сделала плохого?.. Почему вы меня ненави­дите?..

— Вы несправедливы... С чего мне вас ненави­деть? Я просто исполняю свой долг и считаю, что честный человек имеет право на защиту от него­дяев, а преступник должен находиться там, где ему и положено быть... Вы, Амалия Потаповна, преступ­ница. Я впервые говорю такие слова подследствен­ной до суда... Теперь вас не спасут никакие день­ги, потому что председательствовать в судебном заседании будет мой старый университетский друг, такой же зануда и законник, как я. Домой вас не отпущу. Вот предписание о вашем аресте... Если хотите написать жалобу, вот перо и бумага.