— Понятия не имею...

— С Бероевой не снят судебный приговор... По первому же доносу полиция обязана арестовать ее и препроводить в тюрьму.

— Это не так просто, Амалия Потаповна. Су­ществует заключение о смерти, акт, подтверждаю­щий похороны... Боюсь, такого доносчика сочтут умалишенным... Да и Юлии Николаевне, в сущно­сти, ничего не грозит. Соберут консилиум, подтвер­дят психическую неустойчивость и отпустят с Бо­гом.

— Вы, как всегда, правы... Но зачем приехал Ковров? И этот бывший венгерец... 

— Какой венгерец?

— Думается, вы прекрасно знаете, о ком речь... Вы были в доме Чечевинских, и ваша жена была...

— Не хотите ли вы сказать, что осуществляете за нами слежку?

— Господь с вами, Платон Алексеевич!.. Слуха­ми земля полнится...

— И теперь, я полагаю, вы ждете отчета о моем визите? Не так ли?

— Я имела смелость думать, что мы с вами дру­зья... В трудные минуты я всегда шла к вам на по­мощь...

— А теперь трудные минуты настали для вас? — впрямую спросил Загурский.

— В последнее время, не скрою, я испытываю некоторое беспокойство... Вы простите меня, Пла­тон Алексеевич, но иногда мне кажется, что вы не совсем искренни со мной... Умоляю вас, развейте мои сомнения!

— Я, Амалия Потаповна, часто ловлю себя на том, что бываю неискренним даже сам с собой.

— Браво... Как всегда, остроумны. Ну что ж, хочу заверить, что мое расположение к вам оста­ется неизменным.

— Премного благодарен. Небольшая просьба: перестаньте следить за мной и женой... Мы, хи­рурги, лечим людей, но умеем и наоборот... По­звольте откланяться.

Загурский вышел из кабинета. Шпильце выз­вала Гуся.

— Домик господин Хлебонасущенский продал... Там теперь другой хозяин. Некто Кулаков. Куда уехал Полиевкт Харлампиевич, никто не знает... Кое-кто говорит — в Полтавскую губернию, — с места в карьер доложил Гусь.

— Ложь!

— За Поныриным людей приставил, но пока глухо... Загурский по больным целый день мотал­ся, никаких денег на извозчиков не хватает.

— Что Чечевинские?

— Слуги говорят, что у Коврова тяжело больна жена. Ходит туда странная женщина в черном. Вро­де монашенка... А еще, говорят, будто в чулане у них какой-то человек содержится насильно.

— Узнай, что за человек.

— Слуги у них неразговорчивые...

— Как хочешь узнай. Сам в дом влезь... Но что­бы я все завтра же знала... И смотри у меня! Если узнаю, что на кого-то еще работаешь... Считай — покойник.

Дом Чечевинских. Петербург.

Все сидели за столом, обедали, когда слуга до­ложил:

— Там господин... Из следственной части... При­кажете принять?

— Степан! — позвал Николай. — Иди спроси, как его зовут. Если Аристархом Петровичем, веди в кабинет.

— Слушаю-с, барин.

Ковров выдернул из-за ворота салфетку.

— Оставайтесь здесь. Мне понадобится ваша

помощь. Не волнуйся, Юленька, все будет хорошо. Юлия Николаевна благодарно улыбнулась мужу.

Степан ввел в кабинет Аристарха Петровича. Он был в партикулярном платье, но со звездой и орденом святой Анны. Ковров пошел ему навстре­чу. Они пожали друг другу руки.

— Рад видеть вас, Сергей Антонович, в здра­вии и хорошем расположении духа. Получил ваше послание... И поспешил, так сказать, на зов.

— Устраивайтесь поудобней, — Ковров пред­ложил Аристарху Петровичу удобное кресло. — Может быть, трубочку?

— Спасибо. Не курю. Если можно, чего-нибудь прохладительного... Холодного чаю... Совсем жара доняла.

— Степан! Чаю со льдом! — распорядился Ков­ров. — Я, Аристарх Петрович, третьего дня вер­нулся из-за границы...

— Из Швейцарии, — уточнил Аристарх Пет­рович.

— Совершенно справедливо. Хочу обосновать­ся в России, поскольку считаю, в гостях хорошо, а дома лучше.

— Благое дело, Сергей Антонович... Со своей стороны должен заметить, что никаких противо­показаний к пребыванию в России в связи с от­крытым на вас год назад делом теперь нет. Ваша невиновность установлена, и дело прекращено за отсутствием состава преступления.

Вошел Степан, принес чай со льдом.

— Понадобишься... — сказал Степану Ковров. — Видите ли, я приехал не один, а с женой...

— Примите мои поздравления.

— Спасибо. Степан! Позови Юлию Николаевну.

— Слушаю-с.

— Вашу жену зовут Юлией Николаевной? — удивился Аристарх Петрович.

— Именно так...

— Какие, однако, странные бывают совпаде­ния...

— Это не совпадение, Аристарх Петрович.

— Не хотите ли вы сказать.. Господи... Даже язык не поворачивается такое спросить...

— Фамилия моей жены в первом браке — Бероева.

— Госпожа Бероева, несправедливо осужден­ная в каторгу, умерла год назад в тюремном замке и похоронена на Митрофаньевском кладбище. Об этом есть соответствующие документы. Считаю совершенно неуместными шутки на подобную тему, —: строго сказал Аристарх Петрович.

Дверь отворилась, и в кабинет вошла Юлия Николаевна. Ее спокойная красота произвела на Аристарха Петровича сильнейшее впечатление. Он встал и, не скрывая восхищения, глядел на Юлию Николаевну.

— Юлия Николаевна... Аристарх Петрович... — представил Ковров.

— Среди судейских про вашу красоту легенды рассказывали...

— Поверили?..— спросил Ковров.

— Мне муж о вас много рассказывал, — сказа­ла Юлия Николаевна.

— Что обо мне рассказывать... Крючкотвор... Канцелярская крыса...

— Самоуничижение, Аристарх Петрович, паче гордости, — сказал Ковров. — Ну ладно, Юлень­ка, ступай... Мне тобой перед Аристархом Петро­вичем похвалиться захотелось...

— Сергей Антонович!— укоризненно покача­ла головой Юлия Николаевна. — Вы, как дитя малое! Аристарх Петрович, может быть, принести что-нибудь закусить?

— Премного благодарен... Недавно от стола. Юлия Николаевна вышла.

— Как же так! Я прошу объяснить... Тут недол­го и умом тронуться.

— Все правильно... Умерла и похоронена. Толь­ко тюремный врач ошибся. У Юлии Николаевны был летаргический сон.

— Как же она спаслась?

— Помните, со мной два бандита из тюрьмы убе­жали? Фомушка и Гречка. Так они для того и убежа­ли, чтобы ее могилу раскопать. Наплел им кто-то, что она ведьма и у нее неразменный рубль есть. Сло­вом, чушь какую-то. Вот так она и спаслась.

— Да-с, — после паузы изрек Аристарх Петро­вич. — «На свете много есть такого, что не понятно нашим мудрецам». Однако есть некоторые проблемы.

— Вот поэтому-то я к вам и обратился...

— Во-первых, судебное решение относительно ва­шей жены не отменено. Достаточно обычного доноса...

— Позвольте, но вы же сами сказали, что Юлия Николаевна была осуждена несправедливо, — ска­зал Ковров.

— И не отказываюсь от своих слов... Но судеб­ное решение может быть отменено только в су­дебном заседании или решением Высочайшей осо­бы. Я готов доказать ее невиновность и уверен, что суд согласится с моими доводами. Но в этом случае Юлия Николаевна из подсудимой превра­тится в свидетельницу... А на каторгу пойдут дру­гие люди... Вот этих людей вам и следует теперь опасаться, Сергей Антонович.

— Черт побери! Не зря я к вам обратился... Все правильно. Хлебонасущенский и генеральша фон Шпильце... Вот по ком тюрьма плачет! И мы их туда совместными усилиями препроводим!

— Не говорите гоп, пока не перепрыгнете! Не так это просто. Улики исчезают, свидетели изме­няют показания... Я год бился, так и не сумел... Россия! Припомните-ка, что народ про суды да за­коны сочинил…

— Вы по-немецки читаете?— неожиданно спро­сил Ковров.

— Ну, не так чтобы Шиллера... А, впрочем, в университете был в немецком не из последних.

— Тогда торжественно вручаю вам эту тетрадь...

— Что это?

— Дневник доктора Катцеля, личного доктора генеральши. Здесь подробнейшим образом описа­но преступление, совершенное над Юлией Нико­лаевной, и роль Амалии фон Шпильце в нем. Я на­деюсь, что дневник не увидят праздные люди. Речь идет о чести моей жены...