На мостик выглянул второй помощник, лейтенант Сэмюэль Ангус:

— Сэр, не могли бы вы на некоторое время оторваться от противостояния стихиям и зайти в рубку?

— А почему бы вам не выйти сюда, мой мальчик? — пророкотал Брискоу, покрывая шум ветра. — Хлипкость. Вот в чем беда молодых. Вы не цените дурную погоду.

— Прошу вас, капитан, — взмолился Ангус. — Радар показывает, что к нам приближается воздушная цель.

Брискоу пересек площадку и вошел в рубку.

— Не вижу в этом ничего странного. Можно сказать, обычное дело. У нас над кораблем больше десятка воздушных целей летает.

— Это вертолет, сэр. Больше чем за две с половиной тысячи километров от суши. К тому же учтите, сэр, между нами и Гавайями нет никаких военных судов.

— Чертов олух попросту заблудился, — рыкнул Брискоу. — Свяжитесь с пилотом и спросите, не требуется ли ему помощь.

— Сэр, я позволил себе связаться с ним, — доложил Ангус. — Он говорит только по-русски.

— У нас есть кто-нибудь, способный его понять?

— Хирург лейтенант Рудольф. Он силен в русском.

— Вызовите его на мостик.

Спустя три минуты перед Брискоу, сидевшим в высоком капитанском кресле, всматриваясь в пелену дождя, вытянулся низкорослый блондин:

— Вы меня вызывали, капитан?

Брискоу коротко кивнул:

— Тут над нами русский вертолет болтается. Поговорите с ним по радио и выясните, зачем он над пустым морем рыщет в такую погоду.

Лейтенант Ангус достал наушники, подключенные к панели связи, и вручил их Рудольфу:

— Частота установлена. Можете говорить.

Рудольф надел наушники и заговорил в крохотный микрофон. Брискоу с Ангусом терпеливо ждали, пока он вел, как казалось, односторонний разговор. Наконец хирург повернулся к капитану:

— Этот человек не в себе, почти невменяем. Насколько я сумел разобрать, он с русской китобойной флотилии.[12]

— Тогда он просто выполняет свою работу.

Рудольф покачал головой:

— Он твердит как заведенный: «Все мертвы», — и хочет знать, если у нас на «Бридлингтоне» площадка, куда можно посадить вертолет. Если есть, он просит разрешения на посадку.

— Невозможно! — рыкнул Брискоу. — Сообщите ему, что Королевский флот не позволяет иностранным воздушным судам совершать посадку на корабли ее величества.

Рудольф повторил сообщение как раз тогда, когда стал слышен звук двигателей вертолета и сам он неожиданно появился из завесы дождя в полукилометре слева по носу на высоте не более двадцати метров над поверхностью моря.

— Он говорит так, словно того и гляди в истерику сорвется. Клянется, что, если только мы его не собьем, сядет к нам на борт.

— Черт! — Ругательство прямо-таки вырвалось из уст капитана. — Мне только и не хватало, чтоб какой-то террорист взорвал мой корабль.

— Вряд ли любого рода террористы будут находиться в этой части океана, — заметил Ангус.

— Да-да, и холодная война уже десять лет как кончилась. Все это я знаю.

— Насколько я понял, — сказал Рудольф, — пилот от страха с ума сходит. В его голосе я не уловил ни единой нотки угрозы.

Некоторое время Брискоу сидел молча, затем щелкнул тумблером внутрикорабельной связи:

— Радар, у вас ушки на макушке?

— Так точно, сэр, — донесся голос в ответ.

— Есть суда поблизости?

— Наблюдаю одно большое судно и четыре поменьше. Пеленг двести семьдесят два градуса, дистанция девяносто пять километров.

Брискоу отключился и щелкнул другим переключателем.

— Связь?

— Сэр?

— Попытайтесь связаться с флотилией русских китобойных судов в девяноста пяти километрах к западу от нас. Если нужен переводчик, обратитесь к корабельному врачу.

— Моего запаса из тридцати русских слов для начала хватит, — весело доложил офицер.

Брискоу взглянул на Рудольфа:

— Добро, передайте пилоту, что ему разрешено сесть на нашу посадочную площадку.

Рудольф передал, и все стали следить за тем, как вертолет, накренившись и сбрасывая обороты, заходит с правого борта, приближаясь к взлетно-посадочной площадке на корме.

Наметанный взгляд Брискоу отметил: пилот управляет вертолетом неуклюже, не учитывает порывистый ветер.

— Этот олух летает так, будто у него нервы ни к черту, — буркнул капитан и обернулся к Ангусу: — Сбавить скорость, почетному караулу приготовиться к встрече гостя. — Словно спохватившись, он добавил: — Если вертушка поцарапает мой корабль, взорву.

Ангус дружелюбно ухмыльнулся и за спиной капитана подмигнул Рудольфу. Подобное поведение отнюдь не свидетельствовало о расхлябанности команды. Весь экипаж до последнего матроса обожал Брискоу, сурового морского волка, который не спускал глаз со своих подчиненных и управлял кораблем без сучки и задоринки. Все они отлично знали, что в Королевском флоте не много сыщется капитанов, которые больше думают о службе, чем о продвижении в чинах.

Вертолет оказался уменьшенной копией Ка-32, состоящего на вооружении Российского военно-морского флота и используемого для транспортировки легких грузов, а также для воздушной разведки. Машина выглядела заезженной: из двигателя капало масло, краска на фюзеляже облупилась и выцвела.

Пятеро вооруженных моряков укрывались за бронированными переборками до тех пор, пока вертолет не завис над палубой. Пилот резко и слишком рано сбросил обороты двигателя. Машина рухнула на палубу, подскочила и наконец, шлепнувшись на колеса, замерла наподобие нашкодившей колли. Пилот заглушил двигатель, и лопасти винта постепенно прекратили вращение.

Пилот распахнул дверцу кабины и надолго уставился на громадный купол радара. Потом он перевел взгляд на приближающихся моряков. Те подождали, когда он спрыгнет на палубу, подхватили его под руки и препроводили в офицерскую кают-компанию.

В каюте присутствовали первый помощник Брискоу, командир корабля капитан второго ранга Роджер Эвондейл, лейтенанты Ангус и Рудольф. Корабельный хирург изучающе заглянул пилоту в глаза и прочел в сильно расширенных зрачках ужас, притуплённый крайней усталостью.

Брискоу кивнул Рудольфу:

— Спросите его, какого черта он решил, что может садиться на иностранный военный корабль, когда ему заблагорассудится.

— Можете заодно поинтересоваться, почему это он летал в одиночку, — добавил Эвондейл. — Вряд ли он сам по себе китов отыскивал.

Рудольф с пилотом вступили в скорострельный обмен фразами, продолжавшийся полных три минуты. Наконец врач сообщил капитану:

— Его зовут Федор Горемыкин. Он возглавляет разведывательный отряд при китобойной флотилии, приписанной к порту Николаевск-на-Амуре. По его словам, они со вторым пилотом и наблюдателем вели разведку для китобоев-охотников…

— Китобоев-охотников? — переспросил Ангус.

— Это быстроходные суда шестидесяти пяти метров в длину, у которых гарпуны снабжены фанатами, — пояснил Брискоу. — Убитых китов накачивают воздухом, ставят на них радиомаяки и уходят продолжать свои губительные шалости. Закончив охоту, матросы буксируют добычу к так называемой матке флотилии — судну, которое, в сущности, является фабрикой по переработке туш.

— Несколько лет назад в Одессе мы пили с капитаном китобойной «матки», — вспомнил Эвондейл. — Он пригласил меня на борт. Это судно — сущая громадина, около двухсот метров в длину, и классно оснащено, там есть даже лаборатории и госпиталь. Оно затаскивает лебедкой на наклонную платформу стотонного голубого кита, обдирает его, как мы банан от кожуры очищаем, и варит ворвань во вращающемся барабане, извлекает жир, а все остальное перемалывает в муку и расфасовывает. Весь процесс занимает от силы полчаса.

— Два века охота на китов была фактически войной на уничтожение, — пробормотал Ангус. — Удивительно, что осталось на кого охотиться.

— Давайте-ка послушаем, что рассказал пилот, — нетерпеливо потребовал Брискоу.

— Не найдя китового стада, — продолжил Рудольф, — он вернулся на базу и обнаружил, что весь экипаж «Александра Горчакова» — так называется база — мертв. Тогда он рванул к «охотнику», но и там сплошные трупы.