— Наверное, он надел его на большой палец ноги, — поддакнул раб слева. — Такой большой перстень, понимаешь.

— Раз перстень такой большой, ты бы лучше надел его на ту штуку, которая так мила невестам, — предложил раб справа. — Ведь с ноги он, чего доброго, может слететь.

Тит понял, что и эта уловка была его палачам знакома.

А вот и канава.

Два здоровенных раба со всего размаху швырнули бывшего преторианца в канаву, похолодевшего и посиневшего так, как будто он уже умер.

Падая, Тит лишился чувств.

Придя в сознание, Тит с удивлением обнаружил, что он, оказывается, еще был жив. Тит ощупал себя. Вроде все на месте, и никаких дырок в теле не заметно… Тут чувства окончательно вернулись к нему: в нос ему ударил запах нечистот. Соки, протекавшие по этой канаве, видимо, рождались в общественной уборной. Выругавшись, Тит полез наверх.

На его счастье поблизости обнаружился фонтан с бассейном, где он и смыл с себя зловонную грязь. Судя по луне, ночь должна была кончиться еще не скоро, и Тит со всех ног кинулся к Виминалу — туда, где находился лагерь преторианцев.

«А вдруг успею?»

На ходу Тит понял, почему рабы не выполнили приказ своего господина. Вероятно, сварливый старик бы порядочным негодяем, он не очень-то жаловал их, и они таким образом думали расквитаться с ним, тем более что узнать, как они выполнили его приказ, он не мог. То-то шестеро здоровенных рабов не удержали носилки с хилым стариком: ведь Тит сбил с ног только двух из восьми носильщиков, да и эти двое, похоже, хотели быть сбитыми! Рабы просто воспользовались возможностью безнаказанно вывалять своего хозяина в пыли, по крайней мере частично отомстив ему таким образом за свои обиды. Они, конечно же, были не виноваты, что паланкин опрокинулся: вот он, виновник, — Тит!

Остаток пути Тит преодолел без происшествий. У лагеря преторианцев было людно, а у ворот лагеря — душно и тесно, туники и тоги мешались здесь в одну гомонящую кучу. Кривому Титу была понятна причина столпотворения: богатые и знатные явились сюда, чтобы засвидетельствовать свое почтение новому принцепсу… То там, то здесь кучками стояли веселые преторианцы, а иные шлялись от кучки к кучке явно без дела: никто и не думал охранять ворота, им было совсем не до этого. «Пятнадцать тысяч… Пятнадцать тысяч!» — слышалось восторженное то здесь, то там. Оказалось, по пятнадцати тысяч сестерциев Клавдий обещал преподнести гвардейцам: такова была его плата за власть…

Кривой Тит без затруднений добрался до самой «палатки претория» — так называлось трехэтажное здание в центре лагеря, где находилось начальство преторианцев. По-видимому, именно там и должен был быть Клавдий, а следовательно, и Каллист.

У входа в «палатку претория» его наконец-то окликнули:

— Куда прешь?

Тит не знал преторианца, остановившего его. «Наверное, он не из той когорты, в которой я служил», — подумал Тит и ответил с почтением:

— К Каллисту, господин…

— А кто ты такой, что воображаешь, будто Каллист захочет видеть тебя?

Тут Тит увидел Каллиста: грек неподалеку беседовал с каким-то сенатором, а рядом с ним стояли два раба-телохранителя.

Ничего не ответив преторианцу (тот был теперь без надобности), Тит метнулся к Каллисту, крича таким голосом, словно от внимания грека зависела его жизнь:

— Господин! Господин!

Каллист недовольно оглянулся, а сенатор, с которым он разговаривал, презрительно поморщился, смерив взглядом бывшего преторианца.

— Господин, это важно… только на одно слово, господин!

Грек прикрыл за собой дверь и вопросительно посмотрел на своего агента. Кривой Тит (это прозвище было знакомо Каллисту) по пустякам тревожить его, конечно, не стал бы. Поэтому взволнованность соглядатая и была достойно оценена: Каллист свернул разговор с сенатором и сразу же провел Тита в одну из комнат «палатки претория», в которой вольноотпущеннику оборудовали временный кабинет.

— Господин! Кассий Херея, Корнелий Сабин и еще девять преторианцев отказались присягать императору. Они задумали скрыться и мутить народ!

Захлебываясь словами, Тит подробно рассказал о плане побега, который ему удалось подслушать, умолчав об услышанном в саду.

Каллист слушал его сначала внимательно, а потом со все большей рассеянностью. После того, как Тит закончил, Каллист махнул рукой:

— А… Если бы ты сообщил мне об этом часом раньше, то ты, возможно, и получил бы награду… Неужели ты думаешь, что только тебе было поручено следить за курией? Ну и глуп же ты, братец, если думал так! Мне уже известно обо всем, и погоня за Хереей и Сабином уже послана…

У Кривою Тита стало тоскливо в желудке. Несколько раз за эту ночь он оказывался у самого края пропасти, именуемой смертью, и теперь получается, что его смертельный риск, его купание в испражнениях ничего не стоят?.. Злость придала Кривому Титу силы и подстегнула его сообразительность. Выпрямившись, он быстро произнес:

— Но те, которые тебе сообщили о преторианцах раньше меня… Вряд ли они следили за изменниками до самого дома Корнелия Сабина. А у дома Сабина я услышал вот что: Корнелий Сабин и Кассий Херея хотят переодеться купцами, а остальных переодеть рабами. Твои же псы, которых ты уже послал по следу, наверняка будут ловить преторианцев в красных плащах. И поэтому могут их упустить.

Ничего такого Кривой Тит не слышал, однако он предположил, что это будет примерно так. Не станут же преторианцы бежать при полном параде — это наверняка вызвало бы подозрение, тем более что при них не будет предписания, объясняющего их отлучку из лагеря и их стремительность. По всему выходит: они попробуют скрыться переодетыми. Но, может, Каллист предвидел это?

Каллист задумался. Преторианцев нельзя упускать: каждый, кто служит в гвардии, должен быть уверен, что изменникам грозит не отставка и не изгнание, а смерть. Кроме того, прямодушие Кассия Хереи и строптивая изворотливость Корнелия Сабина были нестерпимы. Их не перевоспитаешь, таких ненавистников императорской власти миловать — себе вредить. У них не должно быть шанса спастись, нельзя дать им скрыться, затаиться, — а не то пройдет год-два, и они покажут себя.

— В самом деле, Зураб может упустить их… Все, все вы такие — вы только выгоду свою не упустите! Снарядить, что ли, еще одну погоню?

— Поручи это мне, господин! — вскричал Кривой Тит.

— Ладно, будь по-твоему! Я дам тебе пятьдесят рабов. Вот приказ. (Склонившись над столом, Каллист что-то быстро написал на листе пергамента и протянул его Титу.) Отправляйся! Если тебе удастся схватить этих негодяев — тебе, а не Зурабу‚ — получишь сто тысяч сестерциев, а если нет — сто плетей за переоценку собственных возможностей.

Тит Виний, или Кривой Тит, и с ним пятьдесят крепких рабов верхами неслись по ночному Риму. Громко били копыта лошадей о мостовую. Всадники мчались к Западным воротам: дорога в Остию начиналась оттуда.

В Остию — небольшой городок у места впадения Тибра в Тирренское море — можно было попасть двумя путями: по суше и водным путем (от Рима до устья Тибр был судоходен). Кривой Тит здраво рассудил, что беглецы вряд ли изберут более долгий водный путь, скорее они попытаются добраться до Остии по суше. Но поскольку полной уверенности в этом не было, Тит желал как можно скорее достичь какого-нибудь доказательства своей правоты, и это доказательство не замедлило представиться…

Подъезжая к Западным (их еще называли — Остийским) воротам, Тит вытащил из-за пазухи пергаментный свиток, который дал ему Каллист. Этот свиток являл собой одновременно и приказ Титу, и пропуск (в этом качестве Тит собирался использовать его у городских ворот), и отпущение грехов: деяние, которое Тит, согласно приказу, должен был осуществить, вполне могло вызвать у непосвященных сомнения относительно его полномочий, но они вмиг рассеялись бы, предъяви он этот свиток.

Свиток гласил: