И кинжалом, приготовленным для Калигулы, сенатор ударил себя в то место, где у человека находится сердце…

Каллист скрипнул зубами: больше надеяться ему было не на что. Тут как раз из канцелярии выбежала большая толпа рабов, привлеченных шумом. Рабы сразу же кинулись к валявшемуся на полу императору, и Каллист неприметно присоединился к ним — благо, его туника была такого же блекло-серого цвета, как и у них.

Вслед за рабами из канцелярии выбежали преторианцы, вместе с Хереей они подбежали к телу сенатора и несколько раз пнули его ногами — не по злобе, а чтобы убедиться в смерти заговорщика. Неопровержимое доказательство точности удара сенатора было получено — Бетилен Басс не шевельнулся. Для верности преторианцы все же пару раз ударили его в грудь, а затем кинулись в приемную. Оттуда доносился шум, в котором опытный воин без труда различил бы лязг железа — характерную музыку битвы, которую создавали самые проникновенные инструменты в мире — мечи.

Музыкантами были преторианцы и Марк Орбелий. Как только из покоев императора донесся шум, юноша выполнил свой долг — он обезоружил преторианца, стоявшего на страже вместе с ним, и теперь, прислонившись спиной к двери (она вела в приемную императора), отражал атаки сбегавшихся отовсюду воинов. Преторианцы пробежали аудиенц-зал императора, не обратив внимание на валявшегося в углу Цериала (сенатор даже не стонал, опасаясь быть вгорячах убитым), пробежали приемную и распахнули с внутренней стороны дверь, которую охранял Марк. Молодой римлянин не мог оглянуться — он был бы тут же пронзен своими противниками, и Кассий Херея без труда оглушил его, ударив плашмя мечом по голове. Марк упал.

Тем временем Каллисту удалось пробраться сквозь толпу рабов, окруживших императора (некоторые из них, придя в себя, узнавали фаворита и сами давали ему дорогу, сторонясь его).

Склонившись над Калигулой, грек поразился его бледности. Глаза императора были закрыты, однако он, увы, не умер — Калигула ровно дышал. Каллист достал из-за пазухи флакончик с пахучей солью и поднес его к носу цезаря.

Калигула застонал и открыл глаза. Рабы запричитали. Каллист, бормоча что-то успокоительное, помог императору подняться и медленно повел его в канцелярию.

Пройдя небольшой коридор, Калигула и Каллист, окруженные рабами, вошли в маленькую комнатку, служившую триклинием. Императора била крупная дрожь. Он опустился на ложе и прохрипел:

— В тюрьму… Негодяев — в тюрьму… Позвать сюда Гнея Фабия, пусть он займется этим делом, он предан мне… Нет, нельзя верить и ему, пусть за ним присмотрит Сергий Катул — они слишком ненавидят друг друга, чтобы сговориться… А ты, мой верный Каллист, присмотри-ка за ними обоими…

В этот момент в комнату вошла Цезония, и Каллист поручил ей успокоение ее напуганного мужа. Сам же фаворит отравился отдать необходимые распоряжения претору Фабию и гуляхе Катулу, а заодно и принять надлежащие меры к сокрытию своего участия в заговоре, который постигла такая неудача.

После того как Марк, сраженный Кассием Хереей, потерял сознание, преторианцы оттащили его в дворцовый эргастул — тюрьму, предназначавшуюся для провинившихся императорских рабов (впрочем, всадники да сенаторы тоже не считались там большой редкостью). Вот на ее-то холодном полу Марк и пришел в себя.

В голове его стоял какой-то гул, а на душе лежала тоска-мокрица. Руки юноши были заведены за спину и связаны, толстая веревка больно вгрызалась в запястья.

Смерть опять подступила к нему, но не так, как тогда, на арене, когда ему пришлось сражаться с Тротоном… Тогда он сражался с человеком, а не со смертью, и победил-то он человека, а не смерть; сейчас же у него не было противника, который нес бы ему смерть и которого надлежало победить, чтобы остаться в живых, — сама смерть пришла за ним, потому что не в силах смертный, покушавшийся на жизнь цезаря, избежать казни. Цезаря можно было убить, но не победить, сражаясь, — за Калигулой стояла вся Римская держава, купленная гвардия и подкупленные легионы. Неудача заговора означала смерть для заговорщиков; телом невозможно было бороться со смертью, а вот духом, душой?..

Кто-то зашевелился в темном углу камеры и залепетал что-то жалобное, невнятное. Марк приподнялся — там, на соломенной подстилке, валялся Цериал…

Охрану узников несли двое: Децим Помпонин — тот самый ветеран, под началом которого Марк делал первые шаги на служебном поприще, и Луций Метем — преторианец когорты Кассия Хереи. Стражники неподвижно и молчаливо стояли у дверей темницы; они зашевелились лишь тогда, когда в эргастул пожаловал сам преторианский трибун. Вместе с Кассием Хереей в эргасгул вошли три дюжих преторианца.

— Ну что, ребята, как там эти… заговорщики? — негромко спросил Кассий Херея.

— Да что-то их не слышно — наверное, еще не очухались, — равнодушно произнес Децим Помпонин.

— Вот тебе, Децим, приказ императора, — продолжал Херея. — Возьми-ка моих молодцов (он кивнул на своих спутников) и проводи обоих заговорщиков в Мамертинскую тюрьму. Да смотри, чтобы они у тебя не сбежали дорогой, а не то все вы лишитесь голов, да и я, пожалуй, составлю вам компанию.

Децим Помпонин ответил, что приказ ему ясен, и Кассий Херея удалился — видно, в этот день преторианскому трибуну хватало забот.

Старый воин принялся возиться с заржавленными засовами тюремной двери. Некоторое время засовы были отодвинуты, дверь распахнута, и Помпонин вместе с Луцием Метеллом и Авлом Цинноном (так звали одного из преторианцев, приведенных Хереей) вошел в камеру; двое преторианцев остались снаружи.

Ветеран подошел к Цериалу и небольно пнул сенаторское тело ногой.

— Вставай! Выходи! — коротко бросил он.

Цериал медленно поднялся.

— Вы… что вы хотите делать… что вы сделаете со мной?.. — сенатору, наверное, показалось, что ему собираются снести голову тут же, в императорском дворце.

— Да выходи же, выходи, говорят тебе!..

Аниций Цериал стоял и дрожал. Он предал Бетилена Басса в припадке безумного страха перед смертью, которая ему явилась Калигулой. При этом Цериал осознавал, что Калигула не настолько великодушен, чтобы прощать своих, даже раскаявшихся, врагов, и не настолько отзывчив, чтобы испытывать признательность к своим друзьям (то есть называвшимся таковыми), даже если бы они предотвратили угрожавшую ему опасность. Поэтому Цериал не рассчитывал на награду, нет, он мечтал только о том, чтобы живым выпутаться из этой истории. Тюрьму же, в которой он оказался, отнюдь нельзя было принять за осуществление его надежд — Цериал, холодея, подумал, что Калигула, видно, позабыл о его, Цериала, помощи, и теперь его, чего доброго, казнят вместе с этим вот юным преторианцем, небось, позарившимся на сестерции Каллиста…

Преторианцам надоело ждать, когда Цериал восстановит способность к передвижению, — Метелл с Цинноном подхватили его и грубо потащили наружу.

Децим Помпонин подошел к Марку.

— Вставай, сынок, — негромко сказал он, касаясь плеча юноши. — Вставай! Император велел доставить вас в Мамертинскую тюрьму.

Силы юноши уже восстановились; не произнеся ни слова, Марк поднялся и пошел к выходу.

Децим Помпонин вышел из камеры последним. После этого узники и их конвой покинули эргасгул и направились к дворцовым воротам.

Первым преторианцы вели сенатора, рядом с ним вышагивали Кривой Тит (тот самый преторианец, который когда-то повздорил с Марком в кабачке «Золотой денарий») и Луций Метелл. Вслед за Цериалом шел Марк, с боков его охраняли от необдуманных поступков (вроде попытки бежать) Авл Циннон и Пет Молиник, которого Марк спас от рук нубийца Аниситы в доме Муция Мезы. Шествие замыкал Децим Помпонин.

Выйдя из дворца, преторианцы вместе со своими узниками опустились с Палатинского холма на Священную дорогу и пошли по направлению к Капитолию — Мамертинская тюрьма располагалась на Капитолийском холме.