Однако все вышло не так, как я рассчитывал. Тереза ли была тому причиной или ее мать? Я склоняюсь к последнему. Мать надеялась получить зятя, которого можно быстро подчинить своей воле, а теперь убедилась, что перед ней человек с характером, привыкший делать все по собственному усмотрению и не признающий никакого диктата. Ведь я и не думал скрывать, что привык главенствовать в своем кругу, тем более среди таких, как она и ее дочь. За первую же неделю мать поняла, что вскоре утратит на свою дочь всякое влияние, что хозяином в доме буду я. Это пришлось ей не по вкусу. Она уже раскаивалась, что обещала мне руку дочери, тем более что, как женщина практичная, весьма не одобряла, что я не имел твердого заработка и определенного служебного положения.
Тут подоспели и разные мелочи, которые, увы, нигде не имеют большего значения, чем в делах любви. Иной раз мои увещевания приводили Терезу в уныние, и она заявляла, что недостаточно хороша для меня. Поскольку ей было известно, как сильно я ее люблю, некому было внушить ей подобные мысли, кроме матери. Меня злило, что она слушает эти нашептывания. И здесь в ней говорила мать, которая вдобавок никак не желала смириться с тем, что я пытался приучить Терезу быть как можно проще и скромнее в помыслах и поступках. Ведь мать обожала наряды, концерты, театры, общество.
С другой стороны, я сетовал и на собственную судьбу. Казалось, счастье, прежде улыбавшееся мне, покинуло меня. Возможно, я недостаточно появлялся в обществе, и меня перестали замечать. Мне пришлось предпринять серьезные шаги, чтобы обеспечить себе достаточно средств к существованию. Однако мои усилия были безуспешны. Но относилась ли Тереза к числу тех женщин, что легко переносят лишения, с которыми подчас сопряжена жизнь ученого?
И вот в это самое время в Берлин прибыл известный ученый и остановился в доме одного из моих лучших друзей. Я многого ожидал для себя от его посредничества и не мог упустить случай завоевать его расположение. Я стал почти ежедневно бывать в том доме, вращаясь в обществе остроумнейших мужчин и очаровательнейших женщин, и могу признаться, что, несмотря на свою молодость, был не последним в их кругу. Но поверьте, дон Лотарио, мне было там неуютно. Среди этого блеска я тосковал о Терезе и рассматривал свое присутствие там как тягостную обязанность. Поздним вечером я спешил к ней, надеясь услышать доброе слово, поймать ласковый взгляд. Но в ее словах не было ничего утешительного, а во взглядах — ничего обнадеживающего. Тереза чувствовала себя оскорбленной моими редкими визитами. Видимо, мать исподволь делала свое дело, а Тереза, к сожалению, слушала ее. Она пыталась переделать меня в соответствии с желаниями матери, которая стремилась превратить меня в рабочую лошадь, без передышки добывающую деньги для дочери.
Что сказать вам обо всех прочих мелочах, дон Лотарио? О той холодности, с какой мои друзья и знакомые восприняли известие о моем выборе? По всей вероятности, они были уверены, что мне следовало жениться по меньшей мере на какой-нибудь принцессе! О досаде на самого себя — ведь я больше не мог работать, месяцами я не притрагивался к перу! И наконец, эти мрачные мысли, что обуревали меня. Я же любил Терезу с такой страстью, какую только можно себе представить.
Я заставил себя трезво все обдумать. Мои друзья полагали, что эта связь сделает меня несчастным; однако они ошибались. При любых обстоятельствах я был бы счастлив с моей супругой: я ее любил и она понимала меня. Но с каждым днем мне становилось все яснее, что я сделал бы Терезу несчастной. Научная карьера неизбежно приведет меня в такие сферы общества, где Тереза, останься она прежней, будет чувствовать себя не в своей тарелке.
Все дело решил пустяк, и я понял,,что не ошибся в своих предположениях. Придя к Терезе однажды вечером, я услышал смех и веселые голоса; оказалось, у нее подруги. Когда они собрались уходить, мать поблагодарила их, сказав, что ее дочь провела первый приятный вечер за долгое время. У меня кровь закипела в жилах. Мое решение созрело. Я не мог предложить своей супруге столь легкомысленных развлечений. Поэтому я вернул ей свое слово!
Совесть моя успокоилась, чего нельзя сказать о сердце. Ведь я знал, что Тереза любит меня, любит так сильно, как только может любить чистая, нетронутая душа! Передо мной снова открылся весь мир, но мир этот был подобен безлюдной пустыне. Я попытался возобновить прежние знакомства, но из этого ничего не вышло. Я стал бывать в семейных домах — они наводили на меня скуку. Повсюду мне не хватало Терезы. Пусть это большое горе, дон Лотарио, если судьба, светские предрассудки разлучают тебя с любимой. Но нет беды страшнее, чем понимать, что любовь не принесет счастья, даже если тебе отвечают взаимностью!
Я задумал уехать из Берлина. Тут подвернулся удобный случай. Правительство приняло решение направить кого-либо из ученых в Восточную Индию для проведения научных изысканий. Мне удалось взять эту миссию на себя. Скажу вам прямо, я был счастлив, что служебный долг предписывает мне находиться на расстоянии многих тысяч миль от Берлина. Кто знает, когда мне суждено вернуться, чтобы вновь ринуться навстречу тому пламени, которое грозило поглотить меня!
Профессор умолк. Лицо его хранило спокойствие, лишь слова выдавали душевное волнение.
— С тех пор до вчерашнего дня я не видел Терезы, — продолжал свой рассказ Бедель. — Когда я возвратился из экспедиции, ее мать уже умерла. Я слышал, что сироту приютил граф Аренберг. В то время он находился в своем поместье в провинции, и случилось так, что я больше не встречал Терезу. Вскоре я познакомился с моей теперешней женой. Чтобы не влачить такое же безрадостное и одинокое существование, как прежде, я должен был отдать свое сердце другой — и не жалею об этом. Мария могла бы осчастливить любого смертного. Я доволен и спокоен. Одного мне недостает, и в этом вы могли бы, пожалуй, мне помочь. Я хотел бы знать, обрела ли спокойствие Тереза, забыла ли она меня… А теперь поговорим о другом! — добавил он. — Видите, какая незатейливая история. Но она навсегда унесла частицу моего сердца!
Он заговорил о посторонних вещах, но дон Лотарио слушал его рассеянно. Он поблагодарил профессора за доверие, обещал навести справки о Терезе и распрощался с гостеприимным хозяином.
Дону Лотарио не терпелось узнать, по-прежнему ли Тереза любит Пауля, — для молодого испанца это был вопрос жизни и смерти. Сам он не сомневался в этом, ибо тоже успел проникнуться к Веделю любовью и уважением. Могла ли Тереза забыть такого человека?
Адрес графа был ему неизвестен, и потому он отправился к знакомому, который поддерживал отношения с прусской аристократией, за необходимыми сведениями. Узнать ему удалось сравнительно немного.
Граф Аренберг оказался единственным потомком древнего рода. Воспитывался он в большой строгости и готовился к военной карьере, к которой из-за мягкости характера не проявлял ни малейшей склонности. По этой причине у него начались нелады с отцом. Отец угрожал лишить его наследства и какое-то время держал чуть ли не в заточении, пытаясь подчинить его своей воле. Вероятно, именно эта пора в жизни графа наградила его меланхолией и набожностью, которые определили его характер, когда он стал взрослым. В двадцать пять лет граф сделался наследником значительного состояния, оставшегося после смерти отца. Но с тех пор о нем почти ничего не было слышно. Он проводил жизнь в путешествиях по Италии, России, Франции и Англии, в своих поместьях в Саксонии или в уединенном берлинском доме. Утверждали, что он якобы основатель или по крайней мере последователь какой-то религиозной секты, которая отличалась весьма своеобразными догматами и нигде не получила поддержки. Граф никого не принимал и сам редко появлялся на приемах. В то же время он делал немало добра беднякам; утверждали даже, что половину своего состояния он пожертвовал на благотворительные цели. Ходили слухи о его связях при дворе. Упорно говорили как о достоверном факте, что он поддерживает отношения с ближайшим окружением царствующих особ.
