Если не считать графа, она застала там только господина де Ратура. Он приходил с визитом ежедневно, и граф уже обращался с ним с той фамильярностью, какая позволительна по отношению к старому знакомому. Ратур воспринимал оказанную ему честь с величайшим смирением; он был достаточно хитер, чтобы не злоупотреблять ею. Казалось, он ни на миг не забывал, что Аренберг занимает несравненно более высокое положение в обществе и он, Ратур, обязан относиться к нему с должным почтением.

Сегодня в полдень Ратур явился с очередным визитом и принял приглашение остаться к обеду.

Тереза и Ратур раскланялись как добрые знакомые, однако на теплое приветствие гостя она ответила гораздо более сдержанно. За столом завязался легкий, непринужденный разговор. Ратур — не без содействия графа — уже успел завести в Берлине кое-какие знакомства и теперь рассказывал о них, не позволяя себе, впрочем, никакой развязности.

— В последнее время вам случайно не приходилось видеть дона Лотарио? — поинтересовался граф.

— Увы! — ответил Ратур. — Я ожидал встретить его у вас.

— У нас он теперь бывает редко — реже, чем мне бы хотелось, — заметил граф.

— Вероятно, он с головой ушел в свои занятия, — сказала Тереза.

— Любопытно, какие же науки привлекают этого молодого человека?

— Если не ошибаюсь, он упоминал историю, национальную экономику и прочие науки, изучающие общество, — ответил граф.

— В самом деле? — удивился Ратур, и на его лице мелькнула тень недоверия.

— Вы, кажется, усомнились в этом? — спросила Тереза, заметив перемену в лице гостя. — Отчего же?

— Обычно в его возрасте отдают предпочтение иным вещам, мадемуазель! Если он действительно прилежно постигает науки, остается лишь восхищаться им! Ибо, как я слышал, он не лишает себя радостей бытия, а умение сочетать наслаждение жизнью с усердным изучением наук я считаю немалым искусством!

— Что я слышу? — удивился Аренберг. — Я полагал, дон Лотарио ведет весьма и весьма затворническую жизнь, не желая знать ничего, кроме своих книг. А он, выходит, завзятый бонвиван?

— В Париже, говорят, он был именно таков, — продолжал Ратур. — Там немало поражались его тратам, ведь состояние дона Лотарио считалось не из самых крупных. А теперь оно и того меньше — он сам рассказывал!

— Там, в Париже, я что-то не замечала за ним больших расходов, — возразила Тереза.

— Молодые люди, даже если и выглядят скромниками, проматывают подчас огромные суммы. К примеру, проигрывают в карты или тратят на женщин, — заметил граф.

— Вот как! — невозмутимо сказала Тереза, опуская глаза. — Неужели и дон Лотарио подвержен этим страстям?

— Что до игры, пожалуй, так оно и есть, — ответил Ратур. — Более того, я убежден в этом. А что касается женщин, теперь он, видно, понял, что тратиться на них неразумно, лучше приобретать деньги с их помощью.

— Должна сознаться, что не понимаю вас, — сказала Тереза.

— Я просто хотел сказать, мадемуазель, что выгодный брак не такой уж плохой способ поправить свои расстроенные финансовые дела, — ответил Ратур. — Если тебя одолевают страсти, удовлетворить их можно только с помощью богатства.

— И вы полагаете, что дон Лотарио не прочь жениться, чтобы завладеть богатым приданым?

— Я ничего не утверждаю, мадемуазель, — улыбнулся Ратур. — Но порой приходится восстанавливать свое пошатнувшееся благополучие именно таким способом.

После этих слов Ратура Тереза так пристально поглядела на него, что он не мог не заметить это. Впрочем, француз полностью сохранил самообладание.

— То, что известно нам о прошлом дона Лотарио, кажется, противоречит вашим представлениям, — вмешался граф.

— О его прошлом нам известно чрезвычайно мало, а то, что мы о нем знаем, больше похоже, мягко говоря, на самую заурядную авантюру, — заметил Ратур.

— Вовсе нет, — возразил Аренберг. — Единственное, что тут есть необычного, — это знакомство с лордом Хоу-пом, или графом Монте-Кристо. Но это можно объяснить.

— А вы уверены, что граф Монте-Кристо существует? — спросил, улыбнувшись, Ратур.

— Несомненно! Лорд Хоуп безусловно существует! — твердо ответил граф.

Вскоре собеседники поднялись из-за стола. Граф предложил гостю остаться на чашку кофе, и француз, у которого не было более никаких дел, согласился. Аренберг спросил, приходилось ли Ратуру бывать в комнате Терезы, и, поскольку тот ответил отрицательно, попросил у Терезы разрешения устроить десерт в ее будуаре. Подчиняясь законам гостеприимства, Тереза скрепя сердце дала согласие.

Граф и Ратур сидели в библиотеке. Тереза покинула их, вернувшись в свою комнату, и оставалась там в одиночестве до тех пор, пока спустя час слуга не доложил ей о приходе хозяина дома и его гостя. Графа позвали, и Ратур с Терезой остались вдвоем, француз сразу же ловко перевел разговор на сердечные дела. По всей вероятности, граф успел посвятить его в кое-какие подробности из прошлого своей подопечной.

— Мир женщины — любовь, — начал Ратур. — Она должна царствовать в этом мире, и нельзя допускать, чтобы престол, воздвигнутый в ее сердце, пустовал. Неужели вы хотите, чтобы ваше сердце навеки оставалось одиноким, с тех пор как тот неверный покинул вас?

— Я этого не хочу, — ответила Тереза с тем равнодушием, какое так убедительно умела напускать на себя, чтобы пресечь всякую доверительность. — Просто я пока не встретила того, кто показался бы мне достойным занять престол, о котором вы говорите.

— Разумеется, вы жаждете бога, героя! — воскликнул Ратур. — Где вы, однако, найдете такого?

— Вы ошибаетесь! — возразила Тереза. — Мне нужен человек. Но серьезностью и силой характера он должен быть похож на того, кого я прежде любила! Не скрою, найти такого не так легко. Но я буду искать. Кстати, как здоровье нашей знакомой, госпожи Моррель? Ее давно не было у нас, надеюсь, вашей вины в этом нет?

— Помилуйте, мадемуазель! — вскричал Ратур. — Напротив, я испробовал все средства, чтобы убедить ее бывать на людях, тем более у вас! Но она непреклонна.

— Вероятно, она тоже не в силах забыть горячо любимого мужа. Видите, сударь, женские сердца хранят верность прошлому.

— Время — лучший лекарь, — заметил Ратур, — а если это окажется не под силу времени, найдутся смелые, достойные молодые люди, готовые взять эту миссию на себя.

— Не хотите ли вы сказать, что госпожа Моррель…

— …найдет кого-нибудь другого и утешится, — смеясь, закончил Ратур. — И очень возможно, что этим другим окажется наш друг дон Лотарио.

— В самом деле? — спросила Тереза, вновь бросив пристальный взгляд на француза. — С чего это вы взяли?

— Дон Лотарио нанес моей подопечной несколько визитов, к которым, кажется, она отнеслась весьма благосклонно. Что ж, между нами говоря, у этого испанца недурной вкус. Я нахожу госпожу Моррель очаровательной, к тому же, насколько я знаю, у нее довольно крупное состояние.

— Они были бы прекрасной парой, — сказала Тереза, возвращаясь к своему рукоделию.

Что касается визитов дона Лотарио к Валентине, Ратур не покривил душой. Молодой' человек бывал у нее. Он приходил сказать, что написал Эмманюелю Эрбо, но, как ни странно, все еще не получил ответа. Он никогда не задерживался у Валентины более нескольких минут, не желая вызывать подозрения у Ратура. Его визиты никак нельзя было расценить иначе чем визиты вежливости.

В это время вернулся граф Аренберг, и спустя полчаса Ратур заявил, что ему пора уходить. Когда он уже собирался откланяться, слуга доложил о приходе дона Лотарио. По лицу Ратура было видно, что он жаждет остаться, но, поскольку он уже сказал, что должен уходить, ему не оставалось ничего другого, как бегло поздороваться с доном Лотарио и удалиться.

Дон Лотарио выглядел мрачнее обычного. Граф и Тереза встретили его укорами, что он столь редко навещает их. Испанец оправдывался, ссылаясь на свои занятия и необходимость как можно скорее найти свое место в жизни. Выслушав его резоны, граф с улыбкой заметил, что молодые люди иной раз занимаются больше на словах, чем на деле. Похоже, дон Лотарио пропустил намек графа мимо ушей. Во всяком случае, он ничего не ответил Аренбергу.