Мне на ум приходит мрачная мысль: а когда я почувствую ее запах? Эта мысль буквально бесит меня: теперь я уже не могу от нее избавиться, а поскольку она гвоздем засела у меня в голове, я по-настоящему начинаю ощущать запах Вивьен.

Кажется, я только что слышала тихий крик, но точно сказать не могу. Чтобы убрать мурашки, внезапно побежавшие у меня по спине, я встаю, спускаюсь с кровати и затягиваю пояс ночной рубашки. Я подхожу к двери в комнату – закрытой двери. Когда я кладу руку на дверную ручку, крик раздается вновь – едва слышный, далекий. Я замираю на месте. Если открыть дверь, передо мной предстанет дилемма. Я не смогу не обращать на крики внимания, и мне придется принять трудное решение. Прийти ли ей на помощь или оставить все как есть и жить дальше, зная, что я могла помочь ей? Это ведь все равно что убить человека дважды. Это невыносимо. Но если я не открою дверь и заткну все щели, вероятно, звуки перестанут доноситься до меня. Я могла бы сидеть, наблюдать, как отваливается штукатурка и вторгаются в комнату побеги винограда, и думать только о боли в суставах. Тогда я так никогда и не узнаю, реальными ли были крики, которые я слышала.

Сердце мое бьется так сильно, что я даже покачиваюсь на месте, – вперед-назад, вперед-назад. Повернув ручку, я приоткрываю дверь на ширину ладони. И тут раздается звук когтей, царапающих дерево. Сомневаться не приходится – кто-то отчаянно скребется, как собака у двери. Еще один вскрик, на этот раз больше похожий на хныканье. Это Саймон! Он на кухне. На меня накатывает облегчение, даже воодушевление. Я так разволновалась, что даже начала хихикать, – как человек, которому в последний миг чудом удалось избежать несчастного случая. Но что мне делать с Саймоном? Я совсем забыла об этом «старичке, которому недолго осталось». Как выяснилось, оставалось ему даже больше, чем самой Вивьен. Но не приходится сомневаться, что без нее он долго не протянет, – он даже ходить сам не может. Самая тихая собака в мире издает звуки, которых я никогда раньше от него не слышала.

«Наверное, он голоден, – размышляю я. – Его сегодня не кормили».

Открыв дверь, я иду по коридору и спускаюсь по лестнице как можно тише, словно боюсь разбудить мертвую. Шерстяные носки глушат эхо шагов по деревянному полу.

Открыв дверь в кухню, я вижу Саймона, который с мольбой смотрит на меня, – он словно знает, что его хозяйки больше нет и я его единственная надежда. Я замечаю лужицу перед холодильником – можно подумать, что она натекла за ночь. Задняя часть тела Саймона колеблется в попытке дружелюбно повилять хвостом. Мне не нравятся звуки, которые он издает, – наоборот, хочется, чтобы их не было. Открыв дверцу, я вижу только сыр «чеддер» и отравленное молоко. Я кладу сыр на пол перед собакой, затем вспоминаю, что в шкафу в кладовке есть какие-то хлопья. Я горкой насыпаю их на сыр, Саймон с интересом наблюдает за мной. Оставив его в кухне, я захлопываю дверь, возвращаюсь в свою спальню и закрываюсь на ключ, только тут вздохнув с облегчением.

Я понимаю, что если весь день оставаться в своей комнате, ничего не случится. Необходимо составить план. Надо, чтобы тело обнаружил кто-то другой. Надо придумать способ заманить кого-то в дом и сделать так, чтобы этот кто-то зашел в комнату Вивьен. И тогда поднимется тревога и начнутся все те процессы, которые неизбежно происходят, когда кто-то умирает.

Последние пятнадцать минут я почти не шевелясь простояла посреди лестничной площадки, так что я уже начинаю ощущать воздействие сквозняка на уровне плинтуса, который тянет в направлении с востока на запад – от арочного окна во всю стену к лестнице. До этого – в течение восьми с половиной минут – я мерила шагами прямоугольный участок над лестницей. Длинные стороны этого прямоугольника представляют собой края одной и той же половицы, а короткие расположены напротив дверей, выходящих в коридор. Я хожу по этому прямоугольнику против часовой стрелки, и такое направление представляется мне неправильным, противоречащим нормальному движению часов и времени вообще. Поэтому мне кажется, что я борюсь с чем-то, вернее, с возникшими затруднениями, а не просто беспомощно плыву по течению, увлекаемая ими.

Все это время я усердно прорабатывала варианты, выстраивала их в логическом порядке, комбинировала и оценивала, распределяла по категориям, табулировала и сортировала, пытаясь отыскать выход из лабиринта. Я обнаружила, что хождение помогает мне Творить – генерировать новые идеи, – а стоя неподвижно, я более эффективно Оцениваю. Вновь и вновь я обдумываю, как привлечь посторонних в дом с тем, чтобы они обнаружили Вивьен. У меня даже возникает идея устроить потоп или поджечь лоджию, чтобы Майкл или кто-нибудь еще заметил это. Главное для меня сейчас – чтобы кто-то другой решил проблему Вивьен. Но мне так и не удалось придумать вариант, который не имел бы крайне неприятных последствий, вариант, который был бы для меня хоть сколько-нибудь приемлемым: в любом случае сюда явится куча людей, и все они будут задавать мне разнообразные вопросы.

К моему отчаянию, в результате этого систематического процесса анализа и отбрасывания вариантов я пришла к выводу, что вряд ли меня кто-нибудь посетит в следующие несколько недель, и мысль о том, что мне придется жить здесь, зная, что чуть дальше по коридору разлагается ее тело, запросто может свести меня с ума. Ясно, что единственный реальный вариант – осмотреть Вивьен самой, но, собираясь с духом, чтобы пойти в ее комнату, я вдруг слышу настойчивый стук в дверь. Как будто в последнюю минуту я получила ответ на мои мольбы! От этого шума сверху вниз по моему позвоночнику пробегает холодок – незачем колотить в дверь так громко! Такой стук в свое время очень раздражал Мод. А ведь они могли бы просто как следует взяться за рога на голове латунного козла и покачать ее из стороны в сторону. Тем не менее впервые в жизни я рада шуму – более того, я почти в восторге. Я торопливо спускаюсь по лестнице. Заодно попробую узнать точное время.

Но когда я открываю дверь, мой восторг рассыпается в прах. На пороге никого нет. Свет чудесного весеннего денька танцует на листьях буковой изгороди слева от меня, а от бывшего садового прудика, который давно уже зарос, доносятся звуки, издаваемые разнообразной живностью. Мои надежды были подло обмануты.

Я торопливо начинаю Творить и Оценивать вероятность ситуации, когда в одну минуту в дверь стучали, а в следующую у порога уже никого не было. Тут мои глаза улавливают какое-то движение сбоку от подъездной дорожки. Я вижу чью-то тень, потом еще одну – они движутся за изгородью из ракитника. За мной следят, и не приходится сомневаться, что это дети. Они науськивали друг друга приблизиться к дому Бабочницы, и самый храбрый из них даже осмелился постучать в дверь. Тени исчезают за хвойными ветвями туннеля, ведущего к ручью. Пользуясь возможностью, я оцениваю погоду: температура около двадцати градусов (и к тому же повышается), ясно и сухо. Выставив средний палец, я определяю направление легкого ветерка – он северо-восточно-восточный. Ветер совсем слабый, его практически нет, но люди всегда забывают о том, что дело не в ветре, а в воздушных потоках: это может показаться парадоксом, но их направление не всегда совпадает с направлением ветра. Повышающаяся температура и уменьшающаяся влажность указывают на перемещение теплых масс. Я замечаю, что листья на верхушках деревьев трепещут, – значит, на высоте в двадцать пять футов над поверхностью земли ветер достаточно силен, во всяком случае, намного сильнее, чем внизу. Все правильно – сильные сухие восходящие потоки теплого воздуха. По моей спине пробегает холодок возбуждения.

Сегодня отличный день для отлова редких гостей. Для массового отлова мигрирующих особей – с упором на количество, а не на качество – необходимо дождаться юго-юго-восточных восходящих потоков, которые идут со стороны Средиземного моря, пересекая Ла-Манш и непринужденно принося с собой запахи Испании, Франции и Португалии. Заметив такой поток, я прямиком направлялась к заросшему клочку земли за прибрежным кафе в Брэнскомбе. Это неприметное место, нередко усыпанное мусором, защищено от ветра высокими меловыми утесами, которые тянутся вдоль берега моря. Там всегда теплее, чем вокруг, и в изобилии произрастают дикая петуния, синяк и черный василек, поэтому усталые пришельцы из-за моря обычно останавливаются там передохнуть. Я помню, как в жаркую летнюю ночь после дня, принесшего нам запахи марокканских базаров, мы с Клайвом поймали на свалке за кафе более четырнадцати тысяч мотыльков. Мы усыпили весь свой улов с помощью 20 миллилитров фосфата калия и обратились в местное энтомологическое общество с просьбой помочь нам пересчитать и переписать насекомых.