— Единственно, кому может не поздоровиться, так это только моим людям, капитан. У нас нет никакого оружия. С нашей стороны это будет исключительно мирная демонстрация. И если кто-то в ней пострадает, виноваты будут не мои, а ваши люди, капитан.

Джим Боб окинул Эбона задумчивым взглядом.

— Знаешь, что мне кажется? Тебе очень нужно, чтобы кое-кто из твоих людей на самом деле пострадал во время демонстрации. Ты рассчитываешь, что какой-нибудь полисмен в оцеплении не выдержит и сорвется, а в результате возникнет всеобщий переполох и начнутся стычки. Вот тогда на вас обратят внимание газеты и телевидение, которые опять выставят полисменов с Юга тупыми драчунами, какими их себе представляют обыватели.

— Вам действительно так кажется, капитан?

— Ага, именно так.

— Мне в таком случае кажется, что вам надлежит позаботиться о том, чтобы ни один хряк… ох, пардон, ни один полисмен не терял головы.

— При ваших провокациях, сам понимаешь, это практически невозможно.

— А это твои проблемы, клейстер, — коротко парировал Эбон.

— Что за проблемы. Линкольн, ? — произнес за их спинами низкий голос.

Они обернулись и увидели подошедшего сенатора Сент-Клауда.

Эбон официальным тоном проговорил:

— Сенатор, вы знакомы с капитаном Джимом Бобом Форбсом из полицейского управления Нового Орлеана?

— Не думаю. — Сенатор запнулся. — Стоп! По-моему, Рекс упоминал ваше имя, капитан. Вы отвечаете за общую безопасность праздничных шествий, в частности парада Рекса. Правильно?

— Точно так, сэр.

Сент-Клауд перевел взгляд на Эбона, потом опять на Джима Боба.

— Возникли какие-то проблемы?

— Еще, черт побери, какие, сенатор, — ответил Джим Боб. — Серьезнейшие.

— Ну? — Сенатор переводил глаза с одного на другого. — Кто-нибудь из вас объяснит наконец, в чем дело?

— Если проблемы и есть, то только у капитана.

Он пусть и объясняет, — нехотя буркнул Эбон.

Джим Боб немногословно изложил Мартину Сент-Клауду все, что знал о предполагаемой лежачей демонстрации сторонников Эбона во время парада Рекса. По мере его рассказа лицо сенатора становилось все мрачнее. Не произнося ни слова, он достал сигару и закурил. Когда Джим Боб закончил, сенатор ткнул в сторону Эбона сигарой, как указкой.

— Это правда. Линкольн?

— А что есть правда, сенатор? — дерзко ответил Эбон.

— Мы здесь не кроссворды разгадываем, Линкольн! — тихо, но с яростью в голосе проговорил Сент-Клауд. — Капитан абсолютно прав, от подобных вещей всегда жди беды. К тому же вы обязаны получить разрешение городских властей на проведение демонстрации.

— Если неприятности и будут, то только у белых, не у нас. А разрешение получить мы пытались. Нам отказали.

— Кроме того, я сам участвую в этом параде. Это что же, ты мне насолить хочешь? После того как я рисковал своей политической карьерой, стараясь в последних выступлениях объяснить гражданам этого штата, что без демонстраций чернокожим ничего не добиться?

Эбон, похоже, смутился.

— Сенатор, лично к вам это не имеет никакого отношения. Я не знал, что вы участвуете в параде.

— В газетах писали.

— Не читал. Могу только заверить, что против тебя, Мартин, мы ничего не имеем. Если не хочешь неприятностей, я бы предложил тебе отказаться от участия в параде.

— Слишком поздно. А почему бы тебе не приказать своим людям поостыть и тормознуть это дело?

— То есть, хотите сказать, опять ждать, сенатор?

Жди, ниггер, терпи, и твои права тебе поднесут на блюдечке. Старая песня, наслушались от вас, белых.

Терпение наше кончилось.

— Сам прекрасно понимаешь, что я совсем не то имел в виду. Линкольн, — встревоженно возразил Сент-Клауд. — Неужели нельзя отложить демонстрацию до другого дня?

— Никоим образом, сенатор. Это наш единственный шанс проявить себя перед всей страной. А если вам наступят на больную мозоль, что ж, на парадах и не такое бывает.

— Да я же не о себе, черт побери, беспокоюсь!

Хотя и это тоже. Только представь, тут я на платформе, а вокруг вся эта заваруха… Да надо мной только смеяться будут, если я после этого хоть одно слово произнесу в защиту ваших демонстраций. Вы же сами затыкаете рот тому, кто вас защищает, а таких у вас в этом штате не так уж и много.

— Мартин, я ценю твою дружбу. И думаю, что ты искренне веришь в то, что говоришь. Но давай смотреть правде в лицо… Чем ты действительно помог нашему делу? Одно доброе слово на сотню проклятий! Да ты хоть знаешь, что люди говорят? Все это, мол, политика, и ты просто гоняешься за голосами негров. Что сам ты не веришь ни одному своему слову…

— Линкольн, так нечестно! Знаешь, ведь, что это не правда!

— Может, и знаю. Только это никому не важно. — Эбон, словно утратив всякий интерес к беседе, небрежно пожал плечами.

Джим Боб, однако, ясно видел, что сенатор Сент-Клауд с каждой секундой приходит все в большую ярость. До сей поры Джим Боб неотрывно и с внутренним удовлетворением наблюдал за взбучкой, которую накликал себе сам либеральный сенатор. Но сейчас он, почувствовав неладное, насторожился.

— Я считал тебя своим другом, Линкольн, — все еще сохраняя спокойствие, негромко произнес сенатор. — Из кожи лез, чтобы тебя сюда пригласили.

Сначала посчитал твою выдумку с костюмом даже забавной. А теперь до меня дошло, что ты совсем другого добивался… Ты оскорбить нас хотел таким образом!

— Понимайте как хотите, сенатор. Не я выдумал дядю Тома с его жалкой хижиной, это вы, белые, хотели превратить нас в таких, как он. И если догадались, что я хотел ткнуть белых носом в их собственное дерьмо, то вы абсолютно правы, сенатор!

— Дешевый трюк, Линкольн. Но хуже всего то, что ты меня используешь, и мне это совсем не нравится.

— И буду использовать. Любого употреблю, чтобы добиться того, что мне нужно, — бесстрастно заявил Эбон.

— Даже твоих собственных людей, так? И слово «мне» здесь ключевое, так? Тебе лично нужно!

Эбон впервые выдал скрываемое доселе раздражение:

— По-моему, вы злоупотребляете нашей дружбой, сенатор! Вы же не в сенате на трибуне, где ваша неприкосновенность позволяет болтать что угодно!

— а кто секунду назад разглагольствовал о правде? — издевательским тоном поинтересовался Сент-Клауд. — Я всегда принимал тебя за искреннего человека, но теперь в этом совсем не уверен. Может, для тебя нет ничего святого, и ты просто ловчила на самом деле?

Неожиданно для всех Эбон дал волю обычно тщательно сдерживаемой ярости. С откровенной угрозой в голосе он выкрикнул:

— Только без оскорблений, Мартин! Со мной никто не смеет так говорить, тем более какой-то клейстер долбаный!

В этот момент музыка, к которой Джим Боб уже попривык и воспринимал как ненадоедливый фон, внезапно смолкла, и последние слова Эбона прозвучали неожиданно громко и внятно. Настала мертвая тишина.

Между Эбоном и сенатором Сент-Клаудом протиснулся высокорослый и широкоплечий парень в сером свитере.

— А ну не выражаться, приятель! Все-таки с сенатором Соединенных Штатов разговариваешь.

Эбон хотел было отмахнуться от него, но здоровяк стиснул его руку огромной ладонью.

— Убери лапы! А то пришибу! — Эбон зло выдернул руку.

— Валяй, смельчак, попробуй. Хоть сей момент.

Все произошло так быстро, что Джим Боб даже не успел вмешаться. Однако сейчас одного только взгляда на взбешенного Эбона было достаточно, чтобы он понял, что надвигается драка. Пора растаскивать.

Однако пока Джим Боб раздумывал, сенатор Сент-Клауд придержал парня за плечо.

— Остынь, Брет, — успокаивающе улыбнулся он. — Просто дружеская беседа.

— По мне, даже слишком…

— Это что еще за фрукт, Мартин? — вызывающе осведомился Эбон.

— Неужели не узнаешь? Брет Клоусон, фаны зовут его Медвежьи Когти. Лучший игрок в Национальной футбольной лиге.

— А, попрыгун, — понимающе протянул Эбон. — Тогда все ясно. Прыг-скок, прыг-скок, все мозги между ног.

В воздухе, словно ядовитые пары, опять повисла напряженность. И вновь атмосфера разрядилась — как раз в этот момент установленный на возвышении микрофон разнес по всему залу громовой голос: