Пожилая пара неподалеку от Эндоу заинтересованно обсуждала это обстоятельство.

— Говорят, Фейн нарочно пошел против традиций. Считает, что маскарады вышли из моды, поэтому разрешил гостям самим решать насчет костюмов.

— Рексфорд Фейн всю жизнь воротит нос от наших традиций: что угодно, лишь бы не как у людей.

— Ну, мистер Рексфорд Фейн может себе это позволить. Кто, по-твоему, с него спросит с таким-то положением?

Эндоу такие детали бала Фейна не интересовали.

Он покинул словоохотливую парочку, протискиваясь поближе к открытым воротам, где два охранника не без труда сдерживали толпу любопытствующих.

Ассортимент маскарадных костюмов отличался разнообразием, а те приглашенные, что предпочли обойтись без них, были одеты элегантно и стильно: мужчины по большей части в смокингах, дамы — в вечерних платьях. Несколько дам появились в современных брючных костюмах, и почти все женщины обилием драгоценностей, которыми они были увешаны, напоминали сверкающие люстры.

Эти гости для Эндоу интереса тоже не представляли. Его интересовал лишь один из них — сенатор США Мартин Сент-Клауд.

После девяти часов, когда поток гостей почти иссяк, Эндоу заволновался, что как-то пропустил его незамеченным.

Но ровно в девять тридцать подкатило такси, шофер выскочил и открыл заднюю дверцу, и сенатор Сент-Клауд явил себя взорам собравшихся. Он обернулся и протянул руку кому-то, остававшемуся внутри автомобиля.

Женщине, которой Мартин Сент-Клауд помог выбраться из такси, было около тридцати пяти; туалет и прическа, в которую были затейливо уложены ее длинные светлые волосы, поражали воображение.

Невысокая, ниже ста шестидесяти, она, взяв под руку долговязого сенатора, стала еще миниатюрнее.

Пока они шли к воротам, зеваки любовались этой очаровательной парой: высокий смуглый красавец сенатор с властной осанкой и его кроха жена, несущая свою чарующую красоту с царственной величественностью.

Ничего из этого Эндоу почти не заметил. Он сфокусировал взгляд, как объектив фотокамеры, на худощавом лице сенатора, стараясь как можно лучше запомнить его черты в отведенное ему столь короткое время.

Но когда пара исчезла из виду, он удовлетворенно отметил про себя, что теперь при следующей встрече узнает сенатора США Мартина Сент-Клауда с первого взгляда.

Дело сделано, и Эндоу направился прочь от особняка. Лишь сейчас он позволил себе подумать о жене сенатора, . Как может человек, имеющий такую обворожительную жену, мелькнуло у него в голове, путаться с другими бабами?

Шагая по дорожке к особняку Фейна, Мартин Сент-Клауд сказал:

— У старины Рекса сегодня, похоже, большой наплыв.

— Как всегда, — отвечала Ракель. — Кто же в Новом Орлеане посмеет не принять приглашение на бал Рексфорда Фейна?

— Ты, например. Ты ведь не хотела идти, — парировал Мартин, и в тоне его прозвучали нотки раздражения — отголоски их недавней ссоры.

— Ну, у меня-то есть уважительная причина. А что, если мы сегодня здесь встретим одну из твоих девиц? — медовым голосом пропела Ракель. — Только представь себе, как ей будет неловко… да и тебе тоже. Я ведь только пекусь о твоем благополучии, милый.

Господи, если бы она только знала! Мартин внутренне съежился, представив, что всего через считанные минуты они лицом к лицу столкнутся с Одри Фейн. А вслух произнес:

— Иногда, особенно в последнее время, я начинаю задумываться, насколько ты действительно заботишься о моем благополучии, Ракель. Из-за чего мы недавно, например, ссорились: подумаешь, прокачусь на платформе на параде Рекса! Боже мой, что тут такого, проще не бывает!

— Действительно, проще не бывает. И глупее! Ты в сенате почти заканчиваешь второй срок, Мартин.

Думаю, тебе пора прекратить выставлять себя напоказ, как какому-то киноактеру.

— В том-то весь и смысл, Ракель! Сама говоришь:

«Почти заканчиваешь второй срок». В этом году собираюсь переизбираться. И в тот самый момент, когда я перестану выставлять себя напоказ, мне как сенатору придет конец А ты разве не слышала? Политика нынче превратилась в шоу-бизнес.

— Возможно, поэтому я ее так и ненавижу, — тихим злым голосом проговорила Ракель. — Это всего одна из многих причин.

— Хорошо, хватит, твое мнение о политике мне прекрасно известно, бог — свидетель, уже наслышан, сколько можно! — огрызнулся Мартин и тут же прошипел сквозь стиснутые зубы; — Да улыбайся же… на нас смотрят.

Они шли через просторную веранду к широко распахнутым дверям, Рексфорд Фейн спешил им навстречу с протянутой рукой, его привлекательное аристократическое лицо сияло гостеприимной улыбкой. Льющийся из особняка свет создавал для него весьма выгодный фон.

И Ракель тоже улыбалась ослепительно. Здесь Мартин отдавал ей должное. Наедине с ним она как могла поносила тот образ жизни, на который он их обрек, но на людях скрывала все это за совершенно непроницаемым фасадом — всегда улыбающаяся, обаятельная, приветливая, всем довольная супруга преуспевающего политика. Она даже вступалась за него, особенно в жарких политических спорах, а Мартин прекрасно знал, как ей претят политические дискуссии любого рода.

Рукопожатие Рексфорда Фейна было крепким, говорил он с типичным для южанина акцентом.

— Клянусь Богом, Мартин, я думал, вы вообще не придете. — Он склонился поцеловать Ракель в щеку. — Все краше и краше с каждым днем, прелесть моя.

— Ты ведь знаешь нас, политиков, Рекс, — решил свести все к шутке Мартин. — Всегда опаздываем, чтобы превратить наше появление в грандиозное событие…

Рексфорд Фейн производил внушительное впечатление. Мартин знал, что ему уже шестьдесят, но на вид не дал бы и пятидесяти. Он оставался бодрым и сильным человеком, обладающим энергией и неутомимостью динамо-машины, острым умом и широкими знаниями. Познав нищету, он нажил огромное состояние. Сейчас, пользуясь своим богатством и влиянием в Новом Орлеане, он добивался еще большей власти. Рексфорд Фейн был самым могущественным в городе сторонником Мартина, источником значительной части средств на финансирование его предвыборной кампании; он откровенно признавался Мартину, что жаждет стать «творцом королей», то есть строил планы продвинуть Мартина в президенты.

Для Мартина не было секретом, что в делах Рексфорд Фейн отличается жестокой беспощадностью, но тем не менее он ему нравился. Порой лукавый внутренний голосок спрашивал его: а не проистекает ли эта приязнь из того факта, что Фейн оказывает ему щедрую поддержку и в один прекрасный день сделает из него президента Соединенных Штатов? И Мартин неизменно отвечал, как он надеялся, вполне искренне, что дело совсем не в этом.

Была, правда, у Фейна одна черта, от которой Мартина слегка коробило. Он прикидывался этаким аристократом-плантатором, джентльменом из сельской глубинки Юга, хотя Мартину было доподлинно известно, что Фейн родом из северного штата США Нью-Джерси. Фейн освоил протяжный медлительный говор и одевался, как плантатор. Вот и сейчас на нем были сапоги ручной работы, сорочку его вместо галстука украшал черный шнурок. Курил он весьма вонючие сигары, скрученные из очень темного табака, и не снимал широкополой плантаторской шляпы, которую ему изготовили за бешеные деньги во время одной из поездок по его обширным сельским владениям.

Однако, полагал Мартин, любому человеку свойственны некоторые причуды.

Фейн тем временем протиснулся между ними, обхватил их за плечи и повел в дом.

— Заходите, заходите! И поторопитесь добыть чего-нибудь освежиться, пока тут все бочки не опустошили.

Прямо у порога их встретил чернокожий официант с подносом, уставленным разнообразными напитками, самое видное место среди которых занимал пунш «Плантаторский». Мартин выбрал себе шотландское виски с содовой. Ракель подняла с подноса бокал с коктейлем «Том Коллинз», после чего Фейн увлек ее в сторонку и принялся энергично нашептывать что-то на ухо. Ракель прислушивалась, старательно храня на лице дежурную улыбку.