К этому совету Володи Белоусова присоединились Ваня-Малыш и бригадир, Юрка Милосердный.
Проснулся еще один работяга, западный украинец Миша Голубничий, голубоглазый блондин, еще не успевший потерять своего почти девичьего, крестьянского румянца во всю щеку. Он был родом из-под Львова, начинал учиться еще в польской школе, обладал каллиграфическим почерком (этот талант уже эксплуатировался начальством для ответственных сводок) и метил, как говорили, в придурки, ради сбережения здоровья, имея 10-летний срок за «измену родине». Выразилась эта измена в том, что Миша ухитрился выжить в немецкой лагерной неволе, за что и расплачивался неволей советской.
Оказалось, Миша уже что-то слышал о «писанине» для Василенко: нарядчик сам посулил Мише возможность кантоваться на переписке будущего романа, когда Володя его закончит. Но Миша, при слабоватом знании русского языка, довольно близко дружил с Володей, а тот просто отмахивался от вопросов товарища, что это, мол, за писанина. «Просто порчу бумагу — вот и весь роман, — говорил Володя, хмуро гладя в сторону. — Не советую о нем и думать — лучше на чем-либо другом от работы придуриваться: ведь все это — только до тех пор, пока кто понимающий не глянет»...
— Послушайте, Рональд Алексеевич, а вы... могли бы что-нибудь настоящее написать? Чтобы для всех интересно было? В общем, чтобы получилась настоящая книга? Ведь вот, сказывают, что какой-то зек написал в лагере книгу «Далеко от Москвы» и теперь ее издали, а зека за нее простили? Я так понимаю, она Василенко для этой цели и надобна?
Рональд стал разъяснять, что роман «Далеко от Москвы» — произведение, действительно, как слышно, написанное в лагере, однако этот роман трактует тему современного строительства, написан в духе патриотического соцреализма, а Василенко опасается брать современную строительную тему, чтобы не быть обвиненным в крамоле, раскрытии тайн и т.д. Собственные его наброски — бредовы, Володина тетрадка — не во гнев ему в его же присутствии будет сказано — беспомощная попытка фантазировать на приключенческую тему по этим бредовым наметкам «Позднего признания». Разумеется, Володины писания выше чудовищной галиматьи Василенко, но и они, по его собственному признанию, не стоят даже той бумаги, на какой нацарапаны... Дело надо начинать с самого начала, придумать сюжет, героев, обстановку. И притом, будучи профессиональным литератором и педагогом, он, Рональд Вальдек, хотя и скрытый под чужим именем, не может отнестись к творению своего пера легкомысленно, не может просто халтурить ради лагерного канта.
— Ну, коли у вас получится нечто серьезное и художественное — тем лучше! — заявили все участники этого необычного литературного совещания. — Беритесь, задумывайте, творите и, при всем том, выручайте вашего заказчика, Василенко, от его 12-летнего срока! Может, он вас потом и отблагодарит по-настоящему. Он — ушлый мужик!
Никогда еще Рональд Алексеевич Вальдек не стоял перед столь деликатной дилеммой! После беседы с ребятами он стал задумываться уже всерьез: а в самом деле, не попытать ли счастья? Не отдаться ли во власть «неги творческой мечты»? Притом где? В гулаговском аду!
Со школьной скамьи (а может, даже и еще раньше, в годы детства) он был признанным рассказчиком вымышленных им же приключенческих новелл. Еще датская писательница, в ее московские дни 1934 года, сулила ему богатство, если он, мол, возьмется «крутить сюжеты» для авантюрных романов, ставила ему в пример Агату Кристи. Сам он давно задумывался над идеей создания историко-приключенческого романа типа современного Дон Кихота, как бы в насмешку над пережитками и традициями авантюрной классики...
...И начал брезжить сюжетный каркас этого романа. У человека отнимают его доброе имя... Вот исходный мотив сюжета! Отныне человек должен жить и творить под чужим именем! А похититель — несомненный злодей, вроде Легри у Бичер-Стоу. Переставить буквы: Легри-Грелли! Хм! Имя этого Грелли, к примеру, Джакомо! Вот и герой: Джакомо Грелли! Списать этого похитителя с... Василенко! А под черты того человека, которого обокрал Джакомо Грелли, подставить черты собственные... черты Рональда Вальдека! Вот и сюжетный узелок! В какой же век все это отнести?
Мысленно он попытался перенести действие в 17-е столетие. Впоследствии даже написал главу с аксессуарами этого столетия, войском Валленштейна и лагерем Илло... Позднее ощутил свое бессилие — нехватку познаний и памяти о событиях кромвелевских и валленштейновских времен...
В состоянии этого нелегкого раздумия он заснул и даже не слышал рельса к побудке... Бригадир Милосердный догадался оставить своего работягу в покое, а позднее в барак явился дядя Миша с подтверждением: мол, Василенко-нарядчик разрешил бате полежать-подумать. Батя лежать не рискнул, чтобы зря не лезть на глаза лепиле при обходе, а пошел прямо к самому заказчику продолжить разговор...
Тот оторвался от своих текущих забот, встретил Рональда очень приветливо и тоном наставника, говорящего с неразумным дитятей, добавил ко вчерашнему еще одно конкретное обещание:
— Я тебя, старик, расконвоирую через два месяца, как сядешь за наше дело! Уже слышал, что ты сумневаешься! Уговаривать не стану, сам знаешь: общага — не сахар! Тебе же я условия создам все! Будешь иметь курево, премблюдо и зачеты! Пусть небольшие — четверть дня, но ведь главное в лагере что? Сохранить себя! Ну, ступай, думай, батя, думай. И решайся. Коли решишься завтра с утречка и начнешь. Местечко тебе готово будет в бане. Понял? Не в мойке, а на чердаке, как только станет потеплее. А пока — выделим тебе уголок в тепле, в виде потайного шкафа...
Господи! Так в какой же век отнести этот лагерный роман, предназначенный для отправки Сталину, на предмет помилования нарядчика Василенко? Рональд перешагнул в следующий, XVIII век. Франция... Людовики... Англия: три первых Георга... -Как будто свежо в памяти! Да и есть добрый консультант на соседней колонне, музыкант оркестра, венгр, профессор английской литературы в Будапештском университете, по имени Ласло... В театре сумел освоить виолончель, будучи отличным скрипачом. Может, удастся установить с ним переписку через бесконвойников? Он мог бы помочь с исторической канвой! Впрочем, Рональд и сам чувствовал себя довольно уверенно по части истории ХVIII века: Испания... Италия... несколько темноваты, но зато Америка — вот золотое дно! Индейцы, войны за независимость... Кладезь, а не век! Сколько знакомых событий!
Но соус, соус! Почему на советском Севере написан роман о XVIII веке в Англии? Как это объяснить и оправдать? Нельзя же подвести заказчика? И тут блеснуло: дескать, автор изучал «блатной фольклор» и решил противопоставить ему подлинное художественное произведение, вроде сегодняшнего Дон Кихота, чтобы, мол, изгнать, изжить «черную карету с улицы французского города Берлина», увозящую прекрасного графа Вольдемара... Рональд мысленно уже набросал предисловие... За ним — первые абзацы романа. Как будто получается! Черт возьми, ведь должно здорово получиться!
И к Василенко он вечером, за ужином, пришел уже радостно возбужденный:
— Согласен! Поверил в наши возможности! Буду писать!
Утром 16 мая, после общего развода на работы, по указанию Василенко Рональд пошел к бане. За эти краткие дни она получила крышу, печь и стекла в крошечных оконцах.
Он постучал в толстую сосновую дверь, услышал изнутри звериный рык. Высунувшаяся харя готова была взять наглеца за горло — ведь баня — одно из самых «блатных» мест на колонне, под охраной воровского закона! Однако волшебное слово «От Василенки» растопило лед в мгновение!
— А, батя-романист! От дяди Валеры? Все для вас готово: вот тут уголок темный, на манер стенного шкафа, вот столик вам приспособлен, вот чернилка из электроизолятора, вот ручка с перышком, только уж извините, перышко к ручке ниткой привязано, а вот ваш завтрак. И, главное, тетрадочка. Как испишете, так дядя Валера другую даст. Только — темно в шкафу будет, уж не взыщите: придется, коптилку жечь, зато — никто и не приметит. Если надзор заглянет — сюда нырните, в закуточек, и бумажки мы тут же и сховаем. Так вот дело по первости и пойдет. Потом — на чердаке поместим, там простору будет больше!..
