Эта дорога Рональду запомнилась тем, что шофер где-то сделал неправильный поворот и погнал автомашину, все ту же давешнюю полуторку вослед другой машине, тоже полуторке, груженной товарами военторга. Сама военторговская продавщица тоже сидела в кузове, ибо среди грузов были два ящика с винами, и она не пожелала довериться надежности брезентового укрытия поверх товаров. Шофер Залкинда был уверен, что машина впереди следует в нужном, белоостровском направлении.

Увы, через четверть часа он замедлил ход и начал подозрительно оглядываться. Чем-то дорога ему явно не понравилась — видимо, он когда-то бывал в Белоострове и понял, что находится на неверном пути. Тут-то и появился над головами самолет с двумя моторами и двойным килем, а главное с фашистскими крестами по концам крыльев и свастикой на хвосте. И хотя солнце еще не поднималось над горизонтом, этот мессершмит-110 так и купался в его первых лучах, еще розовых, взгляду существ земных пока не доступных.

Воентехник Залкинд проявил хладнокровие фронтовое! Он распахнул дверцу автомашины, стал одной ногой на подножку и подавал шоферу негромкие, очень уверенные команды:

— Давай ходу, шибче! Еще прибавь! Стоп! Давай назад, тихим! Ты смотри! Он нас продырявить хотел! Да мимо! Не вышло у фрица! Та-ак! А теперь — вправо — влево — из машины! Марш! Быстро!

Он кинулся ничком в ров, рядом улегся Рональд с белым свертком карт под мышкой. Шофер выскочил по левую сторону шоссе. Грянул сильный взрыв бомбы, почти без предварительного завывания... Взметнулись щепки и куски полуторки. Еще один взрыв ахнул впереди, на шоссе, далеко позади военторговской машины. Та дала полный газ и стремительно рванулась вперед. Финиш ее, как потом выяснилось, был невесел, но и полуторка Залкинда выглядела вроде «Антилопы-гну» после катастрофы. На шоссе дымился кузов, горел мотор, и валялось столько всяких деталей, будто здесь разбомбили полдюжины машин!

— Спасибо, Лева! Вовремя скомандовал! Что теперь будем делать?

Сориентировались по карте, поняли, что угодили на дорогу, ведущую в Александровну и Елизаветинку. По слухам, там стояли наши, но с часу на час ожидались авангарды финнов и немцев. Рональд с Львом Залкиндом зашагали назад к перекрестку, откуда повернули на неверный путь, и обещали шоферу прислать машину, чтобы собрать годные части (уцелели колеса, разбросанные взрывом и сохранившие резину). Когда вышли на белоостровскую дорогу, Рональд остановил мотоциклиста, сел на заднее сидение, подобно девицам, именуемым в Германии острым словечком «Ауспуффмице» (т.е. «кошка на выхлопе»), и в этой непривычной ему позе прибыл в Каменку, где его уже начинали клясть собравшиеся командиры и штабные офицеры Первого полка. В Каменке уже имелся готовый КП. Старый и обжитый! Некогда тут помещался штаб пограничной заставы, недавно стоял штаб полка дивизии народного ополчения, и оставалось лишь приспособить эти большие штабные землянки для нужд нынешних. И только Рональд раздал принесенные карты, со стороны Белоострова тяжко загрохотала, артиллерия.

* * *

Опять в сутках стало либо очень мало, либо уж больно много часов, да и час сделался неровным: один улетал неприметно, едва сверкнув, другие бесконечно тянулись, как на пытошной дыбе тянутся жилы...

В сводках Совинформбюро теперь почти каждый день фигурировали ожесточенные бои за город Б. Рональд и все вокруг него знали, что это — Белоостров. И хотя он сам участвовал в боях за «город Б» с первых часов 3 сентября, когда противник подступил к городу и обрушился на еще не закрепленные позиции первого полка и соседей, — он никак не мог узнать в тексте сводок столь хорошо знакомых, реальных событий. Одни эпизоды до неузнаваемости раздувались, другие замалчивались; цифры потерь и трофеев не имели ничего общего с действительностью. Слова о нашем героизме звучали крикливо и дешево, а злодей-противник выставлялся пьяным, звероподобным, беспросветно тупым, жалким и трусливым. И уж как такая горе-армия очутилась на Неве, Днепре, Волге и Кубани, имея против себя несокрушимую, монолитную советскую силу, вдохновленную гением великого Сталина, — постичь из этих сводок не удавалось и вовсе.

Уютный некогда городок Белоостров долгие годы был немаловажным транзитным пунктом на прежней финско-советской границе, солидно укрепленной нами за два с лишним десятилетия. С переносом границы под Выборг в 1940 году значение белоостровских укреплений упало, их разоружили и законсервировали. После неблагоприятного начала войны их стали снова оснащать оружием и всеми припасам. Эти прежние пограничные укрепления представляли собою систему мощных, долговременных, железобетонных огневых точек, пулеметных и орудийных, способных перекрыть друг друга перекрестным и кинжальным огнем. Притом каждая такая дот била и вполне автономной малой крепостью, рассчитанной на долговременную осаду. Гарнизоны этих точек имели многодневный подземный запас всего необходимого для обороны в условиях полного окружения, да еще могли поддерживать огнем угрожаемую соседнюю точку. Мало того, командование решило усилить этот укрепрайон еще и пехотными, полевыми частями.

С этой целью сюда и была переброшена дивизия полковника Тропинина с головным Первым полком, минометным батальоном, ротой ПВО, ротой связи в авангарде, с задачей отражать пехотные, танковые, авиационные и артиллерийские атаки против любого звена 22-го укрепрайона. Был ему придан еще и компактный танковый резерв — небольшая, мобильная группа тяжелых КВ — для немедленных контратак в случае окружения вражескими мотомехчастями наших дотов, входящих в систему укрепрайона.

С размещением стрелковой дивизии в полосе старой границы все гарнизоны дотов, их огневые средства и танковый резерв передавались в оперативное подчинение общевойсковому командованию, то есть полковнику Тропинину и штабам его полков.

С первых же сентябрьских дней произошло в полку, дивизии и в гарнизонах УРа много событий, немаловажных для хода военных действий на белоостровском плацдарме и для личной судьбы Рональда Вальдека.

Совершил при подходе сюда финских войск крупную тактическую ошибку некто старший лейтенант Смирнов, начальник гарнизона самой мощной из уровских точек, шестиамбразурной дот, замаскированной на городской окраине под неприметный сарайчик или жилой домишко.

Ошибка, а может, и акт трусости или безответственности, была непоправима: командир дот... покинул свою точку, самовольно вывел из нее гарнизон и оставил это важное, центральное укрепление на произвол судьбы. Разведывательные силы финнов не преминули этим воспользоваться, хотя, вероятно, подозревали ловушку, войдя в отлично вооруженную, оснащенную и совершенно пустую железобетонную советскую твердыню. И надолго превратили ее в твердыню финско-немецкую, неуязвимую, неприступную, стоившую нам потом сотен жертв.

И одной из первых ее жертв оказался неосторожный отрядик полковых разведчиков, возглавляемый Ильей Захаровым. Еще не зная положения в городе, они попытались приблизиться к роковому укреплению. Оттуда ударил пулемет... Илью Захарова сразило наповал.

Часом позже капитан Полесьев отдал приказ о назначении Рональда Вальдека на должность ПНШ-2, то есть начальника полковой разведки. Принимать дела было не у кого, да и принимать-то оказалось нечего: в планшетке, снятой с убитого Ильи Ильича, нашлась только схема полкового участка, в неразвязанном с дороги вещевом мешке обнаружены были копии донесений о наблюдениях за противником на прежних рубежах и недописанное письмо жене. Пришлось Рональду докончить его печальным известием... В тот же день потерял он и еще одного товарища, вызывавшего у него искреннюю симпатию: финский снайпер с большого расстояния убил выстрелом в голову (пробило каску в двух местах) комиссара второго батальона, «казаковского Фурманова», старшего политрука Сеньковского. Этого рослого, нескладного, доброго и честного человека долго помнили и долго о нем сожалели солдаты Второго батальона. Смерть была ему предрешена заранее, — почему-то Рональд это постиг с первого взгляда на Сеньковского и испытывал тайное чувство стыда, что подавил в себе это пророческое видение, не сумел уберечь этого славного, совсем не обстрелянного добровольца.