— Я ничего не почувствовал, — сказал Валерий.

— Может, тебе показалось? — добавил Илья.

— Зато я видела! — пискнула Анна. — Такое яркое, глубоко-глубоко, да?

— Да, точно! — Петр подхватил девочку на руки и звонко чмокнул. Потом опустил и очень серьезно обратился ко всем троим: — Сначала как предвестник землетрясения появилась головная боль, потом дрожь, выброс сейсмической энергии, и, наконец, он перешел в световое явление. Ровно двадцать лет назад абхазский старожил Селиак говорил мне: «У тебя тоже есть душа, ты один из нас». И вот все подтвердилось.

Дети в недоумении глядели на него. Их умственные комментарии казались ему столь же нечленораздельными, как писк летучих мышей.

— Неужели вы не поняли?! — в отчаянии воскликнул старик. — Моя головная боль происходит именно отсюда, и я видел над горами цветную ауру. Главное — это уже не впервые, и всякий раз случалось перед землетрясением, только я не осознавал своих чувств. Но теперь убедился. Я обладаю какой-то новой разновидностью психической энергии, не телепатией, не психокинезом, не отстраненностью, которые ваши родители изучают в Институте биоэнергетики. Надо пойти домой и сейчас же рассказать им! Может, я тоже сумею принести пользу и перестану быть обузой…

— Ты не обуза, дедушка, — возразил Валерий, но улыбка у него была какая-то отчужденная.

— Домо-ой? — разочарованно протянул Илья. — Но ты же обещал, что мы будем здесь до шести. Мне совсем не хочется уходить, тем более что я никакого землетрясения не чувствую.

Валерий ткнул его локтем в бок.

Анна обхватила колени деда и закинула кверху головку.

— У тебя есть душа, дедушка, я знаю! Пускай они думают что хотят!

Петр похолодел. С наступлением сумерек живописная толпа на катке померкла, а музыка зазвучала резче, отрывистей. Внезапно с двух сторон вспыхнули прожектора, едва не ослепив его.

Что, если он все выдумал? Семидесятилетний маразматик выдает желаемое за действительное! Или — того хуже — у него микроинсульт. Для психиатра, не приемлющего новомодных теорий, симптомы слишком очевидны.

— Нет, дети, — проговорил он, собираясь с духом, — это было маленькое, но вполне реальное землетрясение. Мой ум открыт для вас, вы можете все в нем прочесть, только не отвергайте меня…

Их глазки затуманились; даже славная крошка Анна, казалось, глядела на него оценивающе. Он попытался сбросить напряжение. Не бойся, полюби всем сердцем новое поколение, за которое столько выстрадал, чью свободу завоевал ценой собственной свободы и карьеры! Это было легко, когда не родились еще действительно чуждые ему умы, когда на свете существовали только Тамара, Юрий (в те времена его звали Ежи) да горстка других перепуганных гениев, а на них, как на добычу, охотились военные и контрразведчики вроде Колинского. Петр во весь голос потребовал, чтобы их уважали, как всех советских граждан, а не третировали, точно подопытных кроликов. При содействии друзей за рубежом он опубликовал данные о весьма сомнительном направлении, какое приобрела психологическая наука в его стране. Осмелился пойти наперекор, и ему быстро заткнули рот. Но теперь не шестидесятые и не семидесятые: все изменилось.

Внуки по-прежнему смотрели на него. Анна улыбнулась первой, за ней Валерий и, наконец, Илья. Он и сказал:

— Ладно, дедушка, пойдем, расскажем маме с папой.

— Замечательно! — прошептал Петр, опустив голову, чтобы они не увидели его слез.

И детишки поспешили в раздевалку.

Тамара и Юрий жили теперь в большой квартире, совсем близко от университета. Валерий, Илья и Анна, опередив Петра, ворвались на кухню, где их родители вместе готовили обед (если не очень уставал после работы, Юрий с удовольствием помогал жене). Дивный запах домашней колбасы витал во всех комнатах, а Тамара вынимала из духовки ароматные хачапури — грузинские лепешки с сыром. Прыгая и надрывая глотки, дети рассказали о том, что дедушка, по его словам, открыл в себе метапсихические способности. Анна твердила, что она тоже чувствовала сотрясение и земную ауру — «совсем как дедушка».

— Да нет, я не думаю, — усомнился старик. — Возможно, все это мои фантазии. — Он попятился перед громогласными детскими протестами и беспомощно поднял руки. — Теперь я уже и сам не знаю, что было, чего не было.

Юрий развязал передник и накрыл кастрюлю с дымящейся солянкой.

— Пойдем, папа. Пусть Тамара управляется с этими краснокожими, а мы подберем тебе что-нибудь для успокоения нервов.

Они прошли в небольшой уютный кабинет молодого биофизика и закрыли за собой дверь. Петр опустился в мягкое кресло, а зять налил ему в стакан из большой оплетенной бутыли.

— Хватит, хватит, Юрий! Нечего коньяк переводить на выжившего из ума старика.

— Выпей. А потом выясним, что же с тобой было.

Гаврыс уселся за письменный стол, отодвинул в сторону стопку журналов и корреспонденции. Потом сцепил пальцы и посмотрел на свои синеватые ногти; бледное лицо было безмятежно спокойным, волосы небрежно падали на высокий лоб. Себе он коньяку не налил.

— Что действительно нужно сделать, — пробормотал Петр, уткнувшись в стакан, — это проверить в вашей сейсмической лаборатории, действительно ли сегодня около половины пятого было небольшое землетрясение, или мне оно пригрезилось.

— Тамара проверит.

— А как она… Ах, ну да, конечно. — Петр жил здесь уже больше двух недель, но никак не мог привыкнуть к тому, что телепатией зять и дочь пользуются даже в быту. Он отхлебнул из стакана терпкого коньяку: сразу видно, грузинский, а не казахский, и вздохнул. — И все же это было, клянусь тебе!

— Собственно, в реакции психики на сейсмическую активность ничего неординарного нет, — заметил Юрий. — Нам уже многое рассказывали о подобных ощущениях.

— Значит, я экстрасенс? — От волнения старик даже привстал с кресла.

Юрий Гаврыс поднял на тестя глаза, синие, как те лазуриты, вставленные в серебряную рукоятку кинжала, что висел на поясе у Селиака Ешбы, патриарха Верхней Бзыби.

— И ты говоришь, это у тебя уже не первый раз?

— Да, третий. Первый был в шестьдесят шестом, еще до того, как я пытался отогнать от вас с Тамарой тех шакалов… В апреле шестьдесят шестого в Ташкенте проходила конференция по психиатрии.

— Да… ты как раз угодил в землетрясение.

— Самолет приземлился в аэропорту, меня тут же начала мучить дикая головная боль, и я увидел призрачное свечение на поверхности земли. А с первым толчком симптомы исчезли. Но поднялась паника, нашу гостиницу здорово тряхнуло, поэтому я как-то не связал одно с другим. Затем в прошлом году случилось то же самое. В Улан-Удэ был зарегистрирован слабый подземный толчок. Я очень удивился, когда на следующий день прочел о нем в газете, но мысли были заняты другим: в декабре у тебя случился второй приступ, и я…

— Да-да, папа, я помню, — отмахнулся Юрий. — Тебе повезло родиться крепким грузином, а не болезненным поляком. Сердечная недостаточность сейчас весьма некстати, когда впереди столько дел… Мы приступаем к совершенно иному этапу работы.

— А КГБ? — удивился Петр. — Разве он уже не финансирует программу создания биоэнергетического оружия! Что-то не верится, чтобы хищники вас выпустили из своих лап…

— Андропов при смерти — месяца не протянет. А вместе с ним умрет и власть КГБ над нами. Только он на пару с адмиралом Горшковым видели в психике человека агрессивный потенциал. Пока Андропов возглавлял КГБ, он лично интересовался направлением парапсихологических исследований. Ты, наверно, слышал, что сам Брежнев лечился у экстрасенса и полностью разделял планы Андропова относительно психологической войны.

Петр кивнул.

— Андропов занял место Генерального секретаря, будучи уже неизлечимо болен, и потому немного ослабил вожжи. То страшное лето семьдесят девятого, когда Симонов и ему подобные извращенцы порылись в мозгу американского президента во время подписания в Вене ОСВ-два, уже не вернется, во всяком случае, в близком будущем. — В улыбке Юрия мелькнуло что-то зловещее. — Мы взрастили умственный оазис в Казахском государственном университете. Дело долгое, трудное, но наконец оно завершено. Мы вырвали с корнем последние сорняки лишь в декабре прошлого года. Лично я вырвал…