Сторож уже был твердо уверен в том, что переборщил с показаниями.

– Женские…

– Так. – Никитин повернулся к выходу и заявил: – Вот этих двоих сотрудников я стараюсь не оставлять наедине с людьми. Это всегда заканчивается печально для тех бедолаг. Но раз разговор не клеится…

– Ошибся я, наверное!

– Так. – Саша снова развернулся к сторожу.

– По нужде захотелось в пять часов, пошел к складу, а там…

Никитин посмотрел на покрасневшего Старикова, а сторож промямлил:

– В общем, наврал я. Боялся, что с работы выгонят. Меня посадят за дачу ложных показаний?

– Как на базу еще можно проникнуть, если не через центральный вход? Окажешь помощь следствию, замолвлю за тебя словечко перед генеральным прокурором.

– Пошли, покажу!..

Черников в течение всего дня регулярно отзванивался Никитину и сообщал, что он находится то в архиве УВД, то в картотеке УИН, то почему-то на квартире доктора исторических наук Муромова, о котором начальник не имел совершенно никакого представления. Приехал он лишь к пяти вечера. На нем кипела рубашка. Черников безостановочно обмахивался промокшим насквозь носовым платком.

Он рухнул на стул в кабинете Никитина, жестом фокусника бросил перед собой истрепанный ежедневник и заявил:

– Пивка бы сейчас. С литр!

Саша пронизывал друга взглядом, пытаясь понять, удался трюк с архивом или нет.

– Не томи. – Эти слова прозвучали как угроза.

– Пива, говорю, хочу. Пойдем, Никитин, в парк, по бутылочке зальем? А еще лучше – на розлив. Ты любишь, Никитин, пиво на розлив?

Александр молча поднялся, проверил наличность бумажника и взял со стола ключи.

– Да я и сам предложить хотел. В центральном пиво лучше, а в том, что за управой, народу меньше. Так куда?

– А мы возьмем в центральном, перейдем дорогу и там, за управой, будем почти в одиночестве пить хорошее пиво.

– Под окном начальника ГУВД в десять часов утра!..

– Первый раз прятаться, что ли?

Здесь никто не мусорил.

Через полчаса два офицера полиции сидели под деревом, в пятидесяти метрах от стены управы с бутылками пива в руках. Небольшая лужайка среди кустарника за зданием ГУВД являлась самой экологически чистой зоной в городе. Здесь никто не мусорил. В этих местах Никитин с Черниковым иногда размышляли о существе бытия за бутылочкой пива.

– Ну так что с архивом? – напомнил терпеливый Александр.

– Слушай. – Черников открыл бутылку ключом от кабинета. – А почему ты решил архив проверить?

Никитин почувствовал, как у него снова теплеют ладони.

– Накопал что-то?

– Накопал? – Сергей приложился к бутылке и в три глотка ополовинил ее. – Кха!.. Накопал… Мать-перемать, когда я тебе скажу, что накопал, ты рассудок потеряешь!.. Что-то пивко теплое, нет?

Буквально за час до приезда Черникова из кабинета Никитина вышла молоденькая девушка, сотрудница следственного комитета. Вряд ли она предполагала, закончив юрфак, что ей ежедневно придется описывать и переворачивать с боку на бок трупы, пахнущие кровью и нечистотами, допрашивать людей, превративших живую плоть в мертвую, и в ответ на вопрос: «Почему вы это совершили?» – слышать: «Черт его знает, так получилось». Однако кабинетная работа – не для следователя комитета.

Понимая все это, Никитин пошел на хитрость.

– Алло, здравствуйте! Следователя Бородулину можно пригласить к телефону? А, это вы?! Извините, не узнал. Я вот по какому поводу… Вы в ГУВД когда собираетесь? Сегодня? Замечательно! А я вот из кабинета вырваться не могу. Может, зайдете на пару минут, когда приедете? Вот и отлично! Я вас жду.

Этот разговор был утром, а в три часа дня Бородулина была у Никитина.

Поговорив о перспективах раскрытия и о том, стоило ли объединять в единое производство дела об убийстве Вирта и пока неустановленной девочки в одно, как это велел сделать начальник комитета, Александр перешел к сути, зачем, собственно, и добивался встречи:

– Виктория, вам нравится то, чем вы занимаетесь? Я спрашиваю так потому, что знаю: самое трудное – это начать. Следователями, как и оперативниками, не рождаются. Ими становятся. То, что они переживут на первых порах, отложится у них в головах на всю последующую жизнь. Вам, конечно, легче было бы, если бы пришлось расследовать дело о взятках или, скажем, о превышении кем-нибудь своих служебных полномочий. Потом, понемногу набирая опыт, перейти к более сложным в физическом и психологическом плане делам. Но получилось вот так. Первое ваше дело касается маньяка. Вы уверены, что справитесь?

– Да, – взглянув в глаза Никитину, ответила девушка.

Ему это понравилось. Люди, смотрящие в глаза, уверены в себе. Нет, они не самоуверенные. Между двумя этими понятиями лежит пропасть.

– Вика, будут еще смерти. Я уверен в этом. Если мы станем… – он чуть было не сказал, забывшись, «блевать в ванной», но вовремя спохватился: – Да, сидеть сложа руки. От вашего профессионализма зависит половина успеха всей общей работы. Если в нашей цепи выпадет по любым причинам хоть одно звено, то будет беда. Если вы чувствуете, что не справитесь, я найду выход на начальника комитета. Я смогу убедить его в том, чтобы отдать дела более опытному следователю.

– Я справлюсь, – неожиданно для Саши перебила его Виктория.

– Тогда мы партнеры, не так ли? – Никитин улыбнулся и протянул ей руку.

– Партнеры! – Она обрадовалась, пошла к выходу, но остановилась у двери. – Скажите как опер. Установлено, что смерть девочки наступила около девяти часов вечера. Какой смысл был перетаскивать тело через забор ночью и подбрасывать его на базу? Ведь это огромный риск. Обычно психи оставляют жертву на месте преступления. Человек без отклонений не будет так уродовать тело. Почему же он стал перемещать труп? Значит, у него есть какой-то мотив?

Никитин внимательно посмотрел на девушку. Кажется, она действительно справится.

– Что же ты мне такого расскажешь? – настороженно глядя на приятеля, спросил Никитин.

Его только что открытая бутылка еще дымилась пивными парами, но он про нее, казалось, забыл.

Черников старательно допил пиво, катнул бутылку, как шар боулинга, в куст и достал сигарету.

– Я буду краток. Сорок камней весом по три карата каждый из коллекции графа Муромова исчезли в неустановленном направлении в вихре революционных преобразований начала столетия. Таким же неустановленным путем указанные камни обнаруживаются в тысяча девятьсот семьдесят восьмом году в коллекции одного из антикваров Харькова. После того как сотрудники местного уголовного розыска получают на эту тему оперативную информацию, камни вновь исчезают. В квартире антиквара совершена форменная высококвалифицированная кража. Опера не успели буквально на пару часов. Понятно, что антиквар молчит как рыба. В семьдесят восьмом году сообщить о том, что у тебя отобрали алмазы, – безумие. Можно было намотать срок самому себе. Но информация пролетела, и опера начинают отработку. Все держится только на словах, без официальных заявлений, поэтому оперативный интерес сыскарей в этом направлении начинает угасать. С тех пор известны лишь две вещи. Камни были – раз. Второе – к разбою причастен некто Степной, в то время гастролер без определенного места жительства. В ИЦ есть сведения, что существует законник с таким погонялом, но где он и чем живет сейчас, если еще не помер, – неизвестно.

Никитин сидел спокойно. Информация Черникова не несла в себе ни сенсации, ни подсказки. Просто всплыла история камней – не более того. Что тут удивительного? Раз есть камни, значит, должна быть и их история. Он продолжал молчать, придерживаясь своего старого правила: никогда не перебивай человека, который пытается связать свой рассказ логикой. Пусть закончит, подумает, вспомнит, добавит и скажет, что вот, мол, и все.