Галактический год: Ла Прим 1-385-969

15 декабря 2072 года

Полю Ремиларду не понравилась новая территория, где жили лилмики. Раньше, когда Генеральным Инспекторам требовалось встретиться с магнатами vis-a-vis, они вызывали их в пустынную секцию Административной сферы, где обустраивали более-менее уютный уголок. Там и вели беседу на телепатическом коде, затем исчезали. Это было как-то по-семейному, доверительно…

Теперь все по-другому, возможно, потому, что руководители галактического государства в последние годы стали испытывать тревогу по поводу того неприятного впечатления, которое они производили на неугомонных, привередливых homo sapiens. Действительно, поговаривали на Земле: все экзотики — люди как люди, с чуждым, но зримым и в какой-то мере понятным образом жизни, а кто такие лилмики? Что за невидимые, сверхчувственные сущности без роду и племени?.. По какому праву они присвоили себе верховные функции?.. Ответом на эти вопросы стало строительство собственного национального анклава, который назвали Сайрел. Здесь были воспроизведены условия, в которых взрослела и набиралась ума и метапсихической силы причудливая раса, давным-давно сбросившая путы бренных тел, — недаром кое-кто всерьез утверждал, что они были свидетелями рождения нашей Вселенной. Странная точка зрения!.. Бездоказательная… Ведь существовала их родная планета — гигантский скалистый шар, вращающийся вокруг такой же аномальной, как и Телонис, звезды Нодит, расположенной в 27000 парсеках от Земли. Мир уродливый, отталкивающий, с губительной, ядовитой атмосферой — может, потому уже издавна был наложен запрет на его посещения, тем более на возрождение этой адской планеты.

Поль Ремилард вышел на станции местного метрополитена, которая так и называлась «Сайрел», и шагнул в мир блеклый, затянутый туманом, наполненный букетом запахов, в котором очень четко выделялся запах свежескошенной травы. Густая облачная взвесь полностью скрывала дали — видно было всего лишь на расстоянии нескольких шагов, при этом у любого человека создавалось впечатление, что он и есть тот источник света, то местное солнышко, которое освещает удивительную землю. По мере продвижения вперед перемещалось и освещаемое, значит, видимое, пятно.

Поверхность под ногами была покрыта мерцающим мхом, в который воткнуты редкие целлофановые стебельки, кустики травы. Здесь же ползали нелепые «организмы», поминутно выпускающие ростки, которые на глазах тянулись вверх, рождали соцветия, потом коробочки, которые с треском лопались, разбрасывая вокруг искры-споры. Вообще Поля Ремиларда, неоднократно посещавшего анклав, более всего поражало обилие света и цветовых оттенков, насыщающих этот мир. Светилось практически каждое живое «существо», а также камни, плиты под ногами — и глубокая, непроницаемая тьма, скрывающая от глаз пришельца изысканно-непривычное, в чем-то отвратительное, в чем-то привораживающее скопище жизни. Пусть завеса тьмы была легкой, фиолетовой, невинной, однако пробить ее не то что взглядом — телепатическим лучом было невозможно. Она то сгущалась, то рассеивалась, но это зыбкое темно-лиловое марево существовало здесь постоянно. Рядом светоносные живые потоки, а в десятке метров — глухомань, нарядная, опрятная, ни при каких условиях не желающая стать изведанной. Вероятно, поэтому люди всегда испытывали антипатию к незлобному, но и не доброму чуждому миру. В этом, по мнению Ремиларда, как в капле воды отражалась детская непосредственность, непривычная для космоса поспешность, глупая предвзятость, которая отличала его расу.

Нас, землян!..

Вот и ручей, в котором плясали окрашенные капельки-гальки из горного хрусталя. По берегам «потока», где были разбросаны гигантские кристаллы-»валуны», суетились какие-то водяные жучки с глазами-искорками. По обе стороны от ручья росли какие-то грибообразные создания, шляпки которых были утыканы брильянтово поблескивающими остриями. Здесь же тянулись заросли местного «камыша» — по их стекловидным листьям, лепесткам пышных цветов радужными пятнышками ползали какие-то букашки.

Резиденция Верховного лилмика была укрыта в сумеречной роще многоствольных местных «ив». Все деревья представляли собой некие стеклянистые сооружения, украшенные резной «листвой», — при набеге мягкого теплого ветерка они позванивали… Дом лилмика можно было принять за гигантский золотой самородок, один торец которого слегка обработан — вернее, оплавлен. Ни дверей, ни окон — глыба золота, рожденная каменистой, посвечивающей почвой!..

С тех пор как лилмики позаботились о своем общественном имидже, они стали интересоваться социальными вопросами, а также проблемой взаимоотношений с другими расами. Поль Ремилард решил не перечить Генеральным Инспекторам. Однажды он попытался донести до них суть возникающих проблем, однако экзотики так и не смогли разобраться в тонкостях столь чуждых для них вопросов — тем не менее они частенько — особенно сначала — порывались подменить его в решении тех или иных конфликтов. Попытки были неуклюжие, и Ремилард как-то откровенно сказал лилмикам, что чистым сущностям, по существу божествам, вряд ли к лицу уделять свое внимание решению мелких частных вопросов. С тех пор они перестали вмешиваться в его действия, оставив в своем ведении только контрольные функции.

Первый Магнат остановился перед бесформенным куском желтого металла и мысленно произнес:

Я прибыл.

Тут же в стене образовался широкий проем, Поль шагнул внутрь, прошел темным коридором и добрался до единственной, слабо освещенной комнаты, стены которой были изогнуты, то есть к каждой точке можно провести касательную, поверхность слабо фосфоресцировала. Взгляду здесь не на чем было остановиться. Не в пример стенам пол был вполне удобен для ходьбы. В центре комнаты стояло массивное золотое кресло. Неожиданно раздался телепатический голос лилмика:

Добро пожаловать, Первый Магнат. Светлых вам мыслей. Прошу садиться.

Как только Поль устроился в кресле, в четырех углах, вырисовавшихся в комнате, вдруг соткались из воздуха четыре возвышения — пятое появилось в центре. Следом на возвышениях возникли человеческие головы, разве что чуть больших размеров, чем натуральные. К их затылкам из стен тянулись нити из экоплазмы. Выражения лиц были доброжелательны.

Существо, обосновавшееся в центре, так называемый Примиряющий Координатор, имело глаза серого цвета. Взгляд мудрый, спокойный — казалось, существо много старше, чем его коллеги, хотя почему именно такая мысль приходила в голову Полю, он сказать не мог. Примиряющий Координатор говорил редко, видимо, считал недостойным для себя общаться с таким вульгарным материальным объектом как человек. Беседу обычно вели остальные существа. У них у всех глаза, как на подбор, отливали цветом темного аквамарина.

За долгое время общения с лилмиками Поль сумел изучить их характеры. Они заметно отличались друг от друга — манерой вести беседу, особым душевным настроем, который мы обычно считаем образом мышления. То существо, что было принято называть Родственная Тенденция, изъяснялось тяжеловесным, всегда немного язвительным и недовольным слогом. Такого человека обычно называют брюзгой. Умственная Гармония была более терпимой, спокойной, правда, иногда ее заносило в какие-то мистические дебри — тогда она начинала рассуждать горячо, проникновенно, не обращая никакого внимания на то, что ее не понимают. Подобные заскоки придавали «ей» романтический налет. Самой ироничной, не скрывающей предубеждения к homo sapiens, являлось Бесконечное Приближение. Душевное Равновесие можно было, по мнению Ремиларда, считать «своим парнем» — говорило оно попроще остальных, обожало просторечные обороты и бесстрашно высмеивало своих коллег, даже самого Верховного лилмика.

Примиряющий Координатор зловеще уставился на Первого Магната, его серые глаза были подобны бездонным колодцам.

— Поль, мы бы хотели обсудить с вами дело чрезвычайной важности. Прошу простить, но у нас нет времени на обмен любезностями. Давайте сразу перейдем к делу.