– Вам на русском языке?

– А можно на-русском?

Молодая голландка изъяснялась по-русски вполне прилично. Она сказала, что разговор у них пойдёт о «золотом» для Амстердама XVII веке, когда он стал столицей Голландской Республики.

– Как получилось, что в том веке наша маленькая заболоченная страна на окраине Европы до такой степени продвинулась вперёд во всём, что целое столетие ей не было равных? – она начала свою экскурсию с вопроса.

«Очень грамотно в профессиональном плане», – про себя отметила Марина. Группа – человек пятнадцать соотечественников – заинтересованно ждала ответа.

Ответ голландки был таков: потому что на исторические подмостки, туда, где ещё недавно был король – со своими идеями власти, войн и захвата чужих территорий, – вышел купец. Он стал новым героем, он диктовал, как строить город. Ему не нужны были дворцы, площади и парки. Он хотел удобства и безопасности. У него были деньги, и он получил, что хотел. Больше часа, увлечённые энтузиазмом гида, потомки Петра Первого, любившего этот город, ходили по набережным бесчисленных каналов, рассматривали трёхэтажные дома с островерхими крышами и обязательными прочнейшими крюками под ними (купцы хранили товары на чердаках); заходили во дворы некоторых домов, просторные и ухоженные, внимали рассказам о людях, живших в домах. На прощанье милая голландка посоветовала всем, кто не был, сходить в Рейксмузеум[13] и обязательно посмотреть «Ночной дозор» Рембрандта:

– Вы увидите кусочек жизни Амстердама того времени и тех голландцев, которые всё это построили.

Её проводили дружными аплодисментами. К Марине подошёл один из одногруппников:

– Зашибец тётка. Может, сходим? Я бы тачку взял.

По виду и речи он был типичным «братком», но, как Марина заметила, слушал и смотрел очень внимательно.

– Жили ж люди! – рассказ гида явно задел его за живое. – Деньги, свобода, всё в ажуре. Никто не трогал. Но и они не зажирались, как наши. Дворцы им по фигу. А у нас ведь как: бабла навалом, так он Версаль себе бацает…

«И в Версале он был», – про себя отметила Марина.

Его рассуждения были прерваны громкими криками:

– Петро, ты куда делся? Айда, по пивку ударим! – К ним приближалась компания гарных хлопцев, без сомнения не раз уже «ударявших по пивку» в этот день. Марина поспешила ретироваться.

«И, правда, что ли в музей пойти, на магазины денег нет – а там, может, кофе удастся выпить?» – рассуждения, не делавшие честь музейному работнику.

Пошла – и пропала там на полдня. Час просидела перед «Ночным дозором», раздумывая над судьбой картины. Амстердамские стрелки её отвергли. Рембрандт создал совсем не то, что они хотели, – а хотели они наверняка доску почёта народных дружинников. За это самолично выкладывали денежки из собственных карманов. Рембрандт добавил случайных зевак, которые, разумеется, ни за что не платили, какие-то ненужные, на взгляд стрелков, детали. Картина висела где-то всеми забытая, чудом уцелела. Но уцелела! Рукописи не горят!

Марина шла, погружённая в свои мысли, и не сразу до неё дошло, что кто-то обращается к ней по-английски:

– Простите, вы случайно не знаете, где Амстел?

Марина увидела перед собой высокого блондина в замшевой куртке и только тогда почувствовала, что погода изменилась, стало холодно и ветрено. Она решила не останавливаться: «Хорошо ему в тёплой куртке вопросы задавать, а у меня зуб на зуб не попадает». Почти уже пробежала мимо и вдруг устыдилась: она ведь знала про реку Амстел, на которой стоял город, ей сегодня об этом рассказывали, а человек, может, приезжий, так и не узнает никогда. Остановилась и стала объяснять, что река здесь, но под землей, вот как раз на месте этой площади.

– Как интересно. Вы, наверное, много знаете. Расскажите, если есть время. Вот и бар рядом, я заплачу за выпивку.

Марина действительно дрожала от холода, и мысль о тёплом месте и о чём-нибудь горячем показалась не просто привлекательной, но спасительной. Они вошли в уютный ресторанчик. Марина заказала горячий шоколад…

– Я заплачу за себя.

– О, конечно, я не сомневаюсь, что сейчас вы мне предложите «пойти по-голландски»[14].

Марина не поняла, а незнакомец захохотал:

– Вы ведь у себя в Англии так говорите. Всё, что смешно и нелепо, у вас голландское. Язык хранит следы былого соперничества на море.

Лестно, когда в столице европейского государства тебя принимают за англичанку, жаль, что порадоваться этому Марина сейчас не могла.

– Я не англичанка, разве вы не слышите мой акцент? И внешность у меня далеко не английская.

– Благодаренье Господу! Да, вы и не похожи на дам с острова. Кто же вы? Можно я угадаю? Француженка? Полька?

– Я русская. Замёрзшая и усталая русская.

– А вы разве бываете другими?…Ой, простите, я сказал глупость. От радости. Если бы десять минут назад меня спросили, чего я хочу больше всего на свете, я бы ответил: встретить привлекательную русскую женщину.

– Десять минут назад, если мне не изменяет память, вы очень хотели узнать, куда делся Амстел.

– Это от застенчивости. Я очень застенчив и не мог придумать ничего лучшего, чтобы вас остановить. Я вообще-то голландец и вырос в этом городе. Позвольте представиться – Виллем. Он приподнялся на стуле.

Марина не знала, смеяться или сердиться. Ни на то, ни на другое настроения не было: только флирта ей в этом городе не хватало.

– Меня зовут Марина. Я сейчас допью свой шоколад, заплачу за него и уйду. Я действительно устала, и мне завтра рано вставать. Скажите только, что значит «пойти по-голландски»?

– У англичан это значит, поделить счёт пополам, чего мне бы очень не хотелось. Я бывал в России, в Москве и Ленинграде, и знаю, что у вас это не принято.

– Не принято.

– А вы не знали, как нас высмеивают англичане? Что такое «Dutch comfort», «Dutch concert»?[15] – Виллем объяснил значение каждого выражения.

– Очень смешно. Спасибо, мне нужно идти. Между прочим, вы правы. Устают и мёрзнут все люди, но только русские выкладывают эту информацию первому встречному.

Пожалуйста, подождите. Я бы не хотел выглядеть в ваших глазах этаким nightstalker[16]. Это совсем не так! А русскую женщину мне действительно хотелось встретить, потому что толь ко с вами и можно хорошо поговорить: англичанки… ммм… не очень интересны, француженки заумны, немки вульгарны, голландок я слишком хорошо знаю. Я музыкант, виолончелист, репетиции целыми днями, вечером, если не работаю, просто хочется поговорить не о музыке. Не с кем! С семьёй я не живу. К сожалению…

Марина не ушла. Она заказала зелёный чай, разрешила Виллему заплатить (он, смеясь, согласился принять двадцать евро – всё, что у нее было в сумке), а потом они и поужинали вместе в этом ресторане. С ним можно было какое-то время не думать о том, что случилось два дня назад.

– Марина, есть ли смысл спрашивать, можем ли мы провести ночь вдвоём? Sorry, it's «Dutch courage»[17].

– Виллем, вы очень милый, – Марина чуть было не сказала спасибо, но до такой степени эмансипе она, всё же, не была, – но смысла спрашивать нет.

– Понял. Жаль. Но проводить вас до гостиницы я должен из простого человеколюбия и гостеприимства: без моей тёплой куртки вы вернетесь в свою Россию простуженной, и мне будет стыдно до конца жизни.

– Согласна. Интересно только, как вы узнаете, простудилась я или нет?

Сказала, не думая, и сразу же пожалела об этом, потому что Виллем тут же без слов полез в карман за ручкой. Но, к счастью, свет погас. Ресторан закрывался. Марина накинула на плечи куртку Виллема. До гостиницы было недалеко. Расстались у входа, поцеловав друг друга в обе щеки: по-европейски.

Марина подошла к reception, чтобы взять ключ. Ночной портье, – она невольно содрогнулась, вспомнив о фильме, – выдал ей ключ и сказал: