Но вместо Ахмадши вошел Равиль и остановился изумленный: каким образом отец раньше него очутился в Камске?

— Случилось что-нибудь?

— Куда уехал Ахмадша?

Молодой нефтяник сделал вид, что не знает, где проводит брат свободные вечера; тонкое, подвижное лицо его было сейчас непроницаемо. О влюбленности Ахмадши он, конечно, догадывался; стоило хоть раз увидеть парня в состоянии рассеянной задумчивости, уставившегося сияющим взглядом неведомо куда, и все становилось понятно. Но кто его любимая, Равиль не знал: не произошло еще у братьев разговора по душам. Слышал он о встречах с Юлией и Надей Дроновой, и еще две хорошенькие девушки — Дуня и Ленка с сейсмической разведки — частенько похаживали, обнявшись, мимо избы, где жили буровики, звонко смеялись, пели. Как относился к ним Ахмадша? С которой из них встречался? Однажды Равиль застал у ворот Дуню и Ленку, когда они приглашали Ахмадшу на танцы; но в тот вечер он уезжал на базу.

— Плохо смотришь за младшим братом! — сердито упрекнул отец.

Заслышав тяжелые шаги Самедова, он достал из сумки две поллитровки, полкилограмма колбасы и банку консервов.

Джабар ввалился, как ухарь-купец, держа под мышкой буханку хлеба, с торжеством поставил на стол бидон с солеными огурцами.

— Всю деревню обегал. Время такое: ни малосольных, ни прошлогоднего засола, а вот явилась прихоть — и достал.

— Шофера бы послал, чем самому ходить по дворам, — глухо отозвался Ярулла.

— Это хуже. Сам-то я — шутя, а шофер при случае нажалуется: эксплуатирует, дескать, меня управляющий трестом, использует не по специальности. Буханку купил просто из амбиции. — Джабар сел на лавку, вытер платком разгоряченное смуглое лицо, уже утратившее из-за полноты резкость очертаний. — Взяли меня ребята в оборот у ларька. Хлеб, мол, привозят черствый, а то и с плесенью. Неделями свежевыпеченного нет. Вот что значит прощупать жизнь собственными руками!

Равиль понял: старые друзья решили запросто, как в прежние времена, отпраздновать сегодняшние события. Но почему они приехали сюда?

Молодой мастер торопился на новую буровую точку, прием которой нельзя было откладывать, и не мог принять участия в домашнем застолье.

Он уже получил по меньшей мере сто выговоров от Фатимы за поспешный выезд на работу, и лишний выговор от стариков его не страшил. С женой расставаться было трудно. Всю неделю она забрасывала его письмами: и скучно, и Рустем беспокойный. Желая придать ей бодрости, Равиль сослался на пример своей матери, которая никогда не сетовала на скуку и вообще ни на что не жаловалась, но на Фатиму это не произвело впечатления, ведь она из интеллигентной семьи, образованная, диплом имеет, и постоянно сидеть дома в обществе свекрови ей тоскливо. О жене Равиль много думал и тревожился. Другое дело — Ахмадша: он не маленький мальчик, а брат не нянька ему. Однако семья есть семья, и отец имел право упрекать.

Равиль уже выходил из калитки, ведя мотоцикл, когда увидел неспешно шествовавших мимо Дуню и Ленку.

— Девчата, вы не видели моего братишку? — без церемонии спросил он.

— Покатил на пристань. Там у него зазноба завелась. — Ленка обидчиво скривила полные губы. — Надежда Дронова, дочка директора химкомбината. Конечно, не нам чета!

— Сегодня с Ахмадшахом, а завтра с заводским инженером гуляет в обнимочку! — съязвила Дуня.

— С Ахмадшой она только по выходным, а заводской всегда под боком… — добавила Ленка, ревниво вспыхнув.

Насплетничали и пошли себе.

голосисто завела смешливая Дуня, обняв подружку за плечи.

«Дочка директора химкомбината? Значит, брат с Надей встречается!» Бурмастер оглянулся на окна избы: отец стоял у распахнутой створки и провожал девчат угрюмым взглядом.

Нефтяник торопливо сел на мотоцикл: при всей пылкости характера он не переносил домашних свар, с детства привыкнув к согласной жизни родителей.

— Начинает вольничать сынок, к бабам потянуло? — спросил Самедов, сохранивший былую грубость речи. — Ничего, не горюй: парень взрослый, не мальчишка шестнадцати лет.

— Мой сын распутничать не станет, — убежденно возразил Ярулла. — Не тому я их учил.

— Если ты уверен, что внушил детям твердое понятие о морали, тогда чего же боишься?

— Не успел обещание выполнить насчет Ахмадши. Ты же говоришь, он за дочерью Дронова погнался? И здесь, в деревне, об этом уже известно! Слышал, как девушки отозвались о Надежде Дмитриевне? Не того я хотел бы для своего сына.

Самедов удивленно свистнул.

— Скажи на милость! Он бы не того хотел. Мало ли болтают из зависти! Надя, пожалуй, даже слишком серьезная. Инженером работает и наружностью хороша.

— Хороша она, слов нет, а только, понимаешь, совсем не то, что нужно.

— Черт знает, чего тебе нужно! — рассердился Самедов. — Персидскую княжну метишь заполучить в невестки? Ну, сговаривались с Юсуфом… Дело прошлое. Теперь уже все равно не поправишь!

— Не хочешь поправить, не вмешивайся! — отрезал Ярулла и так сильно наклонил поллитровку, что водка плеснулась через край стакана.

Впервые в этот вечер он пил, не уступая Джабару, но, почувствовав, что опьянел, потребовал немедленно вернуться в Светлогорск.

— Под крылышко супруги потянуло?

— Обязательно, — жена надежный щит, да и внучонок ждет.

А на самом деле не хотел Ярулла сейчас разговаривать с сыном: боялся наговорить лишнего, да и не мог показаться ему на глаза в нетрезвом виде — берег родительский авторитет.

Дронов ни в чем не стеснял дочь. Ахмадша ему нравился, и к Ярулле Низамову он относился с большой симпатией, поэтому выбор Нади его не тревожил.

Но когда она в клетчатой короткой юбке и беленькой кофточке сбегала с террасы, то показалась ему совсем еще девочкой; и вдруг жаль стало ее, устремленную к чужому человеку, который, все ускоряя шаги, подходил к даче.

Однако встретились они внешне сдержанно, только взялись за руки и, не зайдя к отцу, сидевшему на веранде, как в стеклянном аквариуме, и, конечно, видному издали, медленно пошли к лодке, привязанной у мостков.

Не обижаться же на них! Дронов вышел на террасу.

— Здравствуй, Ахмадша! А ты, Надек, взяла бы жакет. К вечеру на реке будет прохладно.

Низамов словно очнулся, побежал поздороваться с Дмитрием Степановичем и взять жакет. А Надя? Она неотрывно смотрела на избранника своего и улыбалась, в лице ее светились радость и гордость.

У Дронова больно дрогнуло сердце.

«Будь счастлива, моя дорогая девочка! У всех есть эта возможность, но далеко не все умеют быть счастливыми».

Теплоход прошел и остановился у пристани, длинные волны покатились от него, с плеском начали биться о берег, о сваи мостков.

Ахмадша, не обращая внимания на летевшие брызги, спрыгнул в лодку и, подогнав ее ближе, помог Наде сесть. И опять Дронова странно тронуло то, что его дочь, спортсменка и альпинистка, принимает ухаживания этого светлоглазого смуглого юноши как нечто должное, будто она сама не могла так же лихо спрыгнуть с мостков в качающуюся лодку.

— Смотрите, Ахмадша, пассажиры всегда сразу спешат к роднику. Раньше его называли Святой ключ. Вода в нем прозрачная, как стекло, и такая холодная, будто течет с ледника. Я слышала, здесь в поселке над мысом когда-то жила красивая девушка… А к местному купцу, гнавшему хлеб из глубинки, приезжали торговцы с Поволжья. Один из них полюбил красавицу, а потом бросил. Она не пережила горя, которое тогда было еще и страшным позором. — Губы Нади дрогнули от жалостного сочувствия. — Конечно, в те времена у девушки, от которой все отвернулись, был один путь — в омут головой. И, однако, сразу видна слабость характера.

— Отец рассказывал нам эту историю. Я понимаю, он хотел предостеречь нас от легкомысленного отношения к жизни, он прав… Зачем же? — Ахмадша покраснел, плавными взмахами весел гоня лодку, отбросил назад косо свалившуюся до самых бровей прядь черных волос. — Ведь самое прекрасное на свете — дружная семья. Как хорошо поговорить по душам со своим отцом! Я за очень многое благодарен ему. Раньше я любил его больше всех на свете.