Медленно тянулись минуты. Наконец мы снова в салоне. Каждый считает товарищей. Все тринадцать налицо. Трусов среди нас не нашлось. Появляется комиссар. Пытается улыбнуться, но почему-то предательски дрожит нижняя губа, а внезапно откуда-то появившийся «насморк» заставляет слишком часто пользоваться носовым платком, причем не всегда по прямому назначению. Овладев собой, комиссар начинает: «Извините, товарищи, – снова обращается он к нам, – уже не первую партию отправляю, но привыкнуть никак не могу. Лучше самому ехать. Просил – не пускают». Голос комиссара постепенно крепнет. «Я рад товарищи, счастлив, что Партия и Родина в вас не ошиблись и уверен, что все вы окажетесь достойны той великой чести, которая досталась на вашу долю. Через полчаса вы отплываете. Вы будете там не одни. Там уже есть наши товарищи, наше оружие, только очень мало боеприпасов. Самолеты стоят без бомб, пушки без снарядов, очень трудно с доставкой. Все кругом Испании блокировано, прорваться через эту блокаду можно только проявив большую находчивость, самую большую дисциплину и выдержку, да и то в очень редких случаях (в этом он оказался совершенно прав, и если бы в конце пути у нас не забарахлила машина, из-за чего мы задержались на сутки, то были бы безусловно потоплены). Но те, кто добрались благополучно до Испании, кто там воюет, проявляют чудеса героизма. У наших летчиков в среднем по семь индивидуальных побед над немцами и итальянцами, даже несмотря на более совершенную материальную часть противника. Уверен, что и вы не подкачаете».

Помолчал немного. «Ну, хватит торжественной части, перейдем к деловой. Получайте личное оружие и документы». Принесли ящик с пистолетами (все заграничных марок). На мою долю достался весьма потрепанный «браунинг» № 2 с одной запасной обоймой. (Впоследствии, когда я его в Испании испытывал, несмотря на все старания, никак не удавалось попасть в дерево с десяти шагов. Так и пришлось мне сменить его на «ТТ».)

Раздали документы. Выдали мне эмигрантский, так называемый «нансеновский», паспорт. (После русской революции и Гражданской войны за границей появилось очень много русских эмигрантов, не имевших ни средств к существованию, ни специальности. Все эти люди пополняли собой армию безработных. Ни одна европейская страна не желала принимать их в свое подданство, и они бедствовали. По инициативе известного полярного исследователя Фритьофа Нансена была созвана международная конференция, на которой был создан статут международного паспорта без подданства, получившего в обиходе наименование «нансеновского». Человек, получивший такой паспорт, мог свободно проживать в любой из подписавших конвенцию стран и заниматься любым делом, не нарушающим законы этой страны.) Согласно моему документу, я получил его в Польше, в Кракове, о чем свидетельствовала собственноручная подпись краковского воеводы и польская гербовая печать. Из штампов прописки следовало, что я проживал в Кракове, Познани, Лодзи, Варшаве, Мюнхене, Дрездене, Варне и Галаце, откуда отбыл в Мексику в порт Вера-Крус.

К паспорту прилагалась «легенда», которую я должен был выучить наизусть и уничтожить. Согласно ей мы с отцом были репрессированы советской властью, отец умер в заключении, а мне удалось бежать через Финляндию в Польшу, где я и получил этот документ. Другие наши товарищи также получили аналогичные документы, «выставленные» в Болгарии, Румынии или Венгрии – и, конечно, с соответствующими «легендами». Моя «легенда» была шита белыми нитками, ибо обо всех городах, где я «проживал», я не имел ни малейшего понятия; несмотря на то что я почти два года «прожил» в Польше, я не знал ни одного польского слова, кроме «проше пана» и «пся крев». Когда я высказал свои сомнения комиссару, тот улыбнулся и предупредил, что если кто-то из нас попадется в лапы фашистов, то надеяться лучше не на паспорт, а на пистолет, а свои тем более паспорт спрашивать не будут.

Все формальности, наконец, были закончены. Через несколько минут раздалась команда «Отдать концы!» (по-испански). Принесли шампанское. «За Партию, за Родину, за Победу!» (за Джугашвили в те времена еще в таких случаях не пили). Комиссар обнялся с каждым из нас. Со мной он обнялся последним, и тихо на ухо сказал: «Помни, сынок, какую ты на себя взял ответственность. Не подведи!». Какой-то комок сжал мне горло. Ответить я ему не смог. Проводили нашего комиссара, когда уже начали убирать сходни.

Раздался низкий протяжный гудок, и приземистый буксир потащил нас к бонам. Приветливо замелькали огоньки Севастополя, последний привет родины – и мы уже в море. Еще не успели скрыться берега, а корабельные мастера уже занимались камуфляжем: срочно перекрашивали трубу и бортовые надписи. Из турецкого парохода «Измир» мы превратились в мексиканский «Мар-Табан», следующий из румынского порта Галац в мексиканский Вера-Крус (как видите, «легенда» моя была составлена точно).

Через некоторое время наш до сих пор однотрубный пароход в одночасье обрел вторую «трубу», отличить которую от настоящей нельзя было не только издали, но и вблизи. Севастопольские умельцы-портовики знали свое дело: трубу сделали на загляденье, а уж подкоптили ее даже лучше, чем настоящую. Внутри трубы сделали специальную топку, так что дым поднимался столбом от горящей в топке просмоленной пакли, правда кочегара этой трубы после его дымовой вахты приходилось полчаса отмывать в бане, но зато уж камуфляж был что надо.

Погасли на севере огни Севастополя, наш пароход поднял «родной» мексиканский флаг и, отчаянно дымя «обеими» трубами, начал свой опасный рейс. Вообще говоря, реклама нашего рейса была не в наших интересах, но тут вмешался один фактор, который грозил серьезными последствиями: из-за плохо промытых котлов (забиты дымовые трубы) корабль отчаянно дымил, и в ясную погоду дым мог быть виден далеко за горизонтом. Надо было в Севастополе промыть котлы, но положение Испанской Республики было настолько критическим, что задержка грозила бы очень тяжелыми последствиями на фронтах Республики, буквально «задыхавшихся» от нехватки тех самых боеприпасов, что находились в наших трюмах. Любое промедление могло иметь настолько далеко идущие последствия, что о нем нельзя было даже и думать. А такое, казалось бы, мало значащее обстоятельство, как забитые нагаром паровые трубы котлов, могло сыграть в нашем рейсе роковую роль, так как плохо сгоревший уголь вылетал из трубы парохода в виде густых клубов черного дыма с многочисленными искрами. Как днем, так и ночью нас можно было по этому дыму обнаружить на расстоянии двадцати пяти – тридцати километров, а охотников послать ко дну такую эффективную помощь Испанской Республике, как наш пароход, нашлось бы немало.

Еще в Севастополе ходили слухи о том, что немецкие фашисты спустили по Дунаю, в разобранном виде, свои малютки-субмарины, оснащенные вполне реальными торпедами, специально для потопления судов, направлявшихся из наших черноморских портов для помощи Испанской Республике. Так что если верить этим слухам, то вполне реальная опасность угрожала нам почти сразу же по выходе из Севастополя. Нельзя сказать, чтобы подобные слухи особенно благотворно влияли на настроение испанских моряков, а что касается нас – советских добровольцев, то мы были уже предупреждены комиссаром, мы знали, на что идем, и всегда были готовы к худшему. В наиболее выгодном положении оказались мы – радисты и шифровальщик (старший лейтенант Разведупра – Ваня Павлов). Москва понимала наше настроение и не давала нам скучать, назначая почти непрерывно сеансы связи с большим обменом, а за напряженной работой некогда было думать о таких пустяках, как фашистские подводные лодки.

По плану мы не должны были заходить ни в один из промежуточных портов, а следовать прямо: Севастополь – Картахена. Снабдили нас в Севастополе продуктами по-царски: часть верхней палубы отгородили досками, и в этом загоне поместился целый скотный двор – коровы, овцы, гуси, куры и целая куча всякой живности. Если бы не легкое покачивание парохода на волнах (а погода была на редкость тихая), то, сидя около радиорубки и закрыв глаза, вполне можно было себя представить где-нибудь в деревне: коровы мычат, овцы блеют, куры кудахчут. Вся эта живность специально предназначалась для нашего стола и неплохо разнообразила наше меню за время путешествия.