Не было ответа на простейшие вопросы. Имелась ли на побережье питьевая вода? Есть ли там дороги и какие они? Какие потери можно ожидать и как доставлять раненых до плавучих госпиталей? Где придется драться в окопах, а где в чистом поле и какого рода оружие потребуется? Какова глубина воды у берега и какие плавсредства понадобятся, чтобы перебросить туда людей, орудия и склады? Будут ли турки сопротивляться, или они не выдержат, как в Сарыкамыше, а если так, то как союзники собираются преследовать их без транспорта и припасов?

Возможно, сама запутанность ситуации позволила персоналу довести дело до конца. Поскольку никто не мог реально учесть предстоящие трудности, в надежде на лучшее брали тот материал, что оказался под рукой. Начался период отчаянной импровизации. Солдат отправляли на каирские и александрийские базары для закупок шкур, канистр, керосиновых емкостей — всего, в чем можно хранить воду. Другие в доках закупали буксиры и лихтеры, третьи отбирали ослов и погонщиков к ним и приводили в армейские лагеря. Не было перископов (для окопных боев), ручных фанат и окопных минометов, артиллерийским мастерским было поручено спроектировать и изготовить их. В отсутствие карт штабные офицеры прочесывали магазины в поисках путеводителей.

В доках Александрии были установлены осветительные лампы, чтобы работы по разгрузке и повторной погрузке на корабли могли продолжаться и ночью, и скоро гавань заполнилась судами любого типа, начиная с буксиров с Темзы и кончая реквизированными лайнерами. Не хватало почти всего — орудий, боеприпасов, самолетов и людей, — и Гамильтон посылал Китченеру серии телеграмм с просьбой прислать подкрепления. Он обнаружил в египетском гарнизоне бригаду гурков — нельзя ли их взять? Где резервы артиллерии и снарядов? На эти запросы следовал либо короткий и выразительный отказ, либо не было вообще никакого ответа. Гамильтон понимал, что он вряд ли может настаивать, Китченер был известен своей грубостью с подчиненными, которые его донимали. Однажды он даже забрал войска у одного офицера, просившего подкреплений. К тому же Гамильтон помнил, что перед отплытием он обещал Китченеру, что не будет надоедать просьбами подобного рода. Черчилль, конечно, помог бы, но генерал сознательно держал дистанцию в отношениях с первым лордом. Де Робек также был сдержан в своих просьбах, потому что его послания попадали прямо к Фишеру в Адмиралтейство.

«Еще более, нежели на флоте, — писал Гамильтон, — я обнаружил в авиации глубокое убеждение, что, если бы они могли иметь прямую связь с Уинстоном Черчиллем, все было бы хорошо. В любом случае, их вера в первого лорда трогала. Но у них не было контакта, и они были проникнуты мыслью, что лорды Адмиралтейства в лучшем случае равнодушные люди; в худшем — активно враждебные нам и всему нашему предприятию».

Собственные командиры дивизий у Гамильтона были далеко не энтузиасты. Перед тем как приступить к составлению планов вторжения, генерал попросил их изложить свои взгляды и получил самую обескураживающую коллекцию ответов. Командир 29-й дивизии Хантер-Вестон считал, что трудности настолько велики, что от экспедиции надо вообще отказаться. Командир морской дивизии Парис писал: «Высадка была бы трудна, если бы была неожиданной, но крайне опасна в настоящей ситуации». Бёдвуд изменил мнение: он уже не хотел высаживаться на берег на оконечности полуострова, а предпочитал Булаир или где-нибудь по соседству с Троей. Французы также были единодушно за Азию. Даже султан Египта на официальном обеде во дворце Абдин в Каире высказал свое мнение. Он уверял Гамильтона, что турецкие форты в Дарданеллах абсолютно неприступны.

Существовали и другие, не менее серьезные тревоги и опасения. Вопросы безопасности решались из рук вон плохо. Греческие торговые каики замечали каждое приготовление на островах и доставляли информацию вражеским агентам в Афинах. В Александрию из Англии приходили письма со штемпелем «Константинопольская группа. Египет». A «Egyptian Gazette» в Каире не только объявляла о прибытии каждого нового контингента, но и открыто обсуждала шансы экспедиции в Дарданеллах. Гамильтон бесполезно выражал протесты; ему отвечали, что, так как Египет является нейтральной страной, британские власти не имеют права вмешиваться в газетную деятельность. Поэтому лучшее, на что ему оставалось надеяться, — это то, что турки будут воспринимать все эти публикации как намеренную дезинформацию, а разведке было поручено распространять по Ближнему Востоку слухи, что настоящая высадка будет проведена в Смирне.

Все это производило подавляющее впечатление. Но раз Китченер сказал, что попытка высадки должна быть сделана, никакого пути назад уже не было. Поэтому в первую неделю апреля Гамильтон и его персонал взялись за составление планов в своем штабе в отеле «Метрополь» в Александрии. Даже если бы они просчитались — а Гамильтон в эти дни, похоже, был в своей лучшей форме, проявлял терпение, оптимизм и исключительную энергию, — то вокруг него стала образовываться атмосфера, заставлявшая его продолжать работу не останавливаясь. Экспедиция начинала жить собственной жизнью. Какими бы унылыми ни были командиры, всеобщая воля к действию стала распространяться по всей армии. Солдаты горели желанием отправиться к месту назначения, и становилось отчетливо видно, что в свою первую атаку они пойдут с огромной решимостью. Сам вид кораблей, собравшихся в александрийской гавани, грохот молотов в мастерских, длинные колонны войск, марширующих в пустыне, — все это делало поход неизбежным, и, как только они пойдут в атаку, они обязаны победить. Это самовнушение, массовое стремление к приключениям стало сказываться и на генералах. По мере того как срок наступления близился, их прежние опасения уступили место практической и воодушевляющей работе по приведению армии в боевую готовность. Французский командующий д'Амад отказался от своей идеи высадки в Азии. Теперь Бёдвуд уже был уверен, что сможет высадиться со своими австралийцами и новозеландцами на берег. Парис заметил шансы, которые просмотрел ранее. А Хантер-Вестон, изучив карты и наличные силы, заявляет, что его прежние оценки были неверными — дело это вполне реальное, а ему особенно по душе та роль, которую ему предстоит играть.

8 апреля Гамильтон пришел к выводу, что подготовка идет удовлетворительными темпами, а поэтому он может выехать и представить план де Робеку и адмиралам. Лайнер «Аркадиан», выполнявший до этого увеселительные круизы к норвежским фьордам, был переоборудован в штаб-квартиру, и на нем он отплыл на Лемнос. Гамильтон прибыл в гавань Мудрос 10 апреля и тут же отправился на важное совещание с адмиралами на борту «Куин Элизабет».

План Гамильтона, хотя и сложный в деталях, сводился к простой атаке на собственно полуостров Галлиполи. Роль основной ударной силы отводилась его лучшей дивизии, 29-й британской под командованием Хантер-Вестона. Предстояло высадиться на пяти небольших береговых участках на мысе Хеллес на крайней оконечности полуострова, и выражалась надежда, что к концу первого дня гребень Ачи-Баба в шести милях в глубь полуострова будет в руках десанта. В это же время Бёдвуду предписывалось высадиться с группой АНЗАК выше примерно в четырнадцати милях между Габа-Тепе и Фишермен-Хат. Нанося удар поперек полуострова через холмы Сари-Баир, он должен был дойти до Мал-Тепе — горы, на которой согласно легенде сидел Ксеркс, наблюдая за своим флотом в Геллеспонте. Таким образом, турки, сражающиеся с Хантер-Вестоном на мысе Хеллес, будут отрезаны от своего тыла, и можно будет преодолеть холмы, господствующие над Нэрроуз.

Одновременно должны быть проведены две отвлекающие атаки. Королевская морская дивизия должна была делать вид, что высаживается на перешейке у Булаира, а французы совершают крупными силами налет на Кум-Кале на азиатской стороне пролива. Позднее эти два отряда должны будут вернуться на мыс Хеллес и подключиться к общей атаке. Предполагалось, что на второй или третий день нижняя часть полуострова будет завоевана, что позволит флотским тральщикам без проблем пройти через Нэрроуз в Мраморное море.