— Жаль, — сказала она. — Я так люблю лазать по деревьям.

Мы шли и по дороге покупали то, что приглянется нам на витринах. Город перестал выглядеть неестественным, как раньше.

— Благодаря тебе я, кажется, постепенно привык к этому миру.

Мидори остановилась и посмотрела мне в глаза.

— Точно. Зрачки прояснились. Видишь — поведешься со мной, и сколько хорошего сразу.

— Верно.

В полшестого Мидори сказала, что ей нужно готовить ужин, и засобиралась домой. Я ответил, что тогда поеду на автобусе в общагу. Проводил ее до вокзала Синдзюку, и мы расстались.

— Знаешь, чего я сейчас хочу? — спросила перед расставанием Мидори.

— Даже не представляю, о чем ты можешь подумать.

— Хочу, чтобы нас с тобой поймали пираты, раздели догола, прижали лицом друг к другу и связали веревкой.

— Почему именно так?

— Это — странные пираты.

— Думаю, не более чем ты, — заметил я.

— И, сказав, что через час скинут в море, они бросили нас прямо в таком виде в трюм: мол, наслаждайтесь вдоволь.

— И что?

— Ну мы и наслаждались вдоволь целый час: катались, прижимались друг к другу…

— И этого тебе хочется больше всего?

— Да.

— Ну-ну…

В воскресенье Мидори приехала за мной в полдесятого. Я только проснулся и даже еще не умывался. Кто-то постучал в дверь и крикнул:

— Эй, Ватанабэ, к тебе какая-то девчонка.

Я спустился в вестибюль и увидел, как одетая в невероятно короткую джинсовую юбку Мидори сидит, закинув ногу на ногу, на стуле в коридоре и зевает. Проходившие на завтрак общажные жители бросали косые взгляды на ее ноги. И в самом деле ноги красивые.

— Я, наверное, рано? — спросила Мидори. — Ты еще спал?

— Подожди минут пятнадцать. Я сейчас быстро умоюсь и побреюсь.

— Подождать-то я подожду. Только все таращатся на мои ноги.

— Еще бы. Прийти в мужское общежитие в короткой юбке. Ясно дело, все будут таращиться.

— Ну и ладно. На мне сегодня жутко хорошенькие трусики. Розовые с красивыми кружевами. Воздушными.

— Этого еще не хватало, — вздохнул я. Вернувшись в комнату, я как можно скорее умылся и побрился. Надел поверх синей рубашки на кнопках серый твидовый пиджак, спустился и увел Мидори от общаги подальше. Меня прошиб холодный пот.

— Скажи, все, кто здесь живут, дрочат? — спросила Мидори, бросая взгляд на общежитие.

— Наверное.

— А о чем они думают в это время? О девчонках?

— Пожалуй, да, — ответил я. — Вряд ли кто-нибудь станет дрочить, думая о котировке акций, спряжении глаголов или Суэцком канале. Скорее всего, думают о девчонках.

— О Суэцком канале?

— Например.

— Значит, думают о конкретных девчонках?

— Думаю, тебе лучше об этом спросить у своего парня, — сказал я. — С какой это стати я должен в воскресенье с утра объяснять тебе такие вещи?

— Просто хочу знать, — ответила она. — К тому же, он жутко разозлится, если я спрошу у него такое. Потому что девушкам такими вещами интересоваться неприлично.

— Трезвый подход.

— Но я все равно хочу знать. Из чистого любопытства. Ну, скажи: думают о конкретных девчонках, когда дрочат?

— Думают. Как минимум, я — думаю. Про других ничего сказать не могу. — Я капитулировал.

— А про меня ты во время этого думал? Только честно? Я не обижусь.

— Нет. Если честно.

— Почему? Я непривлекательная?

— Да нет. Ты привлекательная, хорошенькая, и тебе идет такой зажигательный характер.

— Тогда почему ты не думаешь обо мне?

— Во-первых, я считаю тебя своим другом, и не хочу вовлекать в эти дела. В эти сексуальные фантазии. Во-вторых…

— У тебя есть человек, о котором ты думаешь?

— Да.

— Ты даже в этом смысле порядочный, — сказала Мидори. — Мне в тебе это очень нравится. Но… ты можешь хотя бы разок вывести меня на сцену? Этих своих сексуальных фантазий? Или сумасбродных химер? Я хочу там появиться хоть мимолетом. Прошу тебя, как друга. Я ведь не могу попросить об этом кого-нибудь другого. Так и сказать: «Сегодня, когда будешь дрочить, подумай обо мне, пожалуйста!» Тебя могу именно потому, что мы — друзья. А потом расскажешь, как все прошло. Как там было.

Я вздохнул.

— Но не вздумай вставлять. Мы ведь друзья. Только не вставляй, а в остальном… делай, что хочешь. И думай, что хочешь…

— Не знаю. Мне никогда не приходилось действовать с такими ограничениями.

— Ну что — подумаешь?

— Посмотрю.

— Только это… Ватанабэ, не считай меня развратницей, сексуально неудовлетворенной или провокаторшей. Просто мне это жутко интересно и жутко хочется знать. Ты же помнишь, я росла среди одних девчонок в женской школе. И хочу знать, о чем думают парни, как устроено их тело. Причем, не по женским журналам, а на конкретных примерах.

— «На конкретных примерах»… — в отчаянии буркнул я.

— Но стоит мне что-нибудь спросить или сделать, как у моего парня портится настроение и он злится. Говорит, что я — развратница, больная на всю голову. Никак не соглашается на оральный секс. А мне так хочется попробовать.

— Хм…

— Ты как — не против орального секса?

— Не против, в общем-то.

— Скорее нравится?

— Скорее нравится, — ответил я. — Но давай поговорим об этом в другой раз. Не хочется этим прекрасным утром убивать время разговорами о мастурбации и оральном сексе. Давай поговорим о другом. Твой парень учится в нашем институте?

— Нет. Конечно, в другом. Мы познакомились в одном кружке еще в старших классах. Я училась в женской школе. Он — в мужской. Такое часто бывает: совместные концерты, ну, сам знаешь. А сблизились уже после школы. Эй, Ватанабэ!

— Что?

— Ну, правда, хотя бы разок… подумай обо мне?

— Попробую. В следующий раз, — смиренно ответил я.

Мы сели в электричку и поехали до Очяно-мидзу. Я еще не завтракал, поэтому купил и съел тонюсенький сэндвич в вокзальном кафетерии. Выпил кофе, похожий по вкусу на вареную типографскую краску. Воскресное утро, поэтому электричка оказалась битком набита семьями и парочками. Все куда-то ехали. По вагону сновали с бейсбольными битами мальчишки в одинаковой форме. Некоторые девушки были в мини-юбках, но не таких коротких, как у Мидори. Она свою то и дело одергивала. Несколько мужчин поглядывали на ее бедра и, видимо, не могли оторваться. Мидори, как мне показалось, не обращала на это внимания.

— Знаешь, что мне сейчас хочется больше всего? — тихо спросила Мидори в районе станции Ичигая.

— Представить себе не могу, — ответил я. — Об одном прошу — только не в электричке, а? Услышат.

— Жалко. А я такое подумала… На этот раз, — грустно сказала она.

— Кстати, зачем мы едем на Очяно-мидзу?

— Иди за мной, сам увидишь.

Окрестности Очяно-мидзу кишели школьниками средних и старших классов. То ли у них были пробные экзамены[35], то ли подготовительные курсы. Мидори левой рукой прижимала к себе сумочку, а правой держала за руку меня. И проворно ныряла сквозь толпы школьников.

— Скажи, Ватанабэ, ты можешь четко объяснить мне разницу между сослагательным наклонением настоящего и прошедшего времени в английском? — ни с того, ни с сего спросила она.

— Думаю, что да.

— Тогда скажи: это как-нибудь может пригодиться в повседневной жизни?

— В повседневной жизни — в общем-то, нет, — ответил я. — Но, думаю, если рассуждать о конкретной пользе, это неплохая тренировка для систематического восприятия разных вещей.

Некоторое время Мидори с серьезным видом обдумывала мои слова.

— А ты крут… — сказала она. — Я до сих пор даже представить себе такое не могла. Лишь рассуждала, зачем нужны эти сослагательные наклонения, дифференциалы, таблица Менделеева. И старалась не замечать все эти заумности. Или же я ошибалась по жизни?

— Как это не замечала?

— Их для меня просто не существовало. Я, например, синуса от косинуса не отличу.