Я перекусил на Синдзюку, затем нашел телефонную будку и позвонил в «Книжный магазин Кобаяси». Глядишь, она опять сидит и в одиночестве ждет звонка. Но никто не ответил и через пятнадцать гудков. Минут через двадцать я перезвонил, но с тем же результатом. Тогда я сел в автобус и поехал обратно в общежитие. В почтовом ящике у входа меня дожидалось срочное письмо. От Наоко.
Дочитав до этого места, я снял пиджак и сел на диван. Из соседней голубятни доносилось воркование. Ветер развевал штору. Я держал в руках семь листков письма Наоко и погружался в неиссякаемые воспоминания о ней. Показалось, что уже после первых строк мир вокруг потерял свою обычную окраску. Я закрыл глаза и постепенно справился с собой. Сделал глубокий вдох и стал читать дальше.
Уже почти четыре месяца, как я здесь, — продолжала Наоко. — Все это время я часто думала о тебе. И постепенно поняла, как была к тебе несправедлива. Ты не заслуживал такого отношения с моей стороны.
Хотя эта мысль — несерьезна. Во-первых, девушки моих лет вряд ли имеют представление о «справедливости». Обычным девушкам глубоко безразлично, справедливо они поступают или нет. Они размышляют не с позиций справедливости, а красиво это или нет, и что нужно делать, чтобы стать счастливой. «Справедливость» — слово, характерное для мужчин. Однако для нынешней меня это слово подходит как никогда точно. Красиво или нет, что делать, чтобы стать счастливой, для нынешней меня — хлопотная и надуманная проблема, которая незаметно затрагивает иные основы. Например, справедливость, честность, терпимость.
Но, как бы там ни было, я считаю, что была к тебе несправедлива. Сбивала тебя с толку и причинила немало боли. Однако тем самым я сбивала с толку и причиняла боль самой себе. Я не собираюсь оправдываться или защищать себя, но это так. Если в тебе осталась какая-нибудь боль, то она не только твоя, но и моя. Поэтому не суди меня строго. Я — неполноценный человек. Именно поэтому я не хочу, чтобы ты меня ненавидел. Если ты будешь меня презирать, я совсем пропаду. Я не могу, как ты, уйти в себя, чтобы переждать все невзгоды. Не знаю, согласен ты со мной или нет, но мне так просто кажется. Иногда мне становилось очень завидно, и — может быть, поэтому — я еще сильнее сбивала тебя с толку.
Подобный взгляд может показаться чисто аналитическим, не считаешь? Однако нынешнее лечение аналитическим не назовешь. Правда, стоит провести здесь несколько месяцев, как я, — и не захочешь, а так или иначе станешь аналитиком. То-то произошло по такой-то причине, а это означает следующее и потому что… Я не знаю, делает такая аналитика мир проще, или, наоборот, расслаивает его.
Но как бы там ни было, сейчас мне намного лучше, чем некоторое время назад, и так же считают все окружающие. Я долго не могла успокоиться до такого состояния, чтобы написать письмо. То июльское я как бы выдавливала из себя. Признаться, совершенно не помню, о чем. Наверное, очень жуткое. На этот раз я совершенно спокойна. Чистый воздух, тихий, отрезанный от внешнего мира уголок, правильный образ жизни, ежедневные упражнения — все это мне было необходимо. Хорошо, когда есть кому написать. Как это прекрасно — сесть за стол, взять ручку и писать, перенося на бумагу свои мысли. Несомненно, в письме можно выразить лишь частичку того, что хотелось сказать. Ладно. Для меня сейчас за счастье — само желание кому-нибудь что-нибудь написать. И вот я пишу тебе письмо. Сейчас полвосьмого. Я поужинала и приняла ванну. Вокруг — тишина, за окном — темнота. Ни огонька. Обычно очень ярко светят звезды, но сегодня облачно. Живущие здесь люди прекрасно разбираются в звездах, и показывают мне, где созвездие Девы, а где — Стрельца. С наступлением темноты делать становится нечего. Не захочешь, а начнешь разбираться. По той же причине они много знают о птицах, цветах и насекомых. Когда я разговариваю с ними, ловлю себя на мысли, как мало из этого всего я знаю, и чувство это нельзя назвать плохим.
Здесь проживает около семидесяти человек. Кроме них — чуть больше двадцати человек персонала (врачи, медсестры, конторские служащие и т. п.). Очень просторная территория, и такое количество народа — не предел. Правильно будет назвать времяпрепровождение здесь досугом. Привольно, дикая природа, жизнь течет размеренно. Настолько, что порой начинает казаться: настоящий мир — именно здесь. Хотя это, конечно, не так. Мы живем здесь в соответствии с неким условием и все к нему привыкаем.
Я занимаюсь теннисом и баскетболом. В баскетбольной команде смешанный состав из больных (противное слово, но ничего не поделаешь) и персонала. Но в пылу борьбы я не могу отличить, кто из них больные, а кто — нет. Странное дело. Больше того: когда оглядываешься по сторонам в игре, все вообще выглядит одинаково искаженным.
Когда я однажды сказала об этом врачу, он ответил, что в каком-то смысле я права. Он считает, что мы здесь не для того, чтобы исправить искажение, а чтобы к нему привыкнуть. Одна из наших главных проблем — мы не можем признать это искажение. Так же, как у любого человека есть своя походка, существуют привычки в ощущениях, мышлении и суждении о предметах. Соберешься исправить эти привычки — сразу ничего не получится. Исправишь насильно — повлияет на какое-нибудь другое место. Конечно, это очень упрощенное пояснение. Лишь частичка беспокоящих нас проблем. Хоть врач об этом не договаривает, мне понятно самой. Видимо, мы на самом деле не можем приспособиться к этим самым искажениям, а потому не в силах разобраться в реальной боли и мучениях, ими вызванных, и находимся здесь, чтобы от них отстраниться. До тех пор, пока мы здесь, мы не приносим страданий окружающим, и они не приносят их нам. Почему? Потому что все мы знаем, что сами «искажены». Здесь все не так, как во внешнем мире. Там многие люди живут, не сознавая собственной искаженности. А в нашем маленьком мирке искаженность — предпосылка, условие. Как индейцы прикрепляют на голову перья, чтобы опознавать свои племена, мы не скрываем искажения, и стараемся потихоньку жить, не доставляя друг другу хлопот.
Помимо физических занятий, мы выращиваем овощи: помидоры и баклажаны, огурцы и арбузы, клубнику и лук, капусту и редьку. В общем, выращиваем все, что возможно. У нас есть парник. Живущие здесь люди знают основы садоводства и трудятся увлеченно. Читают специальную литературу, приглашают специалистов, с утра и до вечера дискутируют о тех или иных удобрениях, состоянии почвы. Мне очень понравилось огородничать. Так прекрасно наблюдать, как изо дня в день растут овощи и фрукты. Ты когда-нибудь выращивал арбузы? Они становятся такими пузатыми, как маленькие зверьки.
Мы ежедневно питаемся свежими овощами. Нам, конечно же, дают и мясо, и рыбу, но чем дольше здесь живешь, такой еды хочется все меньше. Потому что овощи — сочные и очень вкусные. Бывает, мы ходим в лес и собираем там грибы и съедобные травы. У нас есть и такие специалисты (подумать только — сплошные специалисты!), которые подсказывают, какой гриб съедобный, а какой — нет За это время я поправилась на три килограмма, и сейчас у меня самый подходящий вес. Все — благодаря физическим упражнениям и правильному и своевременному питанию.
В остальное время мы читаем, слушаем пластинки, вяжем. Ни телевизора, ни радио здесь нет, зато очень хорошая библиотека и подборка пластинок. Фонотека разнообразная: от собрания симфоний Малера до «Битлз». Я беру там пластинки и слушаю их в своей комнате.
Одна из проблем этого заведения: один раз попав сюда, выбраться очень непросто, а точнее — страшно. Пока мы здесь, наше состояние — очень мирное и спокойное, и мы можем естественным образом противостоять своим искажениям. Мы себя чувствуем здесь здоровыми. Но мы совершенно не уверены, сможем ли вписаться обратно во внешний мир.
Мой врач надеется, что вскоре я смогу контактировать с внешними людьми. «Внешние люди» — это обычные люди из обычного мира, но у меня всплывает в памяти лишь твое лицо. По правде говоря, я не особо хочу видеть родителей. Они очень за меня переживают, и от разговора с ними мне только станет еще тоскливее. К тому же, я должна тебе кое-что разъяснить. Не знаю, получится у меня или нет, но это такая важная проблема, что ее не избежать.
Однако не принимай мои слова близко к сердцу. Я никого не хочу обременять своим существом. Я лишь чувствую твое доброе отношение, очень рада ему и откровенно пытаюсь выразить свое настроение. Пожалуй, сейчас мне такое расположение необходимо. Извини, если я как-то обидела тебя своими словами. Правда. Как я писала тебе раньше, я куда более неполноценный человек, чем ты считаешь.
Иногда я думаю, что было бы, если б мы встретились и понравились друг другу в обычной ситуации. Я — нормальный человек, ты — тоже (причем, с самого начала). Как все сложилось бы, не будь Кидзуки? Однако это «если» значит очень много. По крайней мере, я стремлюсь стать справедливой и честной. Больше мне ничего не остается. И я хочу, чтобы мое настроение хоть немного стало понятно тебе.
В этом заведении, в отличие от обычных больниц, свидания не ограничены. Необходимо лишь позвонить накануне, и встречайся, когда захочешь. Можно вместе питаться, есть где переночевать. Приезжай, когда сможешь. Я очень буду ждать. Вместе с письмом отправляю карту. Извини, что оно получилось таким длинным.
