Когда дождь барабанит по крышам и стеклам
и сплошною завесой отгораживает вас от мира,
вы сидите в своих уютных квартирках,
довольные тем, что никто не ждет вас там, под дождем.
Синеватый огонь тлеет в телеэкране,
тихо вьется дымок сигареты
и рассеивается, как ваши мысли
(всё об одном, но о чем?)
и снова растет, и взвивается, а потом
исчезает опять — Безысходность.
Безысходность царит в вашем доме
и раскладывает ваши пасьянсы
и читает молитвы о том,
чтобы хоть один промокший путник
постучался к вам, попросил ночлега,
оставил следы мокрых сапог
на вашем уютном ковре,
выключил назойливый телекамин,
наполнил комнату холодной сыростью
и теплыми слезами, но никто -
никто, кроме Безысходности -
не посетит ваш дом, и сигарета
(о когда же прекратится этот дождь!)
будет вашей единственной собеседницей.
Сигарета и Безысходность,
которая всё молчит,
бездумно разгоняя сигаретный дым — и настежь -
настежь готовы распахнуть вы двери,
выбежать, вырваться
в дождь с непокрытой головой, пробежаться
по холодным лужам с криком: «Воздуха!»…
Но мысль о простуде,
и о вашей солидности,
и о соседях, крутящих пальцем у виска -
останавливает вас, и вы улыбаетесь
кисло и тупо.
И, не отрывая глаз от телевизора,
раскладываете всё тот же пасьянс.
(«Пасьянс» — значит — «терпение» -
о, вы терпеливы!) Терпите же.
Терпите и знайте,
что дождь всё равно когда‑нибудь кончится.
Кончится раньше, чем вы решитесь на безумство.
… Но если бы с ним кончалось
всевластие Безысходности!
