1998 * * * Здравствуй, Вечность! Сегодня друзья мы опять - На часок — на другой, может статься: Ты научишь меня жизнь и смерть презирать, Я тебя — умирать и рождаться. Конец 70–х * * * … И снова жить. И снова из глубин Смотреть на солнце и к нему стремиться. Тебе, годов унылых вереница, Прощаю все за правды миг один. Тот миг. Мой миг. Мерило всех мерил. К нему ползла я по скале отвесной. Срывалась в пропасть. Он меня манил. Он стал моим оплотом, силой крестной. Вновь, как Сизиф, отброшенная вспять, Стремлюсь я вверх, к тебе, мое мгновенье. Устала бесконечно оживать И умирать с мечтой о воскресенье. Мне все трудней. Но выбора другого Нет у меня, пока тот миг живет. Мне дорог и в падении полет Среди руин и пепла я готова На солнечном луче качаться между Двумя мирами, как в глуби колодца. Ловить впотьмах бегущую надежду И смутно верить, что она вернется… … И снова жить… Середина 70–х * * * Перевернутый мир дробился, Погружаясь в рябые лужи. И пупырчатой коркой покрылся Самый воздух, ежась от стужи. И на утлом земном ковчеге, Потеряв и руль, и ветрила, Забывая о Человеке, Человечество в гибель плыло. Не достигнуть спасительной суши. Не уйти из смертного крута. И никто не спасет наши души - Если мы не прижмемся друг к другу… Начало 80–х «МУЗЫКАЛЬНЫЕ СТУЛЬЯ» «Музыкальные стулья». Игра продолжается - кон за коном. Из баяна течет незатейливый бодрый мотив… Стоп! И сел, кто успел. Лишь один, повинуясь законам, Выбывая, ушел, свой непойманный стул прихватив. Нужно только успеть, оттеснив неудачника, Изловчиться и плюхнуться. А потом, продолжая бег, Жаться ближе к сиденьям, семеня по–собачьи, Оказаться еще и еще раз не хуже всех… Ладан лип веселит обитателей летнего улья. Вылетаю со всеми, вроде, общий делю интерес… Только вот почему–то в игре «Музыкальные стулья» Вечно первою стул на себе уношу, будто крест. Жарь, седой баянист — неусыпное Время! Не спешу и не жду, когда оборвется мотив. И давно уже я не по кругу бегу - растекаюсь по древу - Всё куда‑то туда, наугад - стул ненужный с собой прихватив… 2001 * * * Циркачка в ящике! Спокойна ты В мельканье лезвий иллюзиониста. В тебе ни страха нет, ни суеты - Работаешь на удивленье чисто. Твой маг–партнер тебя тренировал, Любовно и неистово неволя. Ты знаешь, где и как пройдет кинжал. И страх забыт. И в кулаке вся воля. До совершенства номер доведен. Из ящика ты выйдешь невредима… Но если бы ножи со всех сторон И в жизни так же проносились мимо! Когда бы знать, где лезвие пройдет, Как нужно стать, чтоб избежать увечий! Отрепетировать все наперед - Паденья, взлеты, проводы и встречи… Но жизнь — смертельный номер цирковой. И нет суровей иллюзиониста. И платят изувеченной судьбой За страх, мешающий работать чисто… 1979 ПЕРЕЧИТЫВАЯ АЗБУКУ Всё возвращаюсь к азбуке. И вновь - Вопросы, и ответы, и веленья - Которых мы не слышим. И любовь Нелюбопытством глушится и ленью. И вопрошает предок: «Како, люди, Мыслете?» — и кричит: «Он наш — покой!» Предвидел будто всё, что с нами будет, И передал письмо в наш век стальной. «Глаголь добро, — велит, — Рцы слово твердо!»… Но в азбуке нам только «хер» знаком. И пляшут на могилах злые смерды, Бряцая грязным, праздным языком… 1998 ЗАБИТЫЙ ИСТОЧНИК Земля скорлупой облупилась. Здесь в колокол бил источник. И гладкими были камни, Истоптанные причастниками, На тропке, теперь поросшей Выцветшим сухостоем. Теперь, поди, бесполезно К земной приникать утробе, В надежде услышать биенье… Ключей бесплодные поиски - Хожденье по ленте Мёбиуса: Отыщешь ли где начало Гиблых путей твоих? А может, еще не поздно По–курьи разрыть ворох Ветоши и лузги, Отыскивая жемчужину Ключа, что давно ты забросил, Забыл, заблудившись в буднях, Как грудь забывает младенец, Когда подрастет и научится Питаться искусственной смесью, А после — супом со вкусом Курицы, «идентичным Натуральному» — гласит надпись На выброшенной упаковке… Упаковки копятся тоннами, И свалок курганы курятся, Как памятники цыплятам, Разбросавшим свои скорлупки В виде культурного слоя, Забившего те источники И гладкие камни тропок, Где прячутся от причастников Затерянные ключи… |
