В те дни, когда Победоносный шах
С врагами царства пребывал в боях,
Нукеров верных сотни две всего
Сопровождали шаха своего.
В сраженьях каждая его стрела
Смертельной для противников была.
Аллах возвел его на шахский трон,
Что был его отцами утвержден.
Когда в свою столицу он вступил,
Он двери справедливости открыл.
Он истребил насилие и гнет,
Украсил город от своих щедрот.
При нем исчезли ересь и разврат,
И стал опорой правды шариат.
Дабы столицу осмотреть кругом,
Султан однажды выехал верхом.
И некая старуха подошла
И крепко за полу его взяла.
«Эй, шах! — кричала, плакала она.—
Передо мною на тебе вина!
Ты справедлив. Так пусть же призовут
Тебя ответчиком на правый суд!»
А царь: «Не дрогну, жизнь тебе отдав,
Когда твой иск но шариату прав!»
И вот на суд к исламскому кази
Пришли — старуха и султан Гази.
Был весь народ смятеньем обуян,
Когда, как подсудимый, сел султан.
Они сидели, словно Заль и Сам,
[14]Открытые земле и небесам.
Старуха начала: «Когда в боях
Сначала отступал великий шах,
В отряд, что двинулся против него,
Неволей взяли сына моего.
Он кипарисом был в саду моем,
Единственным на ниве колоском.
Но царь убил кормильца моего…
Мечом он в битве зарубил его!»
Судья ей: «Для признания вины
Мне два живых свидетеля нужны».
Старуха молвила: «Я приведу
Двух очевидцев правому суду».
А царь: «Вину свою я признаю.
Все так. Я зарубил его в бою».
Судья сказал: «Иль кровью заплати
За кровь, или потерю возмести!»
Султан ответил: «Я, без дальних слов,
По шариату жизнь отдать готов!»
Мешок динаров золотых открыл
И меч старухе плачущей вручил;
Сказал: «Казною жизнь не возместить,
И ты вольна мне голову рубить.
В бою убил я сына твоего,
Но жизнь тебе отдам за жизнь его!»
Потупила старуха скорбный взгляд,
Увидев тот прославленный булат.
В смятении, она к ногам царя
Упала, так сквозь слезы говоря:
«Мой сын против тебя пошел на бой,
Я за тебя пожертвую собой!
Меня теперь ты с миром отпусти,
Коль я виновна, мне вину прости!»
Так у всего народа на глазах
Явил святую справедливость шах.
Старуха-мать от мести отреклась,
От денег — ради чести — отреклась.
Но сам султан ей сына заменил,
Безмерно он ее обогатил.
Своим вниманьем, как небесный Заль,
Утешил, сколько мог, ее печаль.
Эй ты, обманщик, дармоед в хырке,
Чей крик с утра мне слышен вдалеке!
Эй, лицемер, на рубище своем
Заплаты нашивающий кругом!
Не деньги ли под множеством заплат
Ты прячешь, как в народе говорят?
По тем заплатам нитка лжи прошла,
Твоя игла — из уса духа зла.
Заплаты он кладет на небосвод,
С планетами игру свою ведет.
Зарозовеет утренний туман,
Но это утро — призрак и обман.
Пускай у шейха велика чалма,
Но под чалмой — ни света, ни ума.
Взгляни на посох шейха и скажи:
— Сей посох — столп опорный дома лжи!
А четки подобрал он из кусков
С порога у ваятеля божков.
Сосуд греха — их камень головной,
А нить — зуннара шнур волосяной.
Подошвы деревянные его
Стучат, к соблазну города всего.
Но он восходит на минбар святой,
Тряся своей козлиной бородой.
Пусть он козел, не страшен он ворам.
Хоть и козел он — а ворует сам.
Козел почтенный, если мудр и стар,
Становится водителем отар.
Не так ли шейх хвастливый, как козел,
Доверчивых ведет долиной зол?
Взгляни, как зорко, сам идя вперед,
Козел стада на пастбища ведет…
А шейх, тряся козлиной бородой,
Ведет людей к геенне огневой!
Заблудших он ведет, на свет маня;
Но это отблеск адского огня.
Прибежище, где царствует разврат,
Зовется: «Храм», «Молельня», «Харабат».
Там шейх циновку стелет. Смысл ее,
По начертанью слова — «бу-риё».
[15] В мечети их столбы, изгиб стены —
Отвращены от южной стороны.
Из храма гебров — створы их дверей,
Михраб их — дуги женственных бровей.
Шейх этим грешным молится бровям,
Ему шайтан подсказывает сам.
И, полн доверья, слушает народ
Невежественный — все, что он поет.
А шейх сгибает спину, словно «Нун»,
Сидит в углу, как набожный Зуннун.
Средь истинных суфиев — первый он.
Его решения для них закон.
И он своей пустою болтовней
Увлечь людей умеет за собой.
Одним внушает: — В угол сядь, молись! —
Другим внушает: — В горы удались!
Он шлет на мученичество одних
И тешит небылицами других.
Умеющий обманывать народ,
Он выдумку за правду выдает.
Себя обманывает… Для него
Нет друга, кроме Хызра самого.
Он в тряпке банг упрятал; и она
От цвета банга стала зелена.
Не потому ль кричат: «Вот Хызр идет!» —
Что зеленью тряпье его цветет?
Такой он — этот шейх! Его душа
Всецело в обаянье гашиша.
В ночи, дурманом банга обуян,
Он видит под собой звезду Кейван.
И кажется ему, что он достиг
Вершин познанья — и, как бог, велик.
Услышать най бродяги — все равно
Что выпить вечной истины вино.
И чем приятней песня, чем звучней,
Тем громче сам он подпевает ей.
Он топает не в лад, ревет, как слон,
Не понимая — как ничтожен он.
И, по примеру шейха своего,
Суфии кружатся вокруг него.
Несутся вихри ликов неземных
В расстроенном воображенье их.
И все они, как их беспутный пир.
И пляска, что ни день, у них, и пир.
В самозабвенье кружатся они;
Ты их с ночною мошкарой сравни —
В самозабвении, в глухой ночи
Кружащейся вокруг твоей свечи.
Круженье, вопли тех «мужей святых»,
Их исступленье, обмороки их
У них зовутся «поиском пути»,
Дабы «в забвенье истину найти».
Но в них пылает пламя адской лжи.
Ты с их ученьем, верный, не дружи.
Они всю ночь не устают плясать, —
Да так, что поутру не могут встать.
Но вожделенье в них одно и то ж:
Привлечь к себе внимание вельмож,
Чтоб сам вазир верховный поглядел —
Насколько в «Вере» круг их преуспел,
И убедился в набожности их,
И счел бы их за подлинно святых;
И всех бы их от бедствий защитил
И щедрою рукой обогатил;
Чтоб щит страны — султан великий сам,
Молясь о них, к предвечным пал стопам,
Чтоб шейха лицемерного того
Возвысил, стал мюридом у него;
Чтоб для него казну он расточил,
Чтоб землю шейх в подарок получил.
А ты на ненасытность их взгляни,
Когда обогатятся все они.
Увидишь: суть их — низменная страсть:
Разбогатеть; а там — пускай пропасть.
Вот для чего им хитрость и обман:
Их цель — богатство, власть, высокий сан.
Так пусть о них всю правду знает свет:
Обманщиков подлее в мире нет!
Их внешность благовидна и свята,
Но души их — отхожие места.
Любой из них — пристрастий низкий раб:
Любой из них пред нечистью ослаб.
Снаружи — перья ангелов блестят,
Внутри их — дивы и бездонный ад.
Пусть веет мускусом от их рубах,
Но в их сердцах — смятение и страх.
Динар фальшивый позлащен извне,
Но золото очистится в огне.
Ну, а для этих, правду говоря,
Огонь гееннский раздувают зря.
Никто бы вечно жить в огне не мог,
От них же сам огонь бы изнемог.
Людей различных порождает мир:
Святыня этим — кыбла, тем — Кумир.
Сожженья недостойные, они,
Не веря в жизнь, проводят жизнь одни…
Свет истины! Дорогу освети,
И мир, и жизнь, и душу возврати
Тем искренним, чей путь прямой суров,
Отрекшимся от блага двух миров,
Труждающимся, страждущим в тиши,
Чтоб не погас живой огонь души;
Тем, что в огне сожгли свою хырку
И не злоумышляли на веку;
Которым ни мечеть, ни майхана,
Ни Кааба святая не нужна!
Все ведают они! Но в их глазах
Вселенная — соломинка и прах.
Настанет день — и мирозданья сень
В небытии исчезнет, словно тень.
Им эта мысль сердца не тяготит,
Живая мысль их зеркалом блестит.
В том зеркале горит желанье их,
Любимой лик — и с ней слиянье их.
Той мысли земнородным не вместить,
Лишь грань той мысли в сердце может жить.
И в каждой грани — вечно молодой
Лик отражен красавицы одной.
И ты в какую грань ни бросишь взгляд,
Везде глаза волшебные глядят.
Везде глаза прекрасные того,
Кто смысл и суть живущего всего.
И те, кто видел это, лишь они —
Суфии подлинные в наши дни.
Они несут свой путеводный свет,
Всем заблудившимся в долине бед.
Они, как Хызр, отставшего найдут
В пустыне и к кочевью приведут.
По зоркости вниманья своего
Они — как братья Хызра самого.
Под их дыханьем даже Хызр святой
Нам кажется зеленою травой.
Источник вечной жизни Хызр найдет
В слезах, что по ланитам их течет.
Пыль их сандалий зренье исцелит,
Их слово камень в злато превратит.
Пред гневом их бессилен небосвод
И круг планет, что род людской гнетет.
В их цветнике всегда цветет весна,
Как два листка, там солнце и луна.
Они — в пути, и пот на лицах их
Непостижимее глубин морских.
Как многозначно содержанье слов
В благословенном строе их стихов!
Суфий сидит в углу — чуть виден сам,
А ходит по высоким небесам.
В иклимах мира их путей черта
От всякой ложной мудрости чиста.
На светлом том пути — ристанье их,
В делах и мыслях — состязанье их.
Их ночи жаркою мольбой полны,
Чтоб сонмы верных были спасены.
Путем пророка следуют они,
Его лишь волю ведают они.
Слезами веры путь свой орося,
Они идут — награды не прося.
Под бурей не сгибаются они,
В беде не содрогаются они.
Смиренны, без надежды на эдем,
Лишь к истине стремятся сердцем всем.
Любовь их только к истине одной.
Нет во вселенной истины иной.
О ищущий жемчужину любви,
О ней к глубинам вечным воззови!
