Изображал художник не один
Красавицу, прославившую Чин.
Как передам я эту красоту?
Ее лицо — страна Хотан в цвету.
Лицо светилось, говорят, у ней
Под сенью темной мускусных кудрей.
Она такие сети чар плела,
Что даже сердце хана в плен взяла.
Чин потрясен был этой красотой,
Шатался вечной истины устой.
Ее изображенья обошли
Весь мир, околдовав людей земли.
Все люди — ближней, дальней ли страны
О ней лишь были мыслями полны.
Однажды эта дева на майдан
Собралась ехать — поиграть в човган.
Хан в этот день не мог поехать с ней,
Но дал в охрану избранных людей.
Дабы ее не оскорбил ни взгляд,
Ни слово, сказанное невпопад.
Он этой страже приказал хватать
Всех, кто хоть слово смел о ней сказать.
А стража, чем усердней, тем лютей;
Хватали в день по нескольку людей.
Они погибли в муках и крови…
Но был один — неколебим в любви.
Он жаждал встречи с ней, изнемогал;
Пил не вино, а кровь свою глотал.
Отчаяния хмель его увлек —
И чудом он проник в ее чертог.
В ее опочивальню он попал,
Но, сердцем слаб, в беспамятстве упал.
Тут стража зоркая его нашла,
Скрутила руки, к хану привела.
Всех, кто посмел хоть сердцем полюбить
Красавицу, — хан повелел убить.
Сказал: «На стройке крепости моей
Кладите их меж глыбами камней.
Пусть головы их из стены торчат
И дерзких, непокорных устрашат.
Да видит их мученья весь народ
И помнит пусть — кто дерзок, тот умрет».
И стали слуги хана в тот же час
Осуществлять чудовищный приказ…
Закат померк. И ветерок ночной
Рассеял черный мускус над землей.
Хан собирался в степь, но вздумал вдруг
Взглянуть, как новых стен возводят круг.
В его крови — огонь вина любви,
С ним свита — звери, чьи мечи в крови.
При свете факелов увидел он
Постройку стен, услышал крик и стон.
Услышал скрип навоя, гул труда.
Сошел с коня и сам пошел туда.
На стонущих он посмотреть решил,
Которых сам на гибель осудил.
Увидеть — стойки ли в любви своей
Они, несчастнейшие из людей.
Вопили, плача, каялись они,
Предсмертной мукой маялись они.
Средь них один лишь благородный был,
Тот, кто любви всю душу посвятил.
Измученный он на земле лежал,
Не плача, смертной очереди ждал.
Нет, видя близость страшного конца,
Он горячо благодарил творца.
«Господь! Пока я жив, дышу пока,
Во мне жива любовь, мне смерть легка!»
Пред смертью, за великий дар — любить —
Он продолжал творца благодарить.
«Любимая моя!» — он повторял
И плакал, ослабев, и замирал.
Увидевши его, жестокий хан
Был состраданья бурей обуян.
Его от казни он освободил,
С возлюбленной его соединил.
Он горести любви душой постиг,
Стал справедлив и подлинно велик.
И явный и не явный небосвод.
Семью светильниками озарил.
Как яркий факел среди свеч простых.
А факел озарил четвертый свод.
От факела рожденные огни.
Не перлом — солнцем вечным назови.
Душою в тело неба внедрено.
Султан светил блистающий обрел.
Что «Дело среднее — важнее всех».
Семь поясов имеет мир земной.
Во дни миротворенья родилась.
Эклиптикой, что делит небосвод.
Сравним с четвертым поясом земным.
