Он умолк, глубоко вздохнул несколько раз, закрыл глаза:

— Господи, прости меня, грешного…

— Так что все-таки сказала Лорна? — не выдержал молчания Тимохин.

Баринов махнул рукой.

— И повторять не хочу — не поверишь. Я тоже сначала не поверил. То, помнишь, златые горы обещали и реки, полные вина… Концерты, записи на телевидении, фотографии в лондонских газетах, выступления по Би-би-си… А сегодня… «Знаешь ли ты, Валерий, брат мой, как у нас живется эмигрантам, если ты не капиталист или не имеешь помирающего богатого родственника? Конечно, братья во Христе не оставят тебя без хлеба насущного, но в основном будешь ты подобно псу бездомному бродить по помойкам и собирать отбросы!»

— Так и сказала? — усомнился Тимохин.

— Так, не так, но смысл именно такой. «Вызов из Кестон-Колледжа обеспечить не можем. Через Израиль — вообще нежелательно. Да и кто тебе, природному русаку, поверит, что у тебя в Иерусалиме дядя, какой-нибудь Бен-Гурион!» Да и не в этом, говорит, дело. Если уж сильно хотите, то и с вызовом можно постараться, хотя положение эмигранта в любой стране хуже горькой редьки. Конечно, если ты не ихний бывший шпион или крупный фигурант типа Солженицына. Никто, говорит, вас и не заметит ни в Лондоне, ни в Нью-Йорке…

— Как так не заметит? — упавшим голосом спросил Тимохин. — А передачи по Би-би-си? Ведь там их тоже все слушали.

— Вчера передачи звучали, сегодня о них забыли, А слушали эти передачи, друг мой Серега, больше у нас, а не у них. Знаешь, что Лорна мне напоследок сказала? «Для нашего святого дела вы нужнее в СССР. Бог вас не оставит и дух ваш укрепит». Вот так, Серега, брате мой во Христе!

Баринов закурил. Тимохин ничего не сказал, но даже в молчании его чувствовалось неодобрение. Ведь именно за сигарету, да за водку, да за демонстративную страсть к заграничным тряпкам Баринова исключили из общины. Нет бы чтоб вести себя тихо, незаметно, как и велит вера. Будто специально показывает, что плевать он хотел и на мнение старших братьев и вообще на предписание одеваться скромно, начисто отказаться от спиртного и табака. Да какой верующий после этого подаст ему руку. А ведь их задача, которую перед ними поставили Майкл и Лорна и в выполнении которой помогали Салли, Джеймс и особенно Аркадий, именно в том, чтобы привлечь к вере как можно больше молодых ребят. А куда их теперь вести, молодых? В молельный дом их обоих теперь на порог не пускали, в последний раз прогнали чуть ли не палками. Как тут работать? А все из-за пижонства Баринова, его несдержанности, неумения подчинить тело духу…

— Так что же, теперь об отъезде забыть? — спросил Тимохин.

— Нет уж! — яростно крикнул Баринов. Но тут же овладел собой. — Нет, Серега. Надо бежать. Надоело. Надоело ходить в тряпках с чужого плеча. Надоело после каждого воззвания трястись: а вдруг завтра к твоему дому подъедет «канарейка»? Что нам друг перед другом темнить: и письма, и обращения к тому же Рейгану, папе римскому, в ООН — тут уже не религией, а политикой пахнет. Когда-нибудь нас загребут. Хватит ходить по лезвию ножа. Да и смысла не вижу!

Постепенно зрел план побега. Сначала думали о границе с Норвегией. Но, посоветовавшись с Аркадием, Баринов от этого варианта отказался. Норвегия — член НАТО, и здесь граница, конечно, охраняется усиленно. Остается Финляндия. Надо рисковать. И очень постараться. Выйти на местных баптистов, с их помощью незаметно пересечь территорию Финляндии, просочиться в Швецию, а там и Англия рядом. Баптисты, надо надеяться, и деньгами помогут. Не оставят же своих братьев во Христе! Только вот как с ними общаться? Да с помощью разговорника. Аркадий достанет. Но главное, надо взять с собой водку.

Он поручил Тимохину всю экипировку. Тимохин для начала сшил два белых маскировочных халата. Затем смастерил особые лыжи. Для этого купил четыре пары детских, скрепил их попарно. Получились две пары широких и легких лыж, годных для глубокого снега. Понадобились также и подзорная труба, компас с подсветкой (решили идти к границе ночью, а днем отлеживаться, чтоб пограничники не засекли с воздуха). Снегоступы, теплое белье, рюкзаки, продукты на три дня по меньшей мере… Жена Тимохина с удивлением наблюдала, как в доме растет гора вещей явно необычных, строила догадки, от которых холодело сердце, но вопросы мужу задавать не решалась.

Последним толчком к бегству послужил визит молодого парня из Мурманска, поклонника рока. Он слышал по Би-би-си о рок-опере «Трубный зов», записал адреса Баринова и Тимохина и теперь решил их навестить.

Разговор о музыке и религии быстро иссяк, гость уже несколько раз порывался уйти, но Баринов его все удерживал. Подробно расспрашивал, какая природа в тех краях, каков характер местности, замерзают ли болота, когда оттаивают, водятся ли дикие звери. Есть, оказывается, кабаны, лоси, бывают волки. Наконец отпустив гостя, сказал Тимохину:

— Купи завтра два топорика.

— Это зачем?

— Отбиваться от диких зверей.

Тимохин пожал плечами, но топорики все-таки купил.

И вот настал день, когда Баринов объявил:

— Завтра!

Назавтра Тимохин оделся по-походному. На вопрос жены, куда собрался, долго молчал, потом ответил:

— Скоро я буду… там.

— Где? — заплакала жена.

— Там, — шепнул Тимохин. — Жди вестей.

Поцеловал ее, детей и ушел.

Прощание Баринова с супругой было более долгим и деловым.

— Ухожу в подполье! — объявил он. — Так всем и говори — ушел, мол, в подполье сочинять новую музыкальную программу. Ну, если что случится, беги к Аркадию, пусть звонит в Лондон, пусть Лорна, Майкл весь Кестон поднимают на ноги, всю Англию, Штаты, Рейгана, чтоб помогали нам!

— Валера… — Жена глядела ему в глаза. — Я видела плохой сон, будто ты отрываешься от меня и улетаешь куда-то в темноту… Может, останешься?

— Надо. Скоро мы все будем там.

Решили сутки пересидеть у приятеля. Так требуют правила конспирации, заявил Баринов. Утром, попрощавшись с хозяином квартиры и тоже сказав ему, что уходят в «подполье» писать музыку, взяли такси и доехали до платформы Сортировочная. Здесь сели на электричку, добрались до Волхова. А уж тут взяли билеты на мурманский поезд.

— Думаю, от «хвоста» оторвались! — удовлетворенно сказал Баринов, устраиваясь в купе.

— Ты видел «хвост»?

— Видел, видел! Давай отдыхай!

Станция Лоухи. Вокзал-избушка. Пронизывающий мартовский ветер. И тишина — бесконечная, тягучая, недобрая. Остро чувствовалось, что граница где-то рядом.

Вышли на привокзальную площадь. И тут их ожидал первый сюрприз.

Их неожиданно окружили местные ребятишки. С любопытством разглядывали их импортные снегоступы, яркие куртки — местные жители так не одеваются. Перешептывались.

— Чего собрались? А ну брысь отсюда! — рявкнул Баринов.

— Вы кто, ребята? — спросил Тимохин.

— Юные друзья пограничников, — ответил один из мальчишек.

Баринов и Тимохин переглянулись. И тут мимо них медленно проехала милицейская машина. Милиционеры не спускали глаз с обоих.

— Вернемся пока на вокзал? — дрогнули губы у Баринова.

— Да, что-то есть захотелось…

— Смотри! — вдруг дернул Баринов Тимохина за рукав.

Далеко в небе появилась какая-то точка. Она росла, послышался стрекот мотора… Вертолет! Он пролетел так низко, что видны были лица летчиков. Казалось, и они не спускают глаз с беглецов.

— Что это значит? — шепотом спросил Тимохин, когда они расположились в вокзальном буфете.

— Я думаю! Не мешай! — огрызнулся Баринов и пошел к буфетчице.

Покупая еду, он поинтересовался у буфетчицы, как добраться до Кестеньги. Тетка сначала очень удивилась, но потом бойко объяснила, что туда вообще-то ходит автобус, но Кестеньга уже в погранзоне, так что в нее без специального пропуска не попасть, От нее не укрылся огонек растерянности и даже испуга, промелькнувший в глазах Баринова. Сумела она и оценить экипировку обоих.

И когда беглецы сели за стол, буфетчица отлучилась и из подсобки позвонила на линейный пост милиции…