Елена и Мукс подошли тоже и все трое внимательно смотрели на петуха минут десять…

Горянский пристально изучал его…

Вдруг петух неожиданно оживился и с кукареканьем, слабо долетевшим до уха присутствующих, выскочил из футляра.

Его прыжки и удары крыльев, которые на земле не могли поднять его выше двух аршин, здесь, благодаря ослабевшему тяготению, создавали впечатление полета; если бы не веревочка, привязывающая его за ножку к футляру, то он, может быть, на самом деле бы улетел.

Горянского больше всего поразило то, что вид петуха был гораздо здоровее и бодрее, чем в ракете: петух расхаживал, прыгал и кукарекал, с каждой минутой, очевидно, чувствуя себя все лучше!..

Горянского заинтересовала какая-то особая живость его движений и он, взяв его за ножки, приблизил к себе; глаза петуха необычайно блестели; он вырвался и изо всех сил клевал каску Горянского.

Тот, чрезвычайно заинтересованный, слабо понимал, в чем дело; он сжег более десяти спичек; — все они вспыхивали моментально, горели быстро, — хотя, по внешним признакам, не было ветра, — и необычайно ярко.

Из осторожности Горянский еще полчаса наблюдал за петухом; когда по прошествии этого времени петух все еще по-прежнему бегал, чувствуя себя, по всей видимости, прекрасно, Горянский начал действовать: — он нажимом кнопки надвинул на рот и нос специальный предохранительный клапан, вроде противогаза, и приоткрыл нижнюю часть шлема…

— Прекрасный, свежий, живительный воздух, неизмеримо более приятный, чем тот, которым дышал до сих пор Горянский, ворвался ему в легкие… Горянский вздохнул полной грудью и почувствовал, как сильнее забилось его сердце, как крепче напряглись мускулы, как острее заработал мозг; и понял причину оживления петуха…

Это был озон!..

Через минуту Горянский отвинчивал свой шлем и то же делали остальные.

Минут пять все трое не говорили друг другу ни слова, — только жадно с широко раскрытыми ртами, как лакомство, пожирали воздух…

— «Это так вкусно, что я съем весь воздух, а заодно и луну!.. Это вкуснее пирожного!» — сказал, наконец, Мукс.

— «Да, — согласилась Елена, — ни на одном из курортов я не дышала таким изумительным воздухом!»

— «Ты не могла его встретить на земных курортах, — сказал Горянский, — потому что это — озон, чистейший озон с кислородом.

— Сюда действительно бы следовало отправлять больных для лечения… — Вот теперь мы и устроим лунные курорты, — улыбнулся он Елене, — а Мукс станет посыльным и будет ездить на землю по поручению больных».

— «Нет, — с важностью ответил Мукс, — не хочу на землю, мне здесь нравится… Я уже не боюсь теперь… И потом здесь так вкусно…»

— «Вот видишь, Елена! Уже есть один свежеиспеченный лунный патриот, изменяющий земле!..

— Да, атмосфера здесь прекрасная!.. Но не могу понять, как попал сюда озон и почему держится здесь этот воздух, не улетучиваясь на поверхность?!

— Но давай продолжим наши исследования!

— Вперед, новорожденные силениты!

Они двинулись дальше с отвинченными шлемами, болтавшимися за плечами, захватив с собой петуха; все по-прежнему с удовольствием дышали, как будто ели что-нибудь вкусное; воздух был теплый и влажный и отдаленно напоминал морской воздух земных побережий.

Влажность эта сильно удивляла Горянского, так как нигде не было видно никаких следов воды.

Подвигались дальше, скользя на темно-зеленых плитах…

Всюду, куда хватал только свет электрического фонаря, который нес Горянский, расстилались эти плиты, каждая из которых была более сажени в длину и в ширину…

Горянский не мог определить, что это была за порода; он думал, что это немного похоже на земной малахит… Но где и когда можно найти малахит в таком количестве и такого размера? Ведь каждая из плит была цельной!..

Он поднял лампочку; высоко-высоко возвышался гигантский свод.

Наши туристы незаметно вошли в пещеру колоссальных размеров; темно-зеленые плиты пола без конца тянулись вдаль, куда не доходил свет электрического фонаря.

Горянский осветил фонарем стену пещеры — стена была также облицована такими темно-зелеными плитами, — очевидно, ими была выложена вся пещера.

Так шел Горянский со своими спутниками все дальше и дальше, пока не остановился, боясь заблудиться.

Протяжение громадной пещеры, казалось, не имело конца…

Никакие земные сооружения не могли сравниться с этой изумительной работой неведомых лунных строителей. Несколько Исаакиевских соборов можно было бы поставить в пещере друг на друга, да еще осталось бы место для Notre Dame de Paris!..

Горянский уже собирался вернуться из опасения заблудиться или забраться слишком далеко, решив отложить дальнейшую экскурсию до следующего лунного дня, как вдруг Мукс, игравший с петухом, стал звать Горянского и Елену.

Они подошли.

В левой стене, служившей началом необозримого свода, виднелся ряд ниш почти у самого пола. Они были совершенно пусты, высотой в два человеческих роста, облицованные внутри бело-розовым минералом, напоминавшим мрамор, но более блестящим; они напоминали большие, но изящные раковины. У некоторых часть пола была приподнята и образовала как бы лежанку.

Нигде не было видно воды, но воздух становился все более и более влажным…

Еще шаг — и Горянский замер одновременно в испуге и восхищении: — прямо на него, — казалось, непосредственно из-под вершины свода, — падал грандиозный водопад, раза в два больше Ниагары… Но в то же время не было слышно ни звука; падала и пенилась вода, отсвечивая при электрическом свете фонаря сотней тысяч радуг; переливалась, играла и вспыхивала бриллиантовая пена, и все совершенно бесшумно…

И, наконец, почему он, Горянский, не смят, не уничтожен, не унесен, как былинка, лавинами льющихся вод?

Все трое стояли, как зачарованные в арабской сказке…

Наконец, Мукс закричал: — «Да, ведь это же стекло! Тут можно сделать миллион зеркал!..

— Смотрите, мистер Горянский!»“

Горянский шагнул вперед. Действительно, то, что он видел, было иллюзией, оптическим обманом… Но на самом деле было нечто еще более изумительное: колоссальная, совершенно прозрачная стена, как хрустальный занавес, перегораживала всю пещеру от края до края, сливаясь со сводом…

Водопад, который видел Горянский, действительно падал, но только он падал за этой стеной. Необычайная толщина стены — на взгляд Горянского она была почти двухсаженной — не мешала ее прозрачности, — с изумительной отчетливостью были видны каскады и бриллиантовые всплески пенящихся струй… Масса воды низвергалась почти с двухверстной высоты за стеклянной стеной…

— Какие руки могли выстроить эту стену? — Какие машины? — Какие инженеры?

Водопад, больше Ниагарского, превращенный в изящнейшую игрушку, падал как бы в аквариуме…

Для полного сходства не хватало только рыб; но характерной особенностью и изумительной сказочной пещеры,

— и кратера, — и пустынной лунной поверхности являлось полное отсутствие каких-либо живых существ…

Здесь, в великолепной пещере, изящно облицованной темно-зеленым, — с чудным воздухом, с изумительным грандиозным аквариумом, — это было странно до жути: казалось, хозяин, могущественный и мощный, приготовил все гостям, а сам ушел отдыхать; — вернется ли он?

Земная техника, земная архитектура в сравнении с величием и простотой этих изумительных форм из прозрачного и крепкого минерала казалась Горянскому жалкой и маленькой.

У последней ниши, рядом со стеной, виднелась прозрачная рукоять с наконечником из того же темно-зеленого минерала, на котором в форме изящно насеченного барельефа был изображен диск, в котором Горянский по главным линиям без труда узнал наш, земной; рядом с ним — другой, в несколько раз больше, со струящейся коронкой,

— солнце…

Внезапная догадка охватила Горянского; он схватил поддающуюся рукоять и изо всех сил повернул ее влево — ничего…

Вправо — ослепительный свет залил пещеру!..

Это было волшебное, сказочное зрелище, перед которым бледнели арабские сказки: — прозрачная стена казалась сплошным бриллиантом — синие, голубые, розовые огоньки закипали в танцующих водяных каскадах; вода пенилась, как шампанское, и пена белее девственных снегов Альпийского глетчера поражала радужными искорками…