Горянский залился неудержимым хохотом вместе с Еленой.

В трубке бился одновременный смех Чемберта.

— «Передайте им, Чемберт, что мы половину его уже зажарили и съели, а другую половину везем на луну в сыром виде… — Нет, кроме шуток, Чемберт, я не понимаю, в чем дело: в ракете никого нет, кроме нас с Еленой; при том крышка тяжела и должна всегда быть закрыта; мне кажется, он никак не мог залезть туда…

— Впрочем, мы обыщем все наши владения — они невелики, — и сообщим вам!..

— Дружище Чемберт, вы не обижайтесь, но я жрать хочу, как миллиард бегемотов, да и вы ведь, вероятно, с утра тоже ничего не ели!.. — Давайте-ка закусим, вы — на земле, а я на небе, то есть, виноват, в ракете; за нас не беспокойтесь — ракета наша тверда в пространстве, как паперть Исаа-киевского собора!..

— Что? Вы хотите говорить с Еленой, — с наслаждением передаю ей трубку… — Только умоляю вас, дорогой друг, не отнимайте ее у меня надолго — желудок мой урчит, как голодный тигр, а она только что обещалась меня покормить». — Горянский передал трубку Елене.

— «Вы — героиня!.. — доносилось из трубки. — Я должен от души извиниться перед вами за то, что вначале испытывал к вам тайное недоброжелательство — я эгоистично боялся, что вы отнимете Горянского у меня и у его великого дела…

— Я вижу теперь, как ошибался: вы не только — жена, вы его соратница… Я преклоняюсь перед вами и завидую вам, несущейся с ним в ракете; вы — подруга гениального человека и вы достойны его. Простите же мое недоверие!..»

— «Вы слишком хвалите меня, Чемберт, — сказала Елена, — вы преувеличиваете мои заслуги…

— Я — не героиня; я просто — маленькая женщина, которая любит, и делаю, что могу… — Не могла же я оставить Володю, когда он решился на этот безумный полет? Я думала, что это невозможно, что это — почти смерть!

— Вижу теперь, что ошибалась… Но, все же ведь не могла я его оставить одного?.. Умирать — так умирать вместе!

— А на вас я не сержусь, Чемберт, я знаю, что вы — хороший и любите Володю, и вам — большое спасибо за заботы о нем и обо мне.

— А теперь вы больше заботьтесь о себе и о своем здоровье: вы и так стали за последнее время такой худой и бледный… Побольше ешьте и обязательно что-нибудь вкусное!..

— Вот я разложу вещи, достану свою поваренную книгу, я ее, кажется, захватила с собой, второпях, и сообщу, вам по телефону рецепт одной необыкновенной яичницы, вроде омлета, а ваш негр вам ее сготовит; хотите, а?

— Не благодарите!.. Не за что…

— Ну, всего хорошего, Чемберт, а то Володя делает мне такую страшную физиономию, и все время указывает мне на свой желудок, и я боюсь, что б он, правда, не умер голодной смертью! Ну, всего хорошего, еще раз!

— Идите-ка и вы завтракать. Часика через два позвоним вам опять».

Елена положила трубку и достала из шкапчика банку с консервами.

— «Володя! Что это? — спросила она с изумлением, — разве консервы вытекли? Но банка цела!.. — В чем дело? Это — двухфунтовая банка… Почему она такая легкая? В ней, по-моему, не больше четверти фунта весу!»

Горянский улыбнулся: — «Разве ты не чувствуешь ничего особенного, когда ходишь по каюте, Елена?»

— «Да, мне как-то особенно легко и приятно здесь, только вначале было немного жарко…

— А теперь совсем хорошо и легко».

— «Попробуй, приподнимись на носках посильнее, как будто ты делаешь балетное па!» — коварно предложил Горянский.

Елена выполнила это и, к своему удивлению, подпрыгнула и стукнулась головой в потолок.

— «Видишь, и ты стала легче; — Елена, смотри! — Горянский чуть оттолкнулся от стены и мгновенно перенесся в противоположный конец каюты, — и я тоже необычайно уменьшился в весе!»

Елена смотрела на него с колоссальным изумлением…

— «Это изменение в весе есть результат уменьшения силы земного притяжения; а оно тем слабее, чем дальше мы от земли. А мы от нее уже на расстоянии четырех тысяч верст…

— В нашем путешествии будет момент, когда весу совсем не будет. Тогда произойдут любопытные, необычайные явления, которые ты сама увидишь; это будет, между прочим, очень неудобно… Но не бойся: когда мы подлетим к луне, вес снова появится, хотя и в сильно уменьшенной степени.

— Но, ей-богу, будем есть, а то у меня не хватит сил даже произнести себе самому эпитафию!..

— А ты двигайся медленнее и осторожнее и учитывай силу движений, а то обогатишься синяками и шишками, вроде моей, и перебьешь всю посуду!»

Он взял у Елены банку и стал ее открывать консервным ключом, сидя на диване; Елена осторожно прошла в спальное отделение переодеться, — она до сих пор оставалась в мокром платье.

Вдруг оттуда донесся ее взволнованный крик:

— «Володя, иди ко мне! Здесь кто-то есть!»

Горянский оставил банку и, не рассчитав движения, с

силой перелетел через всю каюту, за что и поплатился: приобрел новую шишку при столкновении с дверью.

Елена, нагнувшись, стояла рядом с кроватью, из-под которой, действительно, высовывалась черная кудластая голова, могущая принадлежать только Муксу…

Горянский нагнулся и вытащил его за шиворот из-под кровати.

— «Проклятый чертенок!» — пробормотал Горянский, — «так он все таки забрался к нам! Но что же делать с ним на расстоянии шести тысяч верст от земли? Не выбросить же его в безвоздушное пространство?!»

Но нужно было прежде всего привести его в чувство…

Мукс лежал вытянувшись, без движений: очевидно, он был оглушен подъемом в первую минуту так же, как и они с Еленой, но обморок его не прошел до сих пор еще; наружных повреждений на теле не было; Горянский ощупал ему голову, но и там все обстояло благополучно — видно, солидная шевелюра помогла ему, даже если он и стукнулся основательно головой.

Горянский приложил ухо к груди Мукса — сердце слабо билось… Елена пустила в ход нашатырный спирт, который уже помог сегодня привести в чувство Горянского, и поднесла склянку к самому носу мальчугана. Горянский стал растирать тело Мукса; минуты через две Мукс зашевелился.

— «Ты не говори, Джонни, Чигриносу, что я украл у него перья, я хочу еще стащить!..» — пробормотал он, открывая глаза, и, очевидно, не представляя себе, где он находится. — «Мистрис Елена!.. — закричал он вдруг, увидев ее, — значит мы на острове!.. — Разве мистер Горянский не полетит на луну? — «Победитель» не двигается!..» — протянул он разочарованно.

— «Я-то вот полечу на луну, — сказал Горянский, полушутя, полусерьезно, — а тебя выброшу в окошко, обратно на землю, скверный мальчишка!

— Ты знаешь какой переполох ты наделал на острове? Тебя там ищут еще до сих пор; а рассерженный Чигринос велел принести тебя в жертву луне!»

— «Ах, мистер Горянский! — закричал испуганный Мукс, приподымаясь, — не отдавайте меня на съедение луне! Уж лучше выбросьте меня обратно на землю!»

— «Это мы еще посмотрим, что с тобой делать! — пробормотал Горянский, приподымая его с пола, и кладя на кровать. — А пока лежи-ка ты лучше смирно!..»

— «Ну, что с ним делать? — обратился Горянский к Елене.

— Вот еще новоявленный гражданин новой планеты!..»

— «Теперь ничего не поделаешь, — ответила, смеясь, Елена.

— Пусть летит вместе с нами на луну; был земной, теперь станет лунный хулиганишка», — и она погладила Мукса по волосам.

— «Ну, теперь за еду, Елена, а потом уже сообщим Чемберту о находке. — А то нам так и не удастся сегодня перекусить», — еще раз напомнил Горянский и снова отправился открывать консервы.

Мукс, сразу воспрянувший как только вспомнили о еде, появился в каюте и робко поглядывал на Горянского.

— «Садись, Мукс, и сиди! — подозвала Елена. — И веди себя хорошо. Сейчас будем завтракать».

С большим трудом удалось Елене накрыть маленький столик салфеткой и поставить на него тарелки. При малейшем движении все угрожало слететь.

Как и следовало ожидать, с Муксом произошла катастрофа; ему захотелось поболтать ногами, как он это делал у себя на острове, сидя на пристани; результаты вышли потрясающие: — стул полетел в одну сторону, Мукс — в другую, а скатерть, которую он увлек за собой, со всем содержимым — в третью…