— Жорж, — крикнул он через плечо товарищу, — мы возьмем скутер с собой в Улгейт. Он будет принадлежать нам обоим. Мы совершим множество прогулок, вот будет здорово!

Жорж утвердительно кивнул, и Бруно, сразу успокоившись, сделал из этого вывод, что их планы на лето не изменились. На улице Федэрб они встретили Кристиана, которого Жорж приветствовал небрежным взмахом руки, затем они, к великому своему сожалению, вынуждены были вернуться в гараж. Бруно решил пойти в лицей, но на этот раз Жорж отказался его сопровождать. Они договорились встретиться на террасе кафе на площади Республики.

Во дворе лицея было теперь гораздо больше народа, чем когда они зашли туда в первый раз, сразу после обеда. Бруно стал протискиваться между группами учеников, как вдруг увидел светло-синюю куртку Циклопа, направлявшегося к нему. Учитель, казалось, забыл об их ссоре, радостно бросился к нему и обнял. Бруно без особого восторга дал себя обнять; в нос ему ударил запах гнилой пробки, исходивший от Куртки Грюнделя, — запах, которым был пропитан весь коллеж.

— Дружище, — воскликнул Циклоп, — ты сдал и к тому же получил диплом с отличием! О, как я рад! Я боялся, что из-за своих сердечных дел ты запустил подготовку к экзаменам. Но нет, ты, оказывается, сумел взять себя в руки! Молодец! У тебя твердая воля, а она-то и формирует человека.

Бруно почувствовал острый прилив радости и одновременно гордости. «Значит, в самом деле, — подумал он, — если я чего-то очень захочу, то могу добиться».

— А Жорж? — спросил он. — Он сдал?

— Жорж? Конечно, провалился! Зачем такому кретину диплом? Он ему совсем не нужен; этот парень сумеет устроиться в жизни. Знаешь, что он тут выкинул? Чтобы раздобыть карманные деньги, он продал миниатюру, принадлежавшую его отцу.

Они вместе дошли до площади Республики. За это время Грюндель ни разу не упомянул имени Сильвии. С притворным безразличием он объявил Бруно, что его, Грюнделя, «исключили из коллежа» в результате интриг настоятеля и отца Грасьена.

— Что ты хочешь, мой дорогой, — заметил он, — эти люди не переваривают независимых суждений.

И он тут же перевел разговор на тему о планах на лето: он уже снял рыбацкий домик в Бретани, где собирался «насладиться любовью с какой-нибудь смазливой девчонкой». Он рассказал также, что отец Косма вернулся недавно с повинной в «Сен-Мор».

— Тошно смотреть, как он пресмыкается и замаливает грехи. Да, печальное это зрелище — водворение заблудшей овцы в овчарню. Не говоря уже о наших дорогих братьях, прикрывающих постными, умильными рожами свое злорадство. И представь себе, это опять-таки дело рук отца Грасьена.

Когда они вышли на площадь, сердце у Бруно так и замерло. Он сразу заметил, что Жорж сидит за столиком не один: с ним была женщина в желтом платье, и этой женщиной была Сильвия. Она тоже заметила его и помахала ему рукой. Смущенный, счастливый и в то же время слегка встревоженный, Бруно машинально взял сигарету, которую предложил ему Циклоп.

— В такие минуты, — сказал Грюндель, поднося ему зажигалку, — всегда надо закурить. Тогда ты сможешь принять в присутствии Сильвии самый что ни на есть независимый вид. Сделай презрительную мину и выдыхай побольше дыма — только и всего. Не забывай, что настоящий мужчина выковывается именно в таких ситуациях. Он испытывает даже удовольствие — удовольствие, почти не имеющее себе равных, — от встречи в свете с женщиной, которую он безумно любил и к которой проявляет теперь, на глазах у всех, полное безразличие. У меня бывают такие встречи с одной моей приятельницей.

До террасы оставалось всего несколько шагов. Грюндель застегнул куртку, как это делал всегда, прежде чем подойти к малознакомому человеку — должно быть, чтобы спрятать свой огромный живот.

— Само собой разумеется, Бруно, не надейся, что я предложу этому негодяю Жоржу пройтись со мной. Я считаю, что у тебя с Сильвией все кончено, и я вовсе не намерен оставлять вас вдвоем.

Сильвия была в зеленых очках и, вопреки обыкновению, не сняла их, когда они с Бруно обменялись рукопожатием. Лицо ее было серьезным и мрачным; узнав об успехе Бруно, она улыбнулась лишь на миг. Она поздравила его и тотчас принялась утешать Жоржа, которого сообщение о провале огорчило больше, чем ему хотелось бы показать. С Грюнделем она держалась подчеркнуто холодно, и тот не замедлил покинуть их компанию. Он торопливо выпил бокал пива и попрощался с учениками, пожелав им хорошо провести лето. Бруно не стал его удерживать и с чувством облегчения посмотрел ему вслед.

Бруно страстно желал, чтобы Жорж последовал примеру Грюнделя, но тот, судя по всему, не собирался уходить, хотя и не принимал участия в разговоре и, казалось, скучал. Надо сказать, что разговор у Сильвии с Бруно не клеился, они обменивались ничего не значащими фразами, и Бруно с возрастающей горечью чувствовал, что оба они поддерживают разговор только для того, чтобы не молчать. Говорить было настолько не о чем, что они даже вспомнили о свадьбе Габи.

Поддерживая беседу, Бруно с напряженным вниманием наблюдал за Сильвией. Еще обмениваясь с ней рукопожатием, он почувствовал, что она совсем не та, какой была раньше; это ощущение все усиливалось, и под конец ему стало не по себе. Сильвия заказала мороженое и рассеянно ела его маленькой ложечкой, а Бруно смотрел на нее. В ее жестах, даже в манере держать ложечку чувствовалась необычная сдержанность, почти скованность. Она ни разу не облизнула губы, хотя всегда это делала раньше. Правда, время от времени она еще дарила его улыбкой, но упорно не снимала очки, несмотря на немую мольбу, которую она могла прочитать в его взгляде.

Если присутствие Жоржа сильно раздражало Бруно, то Сильвия, казалось, нисколько не страдала от этого и ничего не предпринимала, чтобы заставить его удалиться. Тогда Бруно вставил в разговор несколько условных словечек, с помощью которых они при посторонних обычно напоминали друг другу о своей любви, и заметил, что она не хочет их замечать, отказывается понимать их значение. Чтобы окончательно в этом убедиться, Бруно в приливе отчаяния пригнулся к столу и легонько погладил ее по колену. Она вздрогнула и поспешно убрала ногу. У Бруно комок встал в горле.

Воцарилось продолжительное молчание, и Бруно стоило огромных усилий нарушить его. Заговорил он, естественно, о поездке в Улгейт, потому что думал об этом весь день.

— Не знаю, смогу ли я поехать, — уклончиво ответила Сильвия. — Юбер находит, что это слишком дорого!

— Ну, конечно, — вдруг заговорил молчавший все это время Жорж. — Юберу всегда кажется все слишком дорого, кроме его патронов! Если ему не на что жить, пусть продаст часть земель, которые остались после матери. Подождите, скоро я достигну совершеннолетия, и тогда вы увидите! Что до летнего отдыха, то было бы слишком глупо отказываться от него. А в Улгейте, поскольку у Бруно есть теперь «веспа», мы не будем больше зависеть от этой старой развалины Юбера и сможем ездить, куда захотим!

— Если дело стало за деньгами, — предложил Бруно, — то я моту отказаться от «веспы». Папа согласится, конечно, выдать мне равнозначную сумму.

Он сунул руку в карман куртки и обнаружил там маленький черепаховый гребешок, с которым не расставался с тех пор, как подобрал его на подушке Сильвии. Он зажал его в ладони и украдкой показал молодой женщине. Она покраснела, прикусила губу и отвернулась. Жорж взглянул на часы.

— Куда это запропастился Юбер? — нетерпеливо воскликнул он. — Он уже полчаса как должен был бы появиться. Верно, все спорит с этим оружейным мастером. Пойду-ка поищу его.

Бруно подумал, что наконец-то он останется наедине, с Сильвией, но она встала из-за столика одновременно с деверем. Порывшись в сумочке, она протянула Жоржу тысячефранковую бумажку.

— На, заплати гарсону.

Пока Жорж расплачивался по счету, она проворно сунула какое-то письмо под газету, которую Бруно, придя в кафе, положил на стол; затем принялась пудриться. Разочарованный и расстроенный Бруно, горя нетерпением узнать, что содержится в этом послании, не предложил даже пойти их проводить. Он постоял еще немного на террасе, следя за ними взглядом, — Сильвия обернулась лишь раз и, дойдя до угла, сняла зеленые очки. Впрочем, солнце уже давно исчезло, небо было хмурым и пепельно-серым.