– И с полотняными тряпками и лимонами. – Она остановилась. – Неужели вы никогда не занимались чисткой?

– Только своих сандалий, – ответила я. – Когда они бывали перепачканы в грязи после охоты.

– А полы, столы или мозаика? Никогда-никогда? – Она все поняла по выражению моего лица. – Вам еще никогда в жизни не доводилось делать уборку, верно?

Я покачала головой.

– Это совсем нетрудно, – жизнерадостно заверила меня она. – Жрицы занимаются этим каждый день перед обедом. – Она сняла накидку и, скомкав, сунула ее под мышку. На ней оказалось точно такое голубое платье, которое дали мне. – Мы будем мыть коридор, который выводит в рощи. По нему приходят мужчины в грязных сандалиях и пыльных схенти. У каждой жрицы есть свой собственный коридор, и этот – мой!

Она зашагала вперед, и я последовала за ней. Я никак не могла взять в толк, отчего она такая веселая и довольная, пока она не открыла двери, ведущие к рощам. Когда Алоли наклонилась, собираясь мыть пол, мускулистые рабочие в рощах стали смотреть, как ее платье медленно задирается до бедер. Она же не сделала ни малейшей попытки укрыться от их взглядов. Я присела на корточки над плиткой в другом конце коридора и одернула платье так, чтобы оно прикрывало мои колени. Намочив тряпку в тазу с водой, я бережно провела ею по полу.

– Вам будет легче, если вы встанете на колени, – рассмеялась Алоли. – Не бойтесь, никто вас не увидит. Они все пялятся на меня.

Когда пронзительный рев труб отправил работников по домам, которые располагались позади храма, Алоли протянула мне накидку. Уборка, которая показалась мне бесконечной, наконец-то закончилась.

Мы вошли в Большой зал с гигантской мозаикой Хатхор, и запах жареной утки в исходящих паром тарелках с гранатовым соусом плыл в оживленном помещении. Ряд за рядом полированные кедровые столы заполнялись жрицами, занимавшими свои места.

– А где сидим мы?

– Рядом с верховной жрицей.

Корона Усрет отчетливо виднелась поверх голов даже самых высоких жриц, и, заметив нас, она коротко кивнула. Я уселась по правую руку от Усрет, а Алоли – по левую. Когда я потянулась за своей миской, Усрет резко произнесла:

– Надеюсь, во дворце ты не набрасываешься на еду, словно голодная бродяжка.

Я в страхе огляделась по сторонам, боясь, что все остальные тоже слышали ее отповедь, но нет – жрицы были заняты своими разговорами.

– Нельзя хватать свою тарелку, словно обезьяна, – сказала Усрет. – Начни с того, что закатай рукава.

Она подала пример, бережно придержав рукав правой руки пальцами левой, и только после этого изящно потянулась за тарелкой с супом. Затем она отпустила рукав на правой руке и поднесла тарелку ко рту. Сделав глоток, она не стала удерживать тарелку у рта, как поступила бы я, а опустила ее на стол. Я последовала ее примеру, и она кивнула.

– Уже лучше. А теперь посмотрим, как ты ешь утку.

Остальные женщины уже закатали рукава, схватили мясо обеими руками и теперь с жадностью рвали его на части. Когда я стала делать то же самое, на лицо Усрет набежала туча, а взгляд ее потемнел.

– Подобное поведение вполне приемлемо для обычных жриц, но ты принцесса.

Она приподняла рукав, как уже проделывала ранее, затем зажала мясо большим и указательным пальцами и аккуратно откусила маленький кусочек, после чего вытерла губы платком, который держала в левой руке, чтобы гранатовый соус не капнул ей на платье.

– Я шокирована тем, что ты до сих пор не научилась есть правильно, хотя на протяжении семи лет сидела за столом под возвышением. Впрочем, полагаю, что вы с Рамзесом не обращали внимания ни на что, кроме самих себя.

Опустив голову, я постаралась скрыть жаркий румянец стыда, а потом взяла ножку утки правой рукой, как сделала Усрет. Она передала мне свой платок, а когда я воспользовалась им, не давая соусу капнуть мне на платье, взгляд ее смягчился.

– Когда ты в следующий раз придешь в Большой зал, – сказала она, – не забудь захватить с собой льняную столовую салфетку. Передай Мерит, пусть сделает ее из старого платья.

Я кивнула.

– Когда сидишь, держи спину ровно. И подними голову. Не нужно делать из своих ошибок трагедию, Нефертари. Ты приехала сюда, чтобы учиться, что и получается у тебя весьма успешно, надо заметить.

После того как трапеза закончилась, мы с Алоли отправились по лабиринту переходов в восточное святилище.

– Думаю, мне здесь понравится, – солгала я.

Алоли вышагивала впереди, и длинная накидка с шорохом обвивалась вокруг ее ног.

– Уборка и ритуалы, вы привыкнете к ним, – пообещала она. – А пока мы с вами будем практиковаться в игре на арфе, – злорадно ухмыльнулась она, – остальные жрицы выйдут наружу, чтобы приветствовать пилигримов.

Я резко остановилась:

– Получается, я одна буду упражняться в игре на арфе?

– Ну, не может же играть весь храм, верно? – Алоли обернулась. – Музыкальным слухом обладают всего несколько жриц, и я – одна из них.

Мы вошли в восточное святилище. Стены здесь были выложены золотистой и голубой полированной плиткой, которая складывалась в образ богини Хатхор, обучающей смертных игре на музыкальных инструментах и пению.

– Впечатляет, не правда ли? – спросила Алоли, подходя к небольшому возвышению, на котором стояли две арфы и пара стульев. – Покажите, как вы умеете играть.

Но я решительно покачала головой, усаживаясь на один из них.

– Нет. Пожалуйста. Сначала я бы хотела послушать тебя.

Алоли поудобнее устроилась на деревянном сиденье, а потом наклонила арфу так, чтобы та уперлась ей в плечо. Она сидела, выпрямив спину, будто аршин проглотила, как учили сидеть и меня, прижав локти к бокам, словно готовящийся взлететь ибис. Затем она коснулась пальцами струн и помещение наполнила завораживающая мелодия. Жрица закрыла глаза, и в переборе струн, эхом разносящемся по комнате, Алоли показалась мне самой красивой и элегантной женщиной во всем Египте. Мелодия, поначалу медленная, а потом все ускоряющаяся, громко зазвучала в пустом помещении, рассыпаясь сочными повторами. В умении владеть арфой с Алоли не могли сравниться ни Исет, ни даже Хенуттави. Когда же ее пальцы наконец замерли, я вдруг вспомнила о том, что надо дышать.

– Я никогда не смогу играть так, как ты, – с благоговейным трепетом заявила я.

– Не забывайте, вам всего четырнадцать, а мне уже семнадцать. Если будете упорно заниматься, у вас все получится.

– Но в школе писцов я упражнялась каждый день, – возразила я.

– В группе или одна?

Я вспомнила свои уроки музыки вместе с Ашей и Рамзесом и покраснела, сообразив, сколь посредственными оказались наши успехи.

– В группе.

– Здесь вас никто не будет отвлекать, – пообещала она. – Да, пожалуй, завтра вас не позовут играть на военном параде фараона, но…

Я так резко вскочила со своего стула, что он упал.

– Что ты имеешь в виду? Каком параде?

– Египет готовится к войне. Состоится военный парад, когда армия пройдет маршем через Фивы. Об этом стало известно вчера вечером. – Алоли нахмурилась. – В чем дело, госпожа?

– Пазер и словом об этом не обмолвился! Я должна проститься с Рамзесом! Я должна сказать кое-что Аше!

– Сейчас вы находитесь в храме. Жрицы, проходящие обучение, не имеют права покидать его на протяжении года.

– Но я не жрица, проходящая обучение!

Алоли отодвинула от себя арфу.

– Я думала, вы прибыли сюда, чтобы занять место верховной жрицы.

– Нет. Я здесь для того, чтобы побыть вдали от Рамзеса. Усрет думает, что я могу научиться вести себя, как подобает царице, и тогда Рамзес сделает меня старшей женой.

Глаза Алоли изумленно расширились, став большими, словно цветки лотоса.

– Так вот почему я обучаю вас, – прошептала она. – Играя на флейте или лире, вы все равно остаетесь частью группы. А с арфой вы будете выступать на сцене одна, покоряя аудиторию своими талантами. И если вы сможете подчинить арфой Большой зал, то почему нельзя проделать того же с Залом для приемов и фараоном?