– Для фараона Сети, царицы Туи, фараона Рамзеса и Исет.

– Принцессы Исет, – напомнил мне Пазер. – Именно здесь, на этом самом возвышении, решается будущее. Превратитесь ли вы в царицу наподобие Туи, которую не интересует ничто, кроме счастья ее ивив, собаки? – Мне показалось, что я расслышала неодобрение в его голосе, но уверенности в этом у меня не было. – Или же вы станете такой же царицей, как ваша тетка, умная и наблюдательная, готовая на деле, а не на словах, возвыситься до соправителя?

От неожиданности у меня перехватило дыхание.

– Я никогда не стану похожей на свою тетку! Я не шлюха.

– Нефертити не была ею.

Я еще никогда не слышала, чтобы кто-либо, кроме Мерит, произносил вслух ее имя, но в янтарных лучах рассвета лицо Пазера выглядело суровым и упрямым.

– Ваша тетка никогда не использовала свое тело для того, чтобы повелевать в Зале для приемов, что бы о ней ни говорили.

– Откуда вы знаете?

– Можете спросить свою няньку. Она знала Нефертити, а другую такую любительницу сплетен во всех Фивах еще поискать. – При этих словах Пазер мог бы улыбнуться, но выражение его лица осталось серьезным. – Почему, как вы думаете, люди терпели политику вашей тетки, перенос столицы, изгнание старых богов?

– Потому что она обладала властью фараона.

Пазер покачал головой:

– Потому что она знала, чего хотят люди, и давала им искомое. Ее муж отобрал у них богинь, и тогда она стала их богиней на земле.

– Но это ересь, – прошептала я.

– Или мудрость? Она понимала: то, что делает ее муж, опасно. Если бы народ восстал, она бы первая попала под нож. Она спасла свою жизнь, произведя неизгладимое впечатление на просителей в Зале для приемов. Нефертити могла бы разрисовать все стены от Фив до Мемфиса своими изображениями, но изменить настроения в обществе могли только слова. И через каждого просителя она влияла на людей.

– И вы хотите, чтобы я поступала так же? – спросила я.

– Если намерены остаться в живых. Или вы можете последовать примеру царицы Туи, – сказал он. – Вы можете свалить все до единой петиции, кроме самых простых, на своего мужа, исходя из предположения, что фараон Рамзес все-таки возьмет вас в жены. Но, поскольку вы приходитесь племянницей еретичке, не думаю, что вам представится такая возможность. Однако, если вы вдруг воссядете на трон в Зале для приемов, то время, проведенное там, окажется вашим единственным средством повлиять на людей. Так, как это делала ваша тетка.

– Египет проклинает имя моей тетки.

– Только не тогда, когда она была жива. Она знала, как подчинить себе визирей, когда заговорить и какую дружбу развивать и поддерживать. Но готовы ли вы научиться подобным вещам?

Я откинулась на спинку стула:

– И стать похожей на Царицу-Еретичку?

– И стать жизнеспособным игроком в этой партии в сенет. – Он указал на полированный деревянный стол. Крышка его была разделена на три ряда по десять квадратов в каждом, и он выдвинул деревянный ящик, чтобы достать из него фаянсовую фигурку. – Вы знаете, что это?

Разумеется, я знала.

– Это пешка.

– У каждого игрока их пять. В некоторых играх число их увеличивается до семи или даже десяти. В некотором смысле это похоже на двор. – Он взглянул на меня. – Иногда вам будет казаться, будто вы ведете игру с большим количеством пешек, чем можете управлять. В другие дни их будет меньше, чем вам хотелось бы. Но при дворе каждый день заканчивается одинаково: первый игрок, который сохранит все свои пешки на своих квадратах, выигрывает. Вам предстоит научиться, каких придворных необходимо подчинить себе, каких визирей приблизить и каких послов умиротворить. И та жена, которая сумеет привлечь их всех на свои квадраты, однажды станет царицей. Это нелегкая игра, в ней много правил, но если вы хотите научиться…

Я подумала о Рамзесе на другом берегу реки, просыпающемся в постели Исет и наблюдающем за тем, как она готовится появиться утром в Зале для приемов. Что она знает о прошениях? Разве может она помочь ему хоть чем-нибудь? А вот я смогу стать ближе к Рамзесу с каждым шагом, которым меня научит Пазер.

– Да. – Это слово вырвалось у меня со страстью, изрядно удивившей меня саму.

Губы наставника медленно сложились в некое подобие улыбки.

– В таком случае завтра вы принесете с собой тростниковое перо и папирус. Мы с вами начнем изучать восьмой язык: аккадский, на котором говорят ассирийцы. А вот вам задание на сегодняшний вечер – переведите его.

Он вынул из-за пояса свиток и протянул его мне.

За дверью меня поджидала Алоли.

– В чем дело? – жизнерадостно осведомилась она. – Что вы изучаете?

Я последовала по коридору вслед за перезвоном ее ножных браслетов. Жрицы уже проснулись, и вскоре должен был начаться утренний ритуал.

– Языки, – ответила я и совсем уже собралась было добавить «шасу», но тут Алоли вдруг выставила перед собой руку:

– Тише! Мы приближаемся ко внутреннему святилищу.

Во внутреннем святилище было темно и покойно, как в могиле, и воздух буквально звенел тишиной. Оно располагалось в самом сердце храма, и лишенные окон стены и тяжелые колонны защищали его от солнца. В центре комнаты высился алтарь; полированный черный камень отражал трепещущий свет факелов.

– Что мы должны делать? – прошептала я, но Алоли не ответила.

Пройдя в переднюю часть помещения, она медленно преклонила колени перед алтарем Хатхор и протянула к нему руки. Я молча последовала за ней, повторив ее жест. Вокруг нас жрицы в развевающихся голубых одеждах занимали свои места, протягивая ладони так, как это сделала Алоли, словно в ожидании капель дождя. Я окинула комнату взглядом, ища Усрет, но тут жрицы запели хором, внутреннее святилище заполонили ароматные клубы благовоний, и я перестала видеть что-либо, кроме алтаря перед собой.

Мать Гора. Жена Ра. Создательница Египта.

Мать Гора. Жена Ра. Создательница Египта.

Жрицы повторили свой речитатив, и Алоли покосилась на меня, дабы убедиться, что я все понимаю. Я же старательно проговаривала слова вместе с ней:

– Мать Гора. Жена Ра. Создательница Египта.

Потом кто-то добавил:

– Мы пришли, чтобы оказать тебе уважение.

И когда женщины опустили руки, из восточного прохода выступила Усрет в платье из поразительного материала. При ходьбе оно переливалось волнами, создавая ощущение текущей воды в тускло освещенном помещении. Волосы ее были зачесаны назад и удерживались короной Хатхор. Глядя на нее, я в который раз ощутила священный трепет. Она подняла над алтарем алебастровый кувшин, а потом пролила масло на его полированную поверхность.

– Мать Гора, жена Ра, создательница Египта, я принесла тебе масло жизни.

Жрицы вновь воздели ладони, и Усрет омыла руки в миске с водой, после чего исчезла в затянутом дымом благовоний коридоре.

– Это все? – спросила я.

В ответ Алоли широко улыбнулась мне:

– По утрам алтарь вознаграждается маслом, а по вечерам верховная жрица приносит хлеб и вино.

– И все это ради нескольких капель масла?

Улыбка Алоли растаяла.

– Таковы пути Хатхор, – строго заявила она. – Обряды следует исполнять каждое утро и вечер, чтобы вызвать ее удовольствие. Или вы готовы рискнуть и навлечь на себя ее гнев, не оказав ей должного уважения?

Я покачала головой:

– Нет. Разумеется, нет.

– Быть может, обряды Хатхор и представляются вам чрезмерно простыми, но они чрезвычайно важны для выживания Египта.

Внезапная серьезность Алоли изрядно удивила меня. Почти весь обратный путь мы проделали в молчании, и, только подойдя к входу, я отважилась задать вопрос:

– И что мы будем делать теперь?

Мгновенно вернулась прежняя, беззаботная и веселая Алоли.

– Разве верховная жрица ничего вам не говорила? Теперь мы займемся уборкой!

Я почувствовала, как кровь отлила у меня от лица.

– Ты имеешь в виду, с маслом и щетками?