– Теперь, когда здесь нет Рамзеса, никто не хочет дружить со мной! Все ученики эдуббы лишь делали вид, что хорошо ко мне относятся, только из-за Рамзеса. А теперь, когда он ушел, они зовут меня принцессой-еретичкой.

Пазер нахмурился и подался вперед:

– Кто называл вас так?

– Исет, – прошептала я.

– Это всего лишь один человек.

– Зато все остальные думают именно так! Я знаю, что говорю. А в Большом зале, когда верховный жрец сидит за нашим столом под возвышением…

– На вашем месте я бы не забивал себе голову тем, что думает Рахотеп. Вы же знаете, что его отец был верховным жрецом Амона…

– И когда моя тетка стала царицей, они с фараоном Эхнатоном повелели убить его. Я знаю об этом. Поэтому Исет и настроена против меня, и верховный жрец против меня, и даже королева Туя… – Я поперхнулась слезами. – Они все настроены против меня из-за моей семьи. Почему мама назвала меня в честь еретички? – выкрикнула я сквозь слезы.

Пазер неловко заерзал на стуле:

– Она не могла знать, что и спустя двадцать пять лет люди по-прежнему будут ненавидеть ее сестру. – Он встал и протянул мне руку. – Нефертари, вы должны продолжить изучение языков хеттов и шасу. Что бы ни случилось с фараоном Рамзесом и Ашей, вы должны с отличием закончить эдуббу. Для вас это единственный способ обрести свое место во дворце.

– В качестве кого? – сдавленным голосом осведомилась я. – Женщина не может стать визирем.

– Да, не может, – согласился Пазер. – Но вы принцесса. С вашими знаниями чужеземных языков перед вами открываются разные пути. Вы можете стать верховной жрицей, переписчицей верховной жрицы, даже посланницей. – Пазер наклонился к корзинке и вытащил оттуда несколько свитков. – Письма от царя Муваталлиса к фараону Сети. Работа, от которой вы увильнули, пока оставались во дворце, делая вид, что больны.

Щеки у меня вспыхнули жарким румянцем, но, уходя, я напомнила себе о том, что в словах Пазера была правда. «Я – принцесса. Я – дочь, племянница и внучка цариц. Для меня открыты самые разные пути».

Когда я вернулась во дворец, то увидела большой шатер из белой ткани, возведенный для самых важных гостей, которые будут присутствовать на бракосочетании Рамзеса. Сотни слуг сновали, как муравьи, из Большого зала в шатер и обратно, держа стулья и столы на вытянутых руках над головой. Под золотистым навесом, подальше от шума и суеты, расположились сестры фараона Сети, прибывшие, чтобы наблюдать за приготовлениями. Здесь же была и Исет с подружками из гарема.

– Нефер! – окликнул меня с другого конца двора Рамзес.

Оставив Исет, он поспешил ко мне. По случаю жаркой погоды он снял свой немес, полосатый головной платок, и в солнечных лучах его грива отливала золотом. Я представила, как Исет перебирает пальцами его огненно-рыжие кудри, нашептывая что-нибудь ему на ухо, как поступала Хенуттави со смазливыми придворными, когда была пьяна.

– Я не видел тебя уже несколько дней, – извиняющимся тоном произнес он. – Ты не представляешь, что творится в Зале для приемов. Каждый день приносит с собой новый кризис. Помнишь, как в прошлом году пересохло озеро?

Я кивнула. Рамзес выразительно прикрыл глаза рукой.

– В общем, это случилось потому, что Нил не вышел из берегов. А без разлива, когда вода увлажняет землю, этим летом собрали очень бедный урожай. В некоторых городах уже разразился голод.

– Только не в Фивах, – возразила я.

– Да, не в Фивах, зато он уже свирепствует в остальных городах Верхнего Египта.

Я попыталась представить себе голод, когда завтра дворец накормит не менее тысячи гостей. На кухнях уже готовили говяжью вырезку, жареных уток и ягнят, а в Большом зале поджидали своей очереди бочки с гранатовым вином, которые еще только предстояло вкатить в шатер.

Рамзес поймал мой взгляд и кивнул.

– Я понимаю, в это трудно поверить, – сказал он, – но люди за пределами Фив страдают. У нас-то хотя бы прошли дожди, пусть и небольшие, а вот в Идфу и Асуане стоит настоящая засуха.

– Фивы поделятся с ними своим зерном?

– Только если у нас самих его запасы окажутся достаточными. Визири гневаются из-за того, что численность хабиру в Египте растет. Говорят, что их насчитывается уже около шестисот тысяч, а в такое время, когда еды не хватает даже для египтян, некоторые из людей моего отца требуют принятия неотложных мер.

– Каких именно?

Рамзес отвел взгляд.

– Каких именно мер? – повторила я свой вопрос.

– Мер, которые позволят нам быть уверенными в том, что новые сыновья хабиру не появятся на свет…

Я ахнула:

– Что? Ты не допустишь…

– Нет конечно. Но разговоры такие среди визирей идут. Они говорят, что дело не только в их численности, – пояснил Рамзес. – Рахотеп полагает, что если их сыновья погибнут, то дочери хабиру выйдут замуж за египтян, чтобы стать такими, как мы.

– Они и без того такие же, как мы! Наставник Амос – хабиру по происхождению, и его люди живут здесь которую сотню лет. Мой дед привел хабиру в Фивы после того, как покорил Ханаан…

– Но Рахотеп утверждает, будто хабиру поклоняются одному богу, как и Царь-Еретик. – Рамзес понизил голос, чтобы никто из проходящих мимо слуг не услышал его. – Он думает, что они и есть еретики, Нефер.

– Еще бы ему утверждать что-нибудь другое! Он ведь сам был еретиком – верховным жрецом Атона. И теперь он хочет показать всему двору, что является верным почитателем Амона.

Рамзес задумчиво кивнул:

– Я так и сказал отцу.

– И что он тебе ответил?

– Что шестую часть его армии составляют хабиру. Их сыновья сражаются наравне с сыновьями Египта. Но люди злятся все сильнее, Нефер, и каждый день для этого находятся все новые причины. Засуха, неудачная торговля или пираты в Северном море. А теперь все должно остановиться, потому что прибывают сотни чужеземных вельмож, а я еще и вынужден наблюдать за приготовлениями. Когда сегодня утром прибыл ассирийский принц, визирь Анемро выделил ему комнату, которая выходит на запад.

Я прикрыла рот ладошкой:

– Он что, не знал, что ассирийцы спят лицом к восходящему солнцу?

– Нет. Мне пришлось объяснить ему это. Он переселил принца в другую комнату, но ассирийцы к тому времени уже успели прийти в ярость. Ничего этого бы не случилось, если бы Пазер согласился стать визирем.

– Наставник Пазер?

– Мой отец уже дважды предлагал ему это. Он стал бы самым молодым визирем в Египте, но при этом наверняка самым умным.

– И оба раза он отказался?

Рамзес кивнул.

– Я не могу этого понять. – Он опустил взгляд на свитки, которые я держала в руках. – Что там у тебя? – В глазах Рамзеса появился блеск, словно ему до смерти надоело разговаривать о своей свадьбе и политике. – Для меня здесь работы на несколько дней, – заметил он, ловко выхватив у меня один из свитков. – Так ты прогуливала уроки?

– Отдай немедленно! – воскликнула я. – Я была больна.

Я попыталась отобрать у него папирус, но Рамзес поднял его высоко над головой.

– Если он так тебе нужен, – насмешливо протянул он, – то тебе придется достать его!

С этими словами он стремглав бросился наутек, а я, хотя руки у меня были заняты свитками, пустилась за ним в погоню. Но тут на каменные плиты упала тень и он замер на месте.

– Чем это вы занимаетесь? – пожелала узнать Хенуттави. Красное облачение Исиды взвихрилось вокруг ее лодыжек. Она выхватила у Рамзеса свиток, который он отобрал, и сунула его мне. – Ты – царь Египта, – язвительно напомнила она ему, и ее племянник покраснел. – Ты хотя бы понимаешь, что оставил Исет одну решать, какие инструменты должны будут играть на празднестве?

Мы втроем оглянулись на Исет, которая вовсе не показалась мне такой уж одинокой. Подруги обступили ее со всех сторон, и они о чем-то шептались. Рамзес заколебался, и я заметила, как сильно уязвило его выказанное Хенуттави разочарование. В конце концов, она приходилась сестрой его отцу. Он бросил на меня извиняющийся взгляд.