— Знаю я о женщинах, — нетерпеливо произнес Парменион. — Я там жил. Меня больше интересует Клеомброт; он силен как дуб, и не пропустил бы конференцию по своему желанию. Какие у тебя доказательства, что он вообще находился в Спарте?

— А где же еще ему быть?

— Как насчет армии? Скольких солдат ты видел?

— Агесилай отправил армию на юг на маневры. Он сказал, что конференция пройдет более удачно без постоянного бряцанья спартанских щитов, каковое некоторые могли бы расценить как скрытое давление.

— Итак, — проговорил Парменион. — У нас имеется военный вождь и армия, скрытая от посторонних глаз. Это тебе ни о чем не говорит, Пелопид?

Фиванский воин встал со скамьи и подошел к окну. Снаружи в чистом небе ярко светило солнце. Он оглянулся на Пармениона и улыбнулся. — Ты считаешь, что они задумали какое-то предательство? Сомневаюсь. Если бы они захотели вторгнуться, то могли бы это сделать и без нескончаемых разглагольствований, дебатов и подписывания соглашений.

— Согласен, — перебил Парменион. — Но у всего этого есть некий привкус, плохо ложащийся на язык. Сколько человек мы сможем собрать, ну, скажем, за два дня?

— Гипотетически? Три тысячи из Фив, возможно, тысячу от Федерации.

— Недостаточно, если Клеомброт выступил со своей армией на север, а не на юг. Когда планируется окончание конференции?

— Через десять… нет, через девять дней. Она завершится подписанием полноценного соглашения между Афинским Союзом, Спартой и Беотией. Потом в честь этого пройдут двухдневные празднества.

— И сколько человек мы сможем вывести на поле боя за девять дней?

— Боги, Парменион, ты что, одержим Спартой? Мы не можем позволить себе собирать армию в такой момент. Если мы начнем это делать, и весть об этом дойдет до конференции, как они на это посмотрят? Нас назовут агрессивными завоевателями, и все договоренности расторгнутся. Почему ты на каждом шагу видишь ловушку? Может быть, спартанцам придется пойти на крайние меры из-за новой угрозы от Фив.

— Сколько человек? — настоял Парменион — Гипотетически.

Пелопид наполнил кубок разбавленным вином и сел обратно на скамью. — Возможно, семь тысяч — если у нас получится получить кавалерию из Фессалии. Но, буду честен с тобой, Язон Пирейский столь же сильная причина для опасений, что и Спарта — а теперь, возможно, даже более сильная. Его фессалийская конница уже насчитывает все двадцать тысяч, а еще у него по крайней мере двенадцать тысяч гоплитов. Думаю, что на север должны мы смотреть с беспокойством, а не на юг. Спарта вышла из игры.

Парменион ничего не сказал, а молча сидел на скамье, глядя в некую точку высоко на стене, правой рукой потирая подбородок. Через некоторое время он устремил взгляд на Пелопида. — Есть два вопроса, которые нам стоит принять во внимание. Если прав ты, то нам нечего бояться. Если же подтвердятся мои страхи, то у нас отнимут все то, за что мы воевали. Значит, давай представим на миг, что я оказался прав, и спартанская армия сейчас расположена к нам ближе, чем мы думаем. Где они будут находиться? Как они планировали бы войти в Беотию? У нас по-прежнему отряды на перевалах горы Киферон. Они увидят спартанцев и поднимут тревогу, также вряд ли они будут пытаться пересечь Коринфский залив, потому что у нас двенадцать боевых трирем у Кревсиса. Где же тогда, Пелопид — ты ведь знаешь территорию? — Парменион отошел к комоду у дальней стены и развернул нанесенную на пергамент карту центральной Греции. Он сел рядом с Пелопидом, бросив пергамент фиванцу на живот.

Пелопид глотнул вина. — Что ж, я поиграю в твою игру, Парменион, хотя на этот раз ты неправ. Дай-ка подумать. Мы держим все южные перевалы и все подходы со стороны Пелопоннеса. Там мы можем сдерживать спартанскую армию месяцами. И, как ты говоришь, им не пересечь залив без морского сражения — если только они не пересекут его гораздо севернее, скажем, здесь, у Агиона, — сказал он, ткнув пальцем в карту. — Затем они устремятся к Орхомену и озеру Копаис. Они смогут нанять союзников в городе, ударят на юго-запад через Коронею и Феспию на самые Фивы и, двигаясь с севера, перекроют путь к нам нашей подмоге из Фессалии.

— О чем я и говорю, — сказал Парменион. — Большинство наших войск на юге, стерегут подступы. Но кто у нас есть на севере?

— Херей с тысячью гоплитов, по большей части из Мегары и Танагры. Хорошие бойцы. Бывалые. Они расположены в Феспии.

— Отправь к Херею всадников с приказом двигаться на юг, перекрыть подходы к Коронее. Если я окажусь неправ, скажем, что Херей всего лишь проводит со своими войсками учебные маневры.

— Временами, — сказал Пелопид, — мне бывает не по душе твоя компания. Мой отец рассказывал мне истории о темных демонах, крадущих дущи у маленьких мальчиков. После этих историй я лежал в своей кровати и не мог заснуть, даже зная, что этот ублюдок всего лишь пытался напугать меня. Мне он никогда не нравился. Но сейчас ты по-настоящему меня обеспокоил. — Он вздохнул. — Я сделаю, как ты предлагаешь, но — когда ты убедишься, что неправ — дашь мне своего нового черного жеребца. Как тебе, а?

Парменион хохотнул. — Идет. А если окажется, что я прав, ты дашь мне свой новый щит?

— Но за этим щитом я посылал в Коринф. Он стоил мне вдвое больше, чем разумный человек заплатит за коня.

— Вот видишь, — заметил Парменион, — уже и ты начинаешь предполагать, что я могу быть прав.

Пелопид хмыкнул. — А всё равно выйдет так, — сказал он, — что я стану каждое утро скакать на твоем жеребце туда-сюда мимо твоих ворот. Будешь тогда знать цену своей одержимости Спартой.

Через неделю пришли неспокойные вести, но не с севера, где Херей продвигался к Коронее и укреплял горный хребет. Калепий вернулся из Спарты и отправился прямиком к дому Пелопида. Фиванский военачальник услышал его приход, и оба отправились на поиски Пармениона. Они нашли его на беговой дорожке, где он отмерял милю за милей в отчаянном беге. Пелопид помахал рукой, подзывая бегуна к ним.

Парменион скрыл свое раздражение и присоединился к ним; он не любил, чтобы его ежедневную пробежку прерывали или мешали ей. Однако же вежливо поклонился Калепию, оратор поклонился в ответ, и все трое сели на новую мраморную скамью возле Могилы Гектора.

— Произошел необычный поворот событий, — сказал Калепий. — Мы уже готовились подписать Соглашение о Мире, как вдруг Эпаминонд заметил, что слово «Беотийская» было заменено на «Фиванская». Он спросил, почему так, и Агесилай ответил, что именно Фивы — а не Беотийская Лига — являются главной силой на севере Пелопоннеса. Эпаминонд напомнил ему, что является представителем Беотийской Лиги, а не одних только Фив. Но спартанцы настояли на своем. Подпишет Эпаминонд от имени Фив — или нет, все остальные стороны уже подписали, Парменион. Эпаминонд попросил три дня на принятие решения и сообщил в Лигу. Вот почему я здесь. Что задумал Агесилай? Зачем ему нужно так поступать?

— Чтобы отделить нас от Афин. Если документ подписывают все города — кроме Фив — тогда мы изгои. И Спарта может выступить на нас, не опасаясь удара со стороны Афин.

— Афиняне никогда не допустят этого, — сказал Калепий. — Они с самого начала были с нами.

— Не совсем, — заметил Парменион. — Чтобы их расшевелить, понадобилось спартанское вторжение. Но, похоже, они стали видеть в Беотийской Лиге вероятного противника. Афины издавна претендовали на роль лидеров Греции. Если они останутся сидеть и смотреть, как Фивы и Спарта рвут друг друга в клочья, кто же будет торжествовать, кроме них? Им останется только подобрать оставшиеся от нас кусочки.

— Поэтому, — заявил Пелопид, — нам надо подписать. Какая разница?

Парменион рассмеялся и покачал головой. — Ты, может, и великий воитель, Пелопид, но тебе не следует вмешиваться в политику. Если Эпаминонд подпишет, то это станет знаком для всех демократов Беотии, что Фивы провозгласили себя правителями над всеми. Это разрушит Лигу. Это умный ход. Агесилай коварен как всегда.