— Вы даже не представляете, насколько вы правы. — Отец Бречинский встал, давая понять, что разговор окончен. — Повторяю: брат или близкий друг отца Андрея — мой брат. Но будьте предельно осмотрительны, наш разговор должен остаться строго между нами.

Кивнув, отец Нил удалился. Когда он вернулся в зал, Лиланд уже сидел за столом и раскладывал под лампой новые манускрипты. Мельком глянув на своего товарища, он опустил голову и, ни слова не говоря, вернулся к прерванному занятию. Лицо его было мрачно.

Иерусалим, 10 сентября 70 года

Иоханан вошел в город через южные ворота, которые остались невредимыми, и застыл; Иерусалима больше не было. Сплошные развалины.

Войска Тита вошли сюда в начале августа, и целый месяц здесь продолжались ожесточенные бои. Враги, одолевая упорное сопротивление жителей, захватывали улицу за улицей, дом за домом. Воины Десятого, Сокрушительного легиона разрушали каждую стену и даже часть стены, если она еще стояла. Тит приказал стереть город с лица земли, но храма не трогать. Он хотел увидеть изображение Бога, ради которого целый народ готов пожертвовать своей жизнью.

Двадцать восьмого августа он вступил наконец на паперть, откуда открывался путь к святая святых. Говорят, именно здесь обитает Яхве, еврейский Бог. Он сам, его статуя или нечто подобное.

Взмахом меча император рассек завесу святилища. Вошел. И остановился, озадаченный.

Ничего.

Точнее, все, что он увидел — на легком золотом столике стояли два крылатых существа, два херувима, с человеческими головами и звериными лапами, — на таких он насмотрелся в Месопотамии. Но, кроме их раскинутых крыльев, ничего. Пустота.

Итак, Бога Моисея и всех этих одержимых не существовало, раз уж во всем храме не нашлось изображения, подтверждающего его присутствие. Тит с хохотом вышел из храма. «Это же величайшее плутовство в мире! В Израиле нет бога! Вся их кровь пролилась понапрасну». И один из легионеров, поглядев на своего веселящегося военачальника, бросил факел в святая святых.

Два дня спустя иерусалимский храм медленно догорал. От великого строения, едва законченного Иродом, не осталось ничего.

Восьмого сентября 70 года Тит покинул разрушенный Иерусалим и направился в Цезарию.

Иоханан дождался, когда последний легионер покинет город, и лишь после этого рискнул проникнуть туда. Западного квартала больше не было. С трудом пробираясь среди развалин, лишь по остаткам мощной ограды он узнал место, где стояла роскошная вилла Каиафы. Дом возлюбленного ученика, приют самых счастливых лет его детства, находился в пяти сотнях шагов отсюда. Он прикинул, в какой стороне, и побрел туда.

Даже чаши имплювиума и той не было. Все сгорело, кровля обрушилась. Вот здесь, под этими кусками обугленной черепицы, погребены останки высокой залы. Той, где сорок лет назад Иисус принял свою последнюю трапезу в окружении сначала тринадцати, потом двенадцати человек.

Он долго стоял, глядя на руины. Наконец один из двух ессеев, что пришли с ним, тронул его за плечо:

— Уйдем отсюда, Иоханан. Память не в этих камнях. Она в тебе. Куда мы пойдем теперь?

«Память об Иисусе-назорее. Хрупкое сокровище, которое все так алчно оспаривают».

— Ты прав. Отправимся на север, в Галилею, холмы которой еще помнят голос Иисуса. Мне доверено наследие, которое я должен передать.

Он вынул из дорожной торбы лист пергамента, поднес к губам: «Копия послания моего аббу, тринадцатого апостола».

Три века спустя богатая испанка по имени Этери, совершала паломничество в Иерусалим, чтобы провести там святую неделю, проезжая по берегу Иордана, приметила уныло покосившуюся стелу с выгравированными письменами. Заинтересовавшись, не является ли это еще одним памятником времен Христа, она приказала остановить свои носилки.

Надпись оказалась вполне разборчивой. Там рассказывалось, что во время разрушения храма здесь, на этом самом месте, был убит назорей Иоханан, бежавший из разрушенного Иерусалима. «Должно быть, его настигли легионеры Тита, — подумала Этери. — Перерезали горло и бросили в реку, ведь Иордан совсем рядом». И продолжила уже вслух:

— Назорей! Много же воды утекло с тех пор, как их истребили! Этот несчастный, верно, был последним, и поэтому здесь воздвигли эту стелу.

Благочестивая христианка ошибалась, Иоханан не был последним из назореев.

На тот момент на свете осталось всего два экземпляра послания тринадцатого апостола. Первый был спрятан на дне кувшина в неприступной пещере на скале, что высится над руинами Кумрана у берега Мертвого моря.

А другой — в руках назореев, спасшихся обитателей Пеллы. Тех самых, что нашли приют среди Аравийской пустыни, в оазисе, что зовется Бакка.

Монсеньор Кальфо накинул свою сутану с фиолетовой оторочкой. Собираясь принять Антонио, он считал необходимым продемонстрировать ему все атрибуты епископского достоинства, молодежь не должна забывать, с кем имеет дело.

Если не считать собеседований перед приемом в Союз нового члена, он редко принимал братьев у себя. Его адрес знали все, и секретность проще было соблюдать где-нибудь в более укромном месте. Да и аромат Сони после ее ухода порой еще долго витал в его апартаментах.

Но сейчас он с удовольствием открыл свою дверь двенадцатому апостолу.

— Теперь ваша задача — держать на крючке отца Бречинского. Это неудачник, тот кто всегда проигрывает. Но люди такого типа всегда непредсказуемы, от них можно ожидать чего угодно.

— Что нам от него нужно?

— В первую очередь, чтобы он держал вас в курсе всего, о чем разговаривают известные нам монахи в книгохранилище Ватикана. Напомните ему, откуда он, кто он такой и кто такой кардинал. Это должно предостеречь его от неразумных поступков. Вы теперь один из тех немногих, кому известно, насколько важные секретные документы находятся под его охраной. Не забывайте, что в его жизни была страшная трагедия; нам достаточно сыграть на этом, и мы добьемся от него всего, чего хотим. О щепетильности забудьте, нам важен результат, прочее не в счет.

Получив инструкции, Антонио попрощался и, выйдя на улицу, демонстративно повернул направо, в сторону Тибра, как если бы собирался вернуться в город. Не поднимая головы, он чувствовал, как взгляд ректора, наблюдающего из окна своих апартаментов, давит ему на затылок. Но, дойдя до угла замка Сан-Анжело, он повернул еще раз направо и, сделав новый крюк, зашагал в противоположном от города направлении — к площади Святого Петра.

Под бледными лучами декабрьского солнца Рим выглядел строго и сдержанно. Много веков подряд город равнодушно взирал на непрекращающийся балет заговоров и интриг в исполнении католических прелатов. Вот и сейчас он с отеческой снисходительностью наблюдал за пустыми играми, которые затевали вокруг гробницы апостола жаждущие власти и славы.

— Входите, дорогой друг, — Катцингер с улыбкой встретил посетителя, — я вас ждал.

Молодой человек склонился, чтобы поцеловать перстень кардинала. «Дважды спасшийся, — мелькнуло у него в голове. — Сначала при чистке гестаповцев, потом — освободителей».

Он сел по другую сторону письменного стола его преосвященства и устремил на него взгляд своих странных черных глаз.

Отец Нил попросил Лиланда отправиться в ватиканское книгохранилище без него: — Хочу поработать над записью, которую нашел в ежедневнике, забытом отцом Андреем в Сан-Джироламо. Мне придется воспользоваться Интернетом, боюсь, на это уйдут часы. Если отец Бречинский спросит обо мне, придумай что-нибудь.

Оставшись один на один с компьютером, он задумался: все следы были перепутаны и вели в разные стороны. Ксерокопии текстов из Хантингтонской библиотеки лишь подтверждали его подозрения, возникшие при изучении рукописи Мертвого моря. Коптский манускрипт? Его первая фраза помогла понять, какой код зашифрован в Никейском Символе. Оставались вторая фраза и таинственное письмо апостола. Он решил начать именно с него, благо на него указывала записная книжка отца Андрея. Все эти следы должны были где-то неизбежно сойтись. И таков был последний совет его друга: искать связь между ними.