Ну, контролера я успокоил. А мой верный страж заработал кусок сахара. Он понял, что поступил правильно, и потом всю дорогу до самой части никого ко мне не подпускал.

Вы спросите: где сейчас Аян? Разумеется, на границе. Между прочим, дрессировке он поддавался легко. Поощришь — и все поймет, все сделает. Неутомим в поиске…

Не верите, что бывают белые овчарки?.. А он — белый! Тут надо обратиться к генетике. Наука такая есть о наследственности.

Вот, например, недавно Флинта принесла щенят. Трое в нее — темно-серые. А один, как белоснежный комочек. Назвали Аяном, в честь отца.

Отличная собака наш Аян. Гордость отряда.

Не ошибся я тогда в Нижнем Тагиле.

Она положила свою тяжелую, массивную морду мне на колени. Я прочел в ее умных глазах участие и тревогу.

— Ну, хорошо, хорошо! — сказал я, сдерживая волнение.

Но мой голос звучал не так, как обычно. Она это почувствовала. Стала давать лапу. Этот жест преданности всегда меня трогал.

— Ладно, — сказал я через силу и протянул к ней руку. Она отскочила, игриво наклонив голову.

Мне стало не по себе. Я спрятал лицо в ладонях. Одним прыжком она оказалась рядом. Стала лизать руки.

«Что с тобой? — спрашивали ее глаза. — Чем я могу помочь?»

Она готова была выполнить все, что я прикажу. Но она не знала, какое ее ждет испытание.

А я глядел на часы, неумолимо отсчитывающие последние минуты перед нашей разлукой. Через полчаса подъедет газик, и мы простимся.

Она ничего не поймет. Будет ждать меня день, другой, третий. А как-то я уезжал на две недели. Но я всегда возвращался. Теперь я уезжаю учиться в Академию и не могу взять ее с собой. Значит, мы расстаемся навсегда.

Она протягивает мне лапу. Я знаю, что она будет это делать до тех пор, пока я не засмеюсь. Тогда она поверит, что мне хорошо, и успокоится.

Три года назад необученным щенком ее привезли в школу служебного собаководства из Астрахани. Она сразу обратила на себя внимание. Было что-то царственное в ее классическом экстерьере, гордой посадке головы. Я жалел, что она не попала в мое подразделение. Любовался издали.

У нее был хороший вожатый. Он не скупился на ласку, заботливо ухаживал за ней. И она отвечала старанием. Училась легко и весело. Все собаки на четвертый-пятый день усваивают команду «апорт». А она уже на втором занятии безошибочно опознавала и подносила предметы.

Помню, я стоял рядом. Она смотрела на вожатого и будто спрашивала: ты доволен?

— Умница, Тайга! — сказал он, улыбаясь мне. Она протянула лапу. Никто ее этому не учил. Она сама придумала давать лапу, чтобы обратить на себя внимание. Он засмеялся и достал из кармана кусочек сырого мяса.

Особенно ей нравилось работать по следу. Из десятков и даже сотен различных запахов она находила тот единственный, который был задан. Следы становились все сложнее, но она не сбивалась. Наоборот, дополнительные трудности возбуждали ее, и в школе стали говорить, что этой собаке цены нет.

Начальник школы разъяснял новобранцам, показывая на Тайгу:

— Известно ли вам, что хорошая овчарка может различить до полумиллиона запахов? Что чувствительность обоняния собаки в одиннадцать с половиной тысяч раз сильнее, чем у человека?

Одним словом, к концу учебных сборов Тайга была первой претенденткой на медаль, а ее вожатый — на сержантские знаки отличия.

И тут случилось непредвиденное. За две недели до экзаменов вожатого увезли в госпиталь. Пришлось срочно оперировать. В школу он больше не вернулся.

Временно к Тайге прикрепили другого солдата. Но у него был свой пес, и Тайга была для него обузой. Он наспех чистил ее и наспех кормил. И команды он подавал ей не так, как ее бывший хозяин. Она не слышала в его приказе привычную ласковую интонацию и стала ошибаться. Он дергал поводок вместо того, чтобы подбодрить ее, и она еще больше ошибалась. Правда, она как-то пыталась дать ему лапу. Но он резко сказал: «Фу!» С тех пор она перестала давать лапу.

Часами она лежала в вольере, глядя в ту сторону, откуда всегда появлялся хозяин. Но его не было, а она все ждала. У нее пропал аппетит. Ввалились бока. Глаза стали грустными.

Накануне экзаменов начальник школы устроил выводку.

— Это Тайга? — спросил он удивленно.

— Так точно! — ответил солдат.

Подполковник не верил своим глазам.

— Тайга! — позвал он.

Она стояла, безучастная ко всему.

Начальник школы побагровел. Он долго распекал солдата за нерадивость. Досталось и командиру отделения, и начальнику учебной заставы.

Я тоже чувствовал себя виноватым, хотя у меня были свои заботы.

А подполковник бушевал.

И вот за Тайгу взялись. Ее искупали. Поставили на дополнительное питание. Но, видно, она не почувствовала искренности и осталась равнодушной к заботе, которую проявляли по обязанности.

Наконец, подошли экзамены. Как и все, Тайга выдержала их. Но мы-то знали, что она способна на большее.

Вскоре овчарки со своими вожатыми разъехались по заставам. Но у Тайги не было вожатого, и временно ее оставили при школе. Подполковник хотел закрепить за ней опытного инструктора. А тут вдруг приказ: его переводили в другую часть.

О Тайге забыли.

Новый начальник школы начал с выбраковки собак. История Тайги не произвела на него впечатления:

— В расход!

Она стояла перед ним — худая, и можно было сосчитать, сколько у нее ребер. Шерсть свалялась. В глазах такая боль и тоска, что мне стало не по себе.

А новый начальник непреклонен:

— В расход!

Списать, расстрелять — вот что значит этот страшный приказ.

И тут же с нее сорвали ошейник. Накинули на шею веревку. Сейчас ее отведут в овраг за ветеринарной частью, и все будет кончено.

Она словно поняла это. Виновато опустила голову.

Я не выдержал:

— Стойте!

— Что это значит? — сердито спросил начальник школы.

— Разрешите, товарищ полковник, я возьму Тайгу…

— Глупости! — перебил он. — Не овчарка, а сентиментальная барышня.

Я настаивал.

Он вдруг согласился.

— Хорошо. Но чтобы в школе я ее больше не видел!..

В город я вез ее на такси.

— Откуда такой исторический экземпляр? — допытывался водитель.

Я показал серебряную медаль.

Он не поверил:

— Этой дохлятины?

Я не стал ему ничего объяснять. Стал гладить Тайгу. Она неуверенно протянула лапу.

Я обрадовался.

— Хорошо. Даешь лапу?

Шофер засмеялся:

— Так у меня Жучка дает лапу. А дворняга-то третий сорт.

Я плохо его слушал. Гладил Тайгу. Она жалась к моим ногам.

Телефон звонил настойчиво. Я не торопился брать трубку. Я знал, что означает этот звонок.

Тайга склонила голову на бок: ну, что же ты? В глазах ожидание: а если нас позовут?

— Слушаю! — сказал я.

— Товарищ майор, машина вышла.

— Хорошо. — Я медленно положил трубку. Вот и все. И ничего нельзя изменить.

А Тайга бросилась за поводком: гулять?

Я научил ее приносить поводок и бархатную ленту с медалями. Она положила их у моих ног.

Я не шелохнулся.

«Ну, что же ты?» — нетерпеливо тронула лапой.

Я думал. От штаба части до моего дома пятнадцать минут езды. Значит, еще есть время. Я прижался к ней и закрыл глаза. Она стала лизать мне руки…

Вот так же она лизала мне руки в ту ночь, когда случилось ЧП. Вернее, руки она лизала мне уже на следующий день. Но для нас он был продолжением той трудной ночи и, значит, я не ошибся.

Нарушители иногда используют домашних животных — лошадей, ослов, верблюдов, волов — для преодоления вспаханной полосы на линии государственной границы, а затем перегоняют их обратно. В таких случаях на этой полосе, еще ее называют контрольной, остается след вола или, скажем, лошади в наш тыл и обратно за границу. Может сложиться впечатление, что животное случайно перешло границу и вернулось домой.

Именно так решил тогда пограничный наряд, в составе которого были солдаты-первогодки. Они даже не стали докладывать на заставу, а продолжали службу. Дежурный узнал о происшествии лишь несколько часов спустя, когда наряд вернулся с границы.